Кондратенко было совсем не обязательно знать, что это прозвище русской трехдюймовки должны были придумать немецкие пехотинцы через долгих десять лет, уже на полях Первой мировой войны... Но прозвище это, короткое и ёмкое, ему, похоже, понравилось.
— А ведь и верно — настоящая коса смерти, в умелых руках, конечно, — он улыбнулся, отчего концы его шикарных усов взлетели вверх.
Стоило генералу отвернуться от советников к обстреливаемым ДЗОТам, как Илья ткнул локтем по ребрам Вервольфу и тихо прошипел:
— Не пали контору, Серёга! На кой черт ты ляпнул ему про "косу смерти"?
Вервольф, не отрываясь от бинокля, беззлобно прошипел в ответ:
— Не ссы, прорвемся!, — и, игнорируя полный недовольства взгляд вице-адмирала Модуса, делая при этом вид, что увлеченно рассматривает фонтанчики пыли на холмиках ДЗОТов, добавил — К тому же, прозвище красивое и как нельзя более подходящее к пушке. Да и просто — мне оно нравится... И вообще, господин вице-адмирал, поменьше ворчите, а то постареете быстро...
Илья что-то недовольно, но уже без злобы, фыркнул в ответ, но что именно, Вервольф не разобрал — очередной раскат орудийного выстрела заглушил слова адмирала.
Тем временем, выполняя ранее полученную инструкцию, артиллеристы перешли от нормальной стрельбы шрапнелями к "клевкам" — установке взрывателя для срабатывания на малой высоте над самой землей. Вообще, такой подрыв шрапнели был неправильным и среди артиллеристов считался грубой ошибкой — пули не успевали разлетаться и не накрывали площадь поражения, а врезались в землю плотным пучком. Но Вервольфа и Кондратенко интересовала именно стойкость укреплений, врытых в эту самую землю. И вполне вероятно, что противник мог попробовать для борьбы с ними и такой вариант подрыва шрапнели, как "клевок". Поэтому, до начала испытательных стрельб пришлось немного объяснить артиллеристам, которые поначалу никак не могли понять, зачем нужно стрелять именно так. Первый сноп пуль ушел в землю немного за укреплениями, но остальные семь четко легли на ДЗОТы. Теперь оставался последний этап первой части испытаний — обстрел снарядами с трубкой, установленной на удар. Поднимая вверх фонтаны дыма и земли, оставляя небольшие воронки на поверхности земляных холмов, снаряды вгрызались в защитную рубашку ДЗОТов и в каменистую мерзлую землю вокруг них.
Наконец, всё стихло, и пестрая делегация направилась осматривать результаты стрельбы. Земля вокруг ДЗОТов была сплошь изрыта следами от шрапнельных пуль и перепахана неглубокими воронками. Это была картина тотального разрушения и уничтожения. Окажись здесь кто при обстреле, шансов остаться в живых у него не было бы даже теоретических. Но стоило только спуститься в закопанные в землю деревянные срубы ДЗОТов, прикрытые сверху тремя накатами бревен и полутора метрами камней и земли, как картина менялась кардинально. Внутри царил полный порядок, как будто и не было никакого жестокого обстрела, изрывшего всю землю там, снаружи, страшными оспинами. Кондратенко вышел из ДЗОТа, улыбаясь — ему явно начинали нравиться эти укрепления.
А вот построенный рядом однонакатный блиндаж, лишь немного присыпанный сверху землей, хоть и выдержал попадания десятков шрапнельных пуль, был пробит поставленным "на удар" шрапнельным снарядом. Это стало самым лучшим доказательством против тех, кто утверждал, что предложенные советниками укрепления требуют слишком много материалов и трудозатрат. Что и обычных блиндажей и укрытий хватит, а советник перестраховывается... Теперь, глядя на проломленные бревна, Вервольф только улыбался — все эти армейские "экономисты" были посрамлены самым наглядным образом и должны будут надолго замолкнуть.
