И, уже повернувшись к своему штабу:
— Господа офицеры! Если кто не знаком — поручик Владимир Георгиевич Карселадзе! Тот самый, о ком вчера вели разговор на совещании...
И Роман Исидорович чуть заметно загадочно улыбнулся...
На полный удивления вопрошающий взгляд поручика он только и сказал:
— Скоро! Скоро, поручик, сами всё узнаете!
И взглянул на часы. Без трёх минут девять. Поезд уже минут десять, как подошел к перрону и терпеливо ждал сбора всей делегации, шипя паром и тихонько вздыхая клубами дыма.
Поручик, повернувшись к стоящим у вагона офицерам, спросил:
— Господа, если не секрет, скажите, кого мы ещё ждём?
— Да, Владимир Георгиевич, не секрет! — произнёс Рашевский,— ждём моряков.
— Моряков?
— Их самых — ответил ему уже другой голос, — да вот что-то наши 'зайчики', похоже, опаздывают.
Роман Исидорович нахмурился:
— Ну как вам не совестно, господа! Нам сейчас как никогда нужно вместе держаться и помогать друг другу, а Вы — 'зайчики'! ... У моряков, между прочим, ещё есть две минуты. К тому же, новое руководство эскадры пока что не заслужило, как мне кажется, подобного сравнения...
— К тому же, мне прекрасно известна эта 'Сказка про белых зайчиков'! Так что для меня вовсе не секрет, как Вы нас называете "за глаза"...
От неожиданности многие штабные вздрогнули. Из белёсой пелены стелющегося над перроном пара вынырнула черная фигура с золотыми погонами на плечах. Вервольф улыбался. Совершенно случайно его появление произошло в стиле 'Deus ex machina', застав 'сухопутных' врасплох.
— Доброе утро, господа! — он совершенно не злился на штабных Кондратенко за 'зайчиков', хотя некоторые из них выглядели сконфужено-смущенно, — Здравия желаю, Роман Исидорович! Рад видеть Вас!
— Здравия желаю, господин Советник! Вы уж простите...
— Да не стоит просить прощения, Роман Исидорович! 'Сказочка' — то возникла не на пустом месте. И, если быть честным до конца, то, в некоторые морячки с нашей эскадры вполне заслужили такое к себе отношение.
После крепкого рукопожатия советник кивнул в сторону поручика:
— А это, я полагаю, и есть Владимир Георгиевич?
— Совершенно верно. Поручик Карселадзе, как Вы и просили, будет сопровождать нас сегодня.
Карселадзе стоял совершенно сбитый с толку. Мало того, что его уже пару минут с нескрываемым интересом рассматривали, словно музейный экспонат, все штабные, так ещё и этот контр-адмирал, которого все почему-то называют 'советником', знает его по имени-отчеству. Не может же он знать всех поручиков Порт-Артура? Значит — что-то тут не то...
— Господин поручик! Вы, наверное, никак не можете понять, чем вызван такой интерес к Вам? — словно прочитал его мысли тот самый 'советник'.
— Признаться — да, Ваше превосходительство! Несколько удивлён интересом к моей скромной персоне.
— Ну что ж! Думаю, пора уже немного и удовлетворить Ваше любопытство. Путь у нас не очень близкий — пока будем ехать, всё и узнаете.
И, уже обращаясь ко всей группе:
— По вагонам, господа! Зимний день короток, а сделать нам предстоит немало!
* * *
Низкое небо висело над головой лоскутным одеялом, сотканным из туч сотен оттенков серого. Хоть немного и потеплело по сравнению со вчерашним днём, на улице всё же было довольно неуютно. Особенно — после тёплого вагона спец поезда, доставившего их в Тилиенвань. Здесь же, на вершине полуострова, глубоко вдававшегося в тёмные, покрытые белыми барашками волн, воды залива, влажный морской ветер чувствовал себя полноправным хозяином. Вервольф стоял посреди широкого орудийного дворика округлой формы. Сделано было добротно. Как и на первых двух фортах — западном, и центральном, очень похожим на этот, восточный, который они сейчас осматривали. Конечно, годы запустения дали о себе знать, и многое было утрачено, но всё это было вторично — снятые местными жителями двери, оконные рамы, местами разобранная каменная кладка внешней ограды и противодесантной стенки, соединявшей десять лет назад все три форта Талиенваня по берегу. Многое из этого всё равно не понадобится в будущей обороне, остальное — предметы внутреннего обустройства и быта, оборудование погребов — можно довольно быстро установить новые. Самое главное — полуподземные каменные казармы, подземные пороховые и снарядные погреба, потерны, ведущие от казарм к орудийным дворикам — всё это осталось практически целым и неповрежденным. Правда, везде царили грязь и мусор — извечные спутники разгрома и запустения. Но это всё было вполне поправимо.