Через полчаса, когда все вернулись на пригорок к артиллерийским позициям, начался второй этап испытаний. На этот раз стрельба велась из старой 3,42 дюймовой полевой пушки. Несмотря на то, что пушка эта была во многом уже устаревшей и заметно уступала новой трёхдюймовке в скорострельности (из-за поршневого затвора и раздельного заряжания), у неё было одно очень важное преимущество — в боекомплекте этих пушек были фугасные снаряды. После первого выстрела орудие, не в пример новой трехдюймовке, очень высоко подпрыгнуло, сбивая прицел и, не смотря на наличие упругого сошника на лафете, откатилось назад почти на полметра. Да по-другому и быть не могло — орудие не имело ни противооткатных устройств, ни накатников — только каучуковые буфера на оси колёс да упругий сошник, которые лишь частично гасили отдачу при выстреле. Снаряд взорвался с небольшим недолетом, подняв фонтан земли. Разлетающиеся осколки противно и коротко взвыли.
Расчет, сноровисто подкатил орудие на место и, проворно загнав сначала снаряд, а потом и картуз с пороховым зарядом в ствол, откорректировав прицел, выстрелил. Этот снаряд, очевидно из-за того, что линия прицеливания сбивается при выстреле и подскоке орудия, лег с перелетом. Только третий накрыл один из ДЗОТов, образовав на холме его каменно-земляной подушки намного более заметную воронку, чем трёхдюймовая шрапнель. Израсходовав три десятка снарядов и перепахав не только холмы ДЗОТов, но и всю прилегающую территорию, ибо рассеивание при стрельбе получалось намного большим, чем у новенькой трёхдюймовки, старое орудие замолчало. Вновь наступило время осмотра укреплений, на этот раз — после более серьёзного испытания. Обходя местами ещё дымящиеся воронки, Вервольф вместе с остальными подошел к укреплениям. На месте блиндажа, поврежденного ещё при первом обстреле, теперь была лишь наполовину засыпанная толи яма, толи воронка, из которой вверх торчали обрубки перебитых и поломанных бревен. Входная траншея в один из ДЗОТов также получила прямое попадание и была серьезно повреждена и частично засыпана землей. Но, войдя внутрь, первое, что увидел Вервольф — это был восторженный взгляд Кондратенко, нетерпеливо проскочившего впереди всех. Укрепление выдержало и это испытание. Видя, что офицерам генеральского штаба тоже неймется поглазеть на результаты испытаний, Вервольф быстренько вынырнул наружу, освобождая место в маленьком помещении для других.
На вопросительный взгляд Ильи он только молча поднял вверх большой палец и улыбнулся. Укрепления выдержали экзамен. Значит, теперь главное — не упустить время, чтобы уже в апреле позиции на перешейке были полностью оборудованы для длительной обороны. Солнце оранжево-красным шаром уже висело над западным горизонтом. Время летело неумолимо — пришла пора выдвигаться к ждущему совсем рядышком, на станции поезду и — в Артур!
Что ж! Сегодняшний день явно прожит не зря. С самого утра, в Дальнем, на совещании у Сахарова, они определились с имеющимися в наличии ресурсами для организации его надежной обороны с моря. То, чего не хватало, должны были доставить представитель КВЖД и Тифонтай. Они аккурат успели всё разложить по полочкам к моменту прибытия в Дальний специального поезда Корпуса особых советников ЕИВ, который Вервольф отпустил в Артур ещё вчера. Теперь, следом за вице-адмиралом Модусом, из его вагонов на перрон Дальнего высыпал почти весь цвет штаба генерала Кондратенко во главе с самим Романом Исидоровичем. После беглого ознакомления с началом работ по железнодорожным батареям и секретному поезду в мастерских, куда ещё вчера загнали площадки и вагоны под переделку, после изучения наличных ресурсов, они, в сопровождении офицеров расквартированного поблизости Четырнадцатого Восточно-Сибирского стрелкового полка, прибывших под началом своего командира полковника Владимира Михайловича Савицкого, направились в предгорья, намечать места для строительства береговых батарей, маршруты для прокладки железнодорожных веток и строительства небольших баз легких патрульных кораблей в бухтах Меланьхе и Лахутань. Предстояло построить закрытые позиции для двух десятидюймовых батарей, а также две шестидюймовых. И всё это — в гористой местности. В каменистой почве. Объем работ был огромным, но вполне осуществимым, если приложить должное усердие и старание...
Вернувшись в Дальний, вся эта пестрая компания расположилась для короткого обеда в ресторанчике у Тифонтая. Учитывая начавшийся Великий пост, к столам были поданы шикарные рыбные и постные блюда — суп из угря с горохом, запеченный карп, пельмени с грибами... На последние особенно налегал человек, на плечах которого красовались золотые погоны с двумя черными орлами — Илья не очень любил рыбу, а если сказать точнее — то совсем её не любил (разве только красную и только копченую), посему пельмешки оказались как нельзя кстати. Жаль только, что времени насладиться всем этим кулинарным великолепием было очень мало — до заката оставалось три часа, а ещё нужно было добраться к месту намеченного на сегодня испытания новых укреплений...
И вот сейчас, глядя из окна поезда на заходящий за Тафашинские высоты огненный диск солнца, Вервольф, наконец, смог слегка отстраниться от напряжения и суматохи двух последних дней. Пока что всё идет по плану...
Хотя нет, не всё — ибо краем уха он уже слышал начавшееся обсуждение итогов сегодняшних похождений. Илья уже начинал тихонько спорить с Кондратенко и склонившимися рядом над картами полковниками Науменко и Григоренко. В поезде КОС ЕИВ имелся специальный вагон для проведения совещаний, переделанный из вагона-ресторана, только вместо множества маленьких столиков тут теперь стоял один длинный стол, отчего вся обстановка больше напоминала теперь кают-компанию корабля, чем вагон Российской императорской железной дороги... И вот теперь на этом столе лежали несколько карт Талиеванского залива и окрестностей Дальнего. Илья что-то помечал на них карандашом, начальник штаба или инженер-полковник что-то ему возражали и ставили какие-то свои отметки. А иногда и Белый подключался к их "художествам".
"Отсюда до Артура — около часа езды, — пронеслось в голове у Вервольфа, — и если этих умников вовремя не остановить, то они мне всю карту исчеркают!"
Вот не дадут спокойно полюбоваться закатом! — тихонько ругнулся про себя советник.
Развернувшись на месте, он в несколько шагов оказался в гуще спора.
— Господа! Позвольте и мне поучаствовать в вашей занимательной игре "Разукрась карту Квантуна!"...
Шипение вырывающегося на волю из цилиндров пара нарушило тишину небольшой станции и пейзаж за окном легонько поплыл назад. Поезд, плавно набирая ход, направился в сторону Артура.
Глава 7. Сквозь метель... 20 Февраля 1904г Порт-Артур.