Не спеша, Вервольф поднялся на бруствер. Покрытый пожухлой прошлогодней травой, земляной вал тянулся вперед на многие метры, плавно переходя в береговой склон, а затем круто снижался к самой воде, к тому месту, где пенные волны прибоя разбивались о покрытые водорослями камни под обрывистыми берегами. Далеко на юго-западе, почти скрытый холмом центрального форта, виднелся Дальний, приютившийся у подножия гор на противоположном берегу залива...
— Ваше превосходительство, разрешите обратиться! — голос Карселадзе вывел советника из состояния задумчивой созерцательности.
— Разрешаю, поручик!
— Господин Советник! Мне бы всё-таки хотелось уяснить, почему Ваш выбор пал именно на меня?
Вервольф улыбнулся. Очевидно, поручика этот вопрос терзал всё то время, пока они ехали в поезде и ходили по фортам, но только теперь, когда представилась возможность задать его наедине, он всё же, решился. Поскольку все остальные сейчас ещё осматривали внутренние помещения форта, то у них с поручиком было минут пять для задушевной беседы.
— То есть Вас, дорогой Владимир Георгиевич, интересует, почему именно Вам предложили возглавить оборону на передовых рубежах?
— Да, причем меня смущает именно то, что не приказали, а предложили...
— Хорошо, поручик, я Вам расскажу. Постараюсь быть с Вами предельно откровенным, потому и Вас попрошу высказываться, не стесняясь. Итак! Предложили потому, что мне на этих позициях нужен человек, который добровольно, именно добровольно, а не повинуясь долгу исполнения приказа, согласится командовать этими рубежами. А почему именно Вам? Вот тут как раз всё очень просто. Мне на этой позиции нужен смелый, решительный и инициативный командир. Который будет действовать в отрыве от остальных сил, не оглядываясь на начальство и способный принимать решения самостоятельно.
— Вы считаете, что я соответствую данным требованиям?
— Вполне, поручик! Тем более, что у меня есть две замечательные рекомендательные телеграммы на Вас!
— Вот как? И, позвольте узнать, от кого, если не секрет?
— Не секрет. От Вас! — и Вервольф широко улыбнулся.
На лице Карселадзе застыло удивление:
— От меня? Вы, верно, шутить изволите! — только и смог вымолвить он.
— Да, Владимир Георгиевич! От Вас. Именно от Вас! Какие уж тут шутки! Через три месяца японец будет на Квантуне, у меня шутить времени нет, уж простите... А телеграммы — вот они.
И Сергей достал из полевой сумки два телеграфных бланка.
— Я Вам зачитаю пару интересных фрагментов в них. Вот, например: '...шлю правдивое сказание о здешних Вас интересующих и волнующих делах: здесь нет людей долга, а есть бездарные выскочки, лишенные творческой плодотворной и предусмотрительной государственной работы...', а вот тоже любопытная фраза: '...никто из нас знающих здесь не верит и не видит, особенно теперь, Суворова, Нахимова и Скобелева, лишь одних достойных предводительствовать великим русским народом в сражениях и баталиях, в том, в ком Вы ошибочно то нашли...'. Любопытные фразы, не правда ли, господин поручик?
— Как они к Вам попали?!
— А Вы, Владимир Георгиевич, думали, что телеграфист отважится подобное переслать в Петербург или князю Амилахвари? Негласная цензура-то не дремлет, поручик! Это Вы достаточно смелый и честный человек, чтобы написать такое. А вот генерал Стессель, везде посадивший своих людей, был бы об этих строках совсем иного мнения. И немедля отдал бы Вас под суд. Вот только незадачка вышла. Стесселя то — того, сняли с занимаемой должности. Вот телеграфист и растерялся. И отправлять подобное боязко, и положить на стол некому... Нет Анатоле... В общем, на телеграфе я их сегодня утром и забрал.
— Вы считаете, что в этих телеграммах что-то не соответствует действительности?
— Если честно, поручик, то есть там такой момент. Не в том, что касается характеристик, которые Вы дали прошлому руководству крепости и эскадры, а в том, как Вы расцениваете нападение японцев. Дневной бой — тут да, я с вами согласен. Но вот ночное нападение — это не смелая рыцарская атака, как Вы пишете. Это подлое нападение без объявления войны. Как и захват нашего транспортного корабля ДО начала боевых действий. Это всё — нарушение законов и обычаев ведения войны. Они даже все формальности не потрудились соблюсти. Вот так, господин поручик!
— И что Вы собираетесь делать с этими телеграммами, Ваше превосходительство?
Карселадзе стоял, весь напряженный. По его лицу было видно, что он готов уйти в глухую оборону, но от своих слов отказываться не собирается. Вервольф улыбнулся — 'Это хорошо, что ты такой упёртый и стоишь на своём. Значит, не ошибся я в тебе!'
— Что я собираюсь делать? Да ничего особенного. Собираюсь вернуть их Вам! — и он протянул трепещущие на ветру бланки поручику.
Тот машинально взял их. Но теперь вместо глухой обороны на лице его читалась явная растерянность.