На минной палубе 'Амура' царило оживление — деловито сновали моряки, из погребов, под глухую трель трещоток талей, поднимались мины и якоря к ним, тут же минрепы от якорей присоединялись к корпусам мин, и всё это вместе подвешивалось к проложенным высоко над палубой, под самым подволоком, монорельсам. Постепенно над головами снующих по палубе минеров начали образовываться сверкающие черные гирлянды из смертоносных гостинцев. Вервольф невольно залюбовался слаженными действиями экипажа заградителя. Вот уже все намеченные к постановке шестьдесят мин подняты из погребов и навешены на два монорельса. Оставалось вставить запальные стаканы — и черные капли гирлянд превратятся в жуткое смертоносное оружие, способное месяцы, если не годы, караулить свою жертву в холодных темных водах. 'Амур' готовился выйти на очередную минную постановку, и подготовка к ней была сейчас в самом разгаре. Судя по увиденному, экипаж Генриха Андреевича Бернатовича успевал закончить приготовления с большим запасом по времени, и советник решил не задерживаться на заградителе более необходимого — дабы не смущать и лишний раз не нервировать моряков своим присутствием — хотя после предыдущего похода отношение офицеров и команды 'Амура' к выскочке-советнику несколько и переменилось в лучшую сторону, но все же некоторая настороженность ещё сохранялась... Однако, как бы то ни было, но уютную, защищенную от непогоды закрытую минную палубу 'Амура' (которая по совместительству являлась и жилой палубой корабля) пора было покидать. Хоть делать это и не совсем хотелось — погодка сегодня в Артуре была из разряда тех, которые Вервольф называл словом 'мерзопакостная' — с самого утра с неба летели крупные хлопья мокрого снега, который, едва упав, тут же таял, превращая немощенные улицы и грунтовые дороги в грязь, покрывая брусчатку мостовых нового города, гранитную отделку набережных и палубный настил кораблей блестящей пленкой ледяной воды. В таком антураже крейсер 'Новик', на который Вервольф направился в то утро первым, казался сверкающей лакированной игрушкой, даже несмотря на мрачную серо-зеленую защитную окраску. После недолгого пребывания 'в гостях у Эссена', советник направился на 'Амур', прибыв как раз вовремя, чтобы застать подготовку мин к постановке — попал, так сказать, с катера на бал... И вот теперь, наблюдая за работой минеров, он ещё раз убедился в прозорливости решения конструкторов корабля, создавших замечательную, закрытую от всех непогод минную палубу, позволявшую спокойно работать с 'рогатыми красавицами', невзирая на погоду за бортом. А она в тот день откровенно портилась — к десяти часам утра снег превратился в холодный мелкий дождь, подул холодный, сырой, хоть и не сильный, но пробирающий до костей ветер, отчего стало ещё неуютнее. И, не будь у минеров такого надежного укрытия, им бы было совсем тоскливо...
Уточнив ещё раз с Генрихом Андреевичем все ключевые моменты предстоящей операции, и убедившись, что у людей останется достаточно времени на отдых перед предстоящим выходом в море, советник, спустившись по мокрым сходням в ожидавший у борта катер, направился к 'Диане'
Глядя издали на знакомый до боли с детства трехтрубный силуэт крейсера, в мозгу невольно пронеслось: 'Что тебе снится, крейсер 'Диана', в час, когда утро приходит в Артур?' Невольно улыбнувшись, он тут же тряхнул головой: 'Не-не-не! Нафиг-нафиг эти революционные ассоциации с 'Авророй'!' Про Октябрьскую революцию хорошо было читать, будучи пионером... Но теперь, стоя на борту парового катера в форме контр-адмирала царского флота, подобная перспектива развития событий совершенно не радовала. Вообще... Совсем... И дело было даже не в нежелании оказаться по разные стороны баррикад с такими же русскими людьми во время Гражданской, и даже не в страхе оказаться поднятым на штыки революционными матросами. Нет. Однажды, он уже прошел сквозь грань между жизнью и смертью в том, его родном, но исчезнувшем навсегда мире. Прошел, потеряв всё — семью, родных, друзей... Потеряв весь мир... Чтобы обрести мир новый, который так похож на не очень далёкое прошлое 'их' мира... Так что теперь в его душе места для страха перед смертью уже не осталось. И, раз уж так было угодно (не важно кому — судьбе, Богу или кому там ещё), чтобы все они играли теперь новые роли в новом мире, то уж он-то точно сделает всё, чтобы избавить свою новую Родину от тех потрясений, которые пережила его прежняя родная земля много лет тому назад и которые могут ждать живущих здесь людей не так уж и много лет тому вперед... И первый шаг на этом трудном и долгом пути — Русско-Японская война. А если точнее — то победа в ней. 'Маленькая победоносная война'... Ага! Как же! 'Маленькая', блин! Сколько ещё прольется крови, прежде чем эта война, дай-то Бог, станет победоносной! Этого не знает никто... Но одно Вервольф знал точно — он сделает всё, от него зависящее, всё, что сможет, чтобы повернуть привычный ход истории в нужном его стране направлении...