— И что прикажете мне с ними делать, господин советник?
— Ничего не прикажу. Решайте сами. Если хотите выслушать моё мнение — то они уже несколько запоздали. Прошлого руководства крепости и эскадры тут уже нет. Конечно, ни я, ни адмирал Модус не тянем на звание 'Нахимова', как и Кондратенко — не Суворов. Так что, если считаете нас такими же бездарностями и выскочками, как Старк, Стессель и иже с ними — то можете отправлять. Препятствий вам чинить никто не будет. Телеграфиста я предупредил — Ваши телеграммы он примет и отправит немедля. Так что решать — только Вам.
Карселадзе стоял, не зная, что сказать и что делать. Всё только что произошедшее никак не вписывалось в привычный образ действий старого руководства крепости.
— В общем, — Сергей решил первым нарушить молчание, — не зависимо от Вашего решения, моё предложение возглавить оборону передовых позиций остаётся в силе. Если хотите полюбоваться на эти самые позиции отсюда — то взгляните на вершины холмов на севере от нас. Там и увидите то, что предстоит защищать.
И Вервольф протянул поручику свой бинокль.
И, пока Карселадзе рассматривал смутные очертания старых фортов на противоположном берегу бухты Хэнд, на бруствер поднялись остальные, во главе с Кондратенко.
— По-моему, довольно неплохой форт. Особенно, учитывая, сколько лет он стоял в запустении!
— Да, Роман Исидорович! — отозвался Вервольф, — Мусора и грязи, конечно, много. Но это не страшно — вычистить-вымести, пробелить свежей известью — и вполне нормальная батарея получится!
— Я бы даже сказал — весьма и весьма неплохая! — подключился к разговору Рашевский.
— Сергей Александрович, как считаете — успеем всё здесь привести в порядок к концу апреля?
— Я думаю, господин советник, что батареи будут готовы к началу апреля, если, конечно, пушки прибудут вовремя.
— Ну вот и славно! А теперь, господа, думаю, пора нам податься на тот берег бухты, чтобы осмотреть будущие передовые позиции.
— Поедемте, господа! — произнёс Кондратенко, — Время не ждет.
От станции Кинчжоо до старого китайского форта на высоте 35 — чуть более пяти вёрст. По дорогам из замерзшей грязи, среди небольших китайских деревень с чудными названиями — Удятен, Киндзятен, Шудятунь. Кирпичные и глинобитные фанзы, крытые черепицей (кто побогаче) или стеблями гаоляна. Сады фруктовых деревьев во дворах. Сараи, хлева... В общем — всё, как в обычных русских деревнях. Только архитектура у построек другая — характерная, китайская. Как и у лиц встреченных по дороге местных жителей.
Старый форт располагался на вершине холма, над самой деревней Шудятунь. Конечно, до фортов Талиенваня ему было далековато — как по монументальности укреплений, так и по их сохранности. Но, для временной обороны он вполне подходил. Правда, это было видно уже только отсюда, с самого форта. Снизу, от деревни, он казался совершенно бесполезной грудой старых камней. Хотя на самом деле ещё вполне мог способствовать успешной обороне. Но только временной. Ибо господствующие высоты отрогов горы Самсон начинались в полутора верстах севернее позиции — сначала одиночной высотой 45, а затем, чуть дальше — в трёх-четырех верстах — целым массивом высот, переходящих далее к северу в крутые горные склоны. Вервольф повернулся к Кондратенко:
— Что скажете, Роман Исидорович? Как Вам позиция?
— Вполне неплохое место для передового рубежа обороны.
— Мне тоже так кажется. А если всю подготовку форта надёжно замаскировать, чтобы оттуда, снизу, ничего не бросалось в глаза, то можно будет пренеприятнейший сюрприз преподнести врагу, — и, уже повернувшись к поручику, — Владимир Георгиевич, хотелось бы и Ваше мнение услышать.
— Позиция хорошая. Причем, её можно ещё укрепить. А если будет ещё и пара-тройка орудий — то можно очень хорошо кровь пустить японцам! Вот здесь и вон у того угла можно устроить очень хорошие позиции для орудий...
— Да, и пулемёты в дополнение к орудиям тоже очень не помешают!
— Только где ж их взять-то, пулемёты...
— Не переживайте, поручик. Пулемёты будут. Это уж, как пить дать! Что-что, а пулемёты я Вам обещаю!
Карселадзе в который уже раз за день пребывал в состоянии крайнего удивления.
И, если для Кондратенко и его штабных офицеров подобное внимание к мелочам и желание максимально вникнуть в ситуацию на месте стало уже немного привычным, хоть и периодически всё-ещё выбивало из накатанной годами рутинной колеи, до для поручика сегодняшний день стал просто днём удивительных откровений. И они продолжались...
— Раз мы уж в общих чертах определились с работами по укреплению этой позиции, то настало самое время подумать, как с неё отойти вовремя.
— Если в бухте Хэнд будут наши корабли — то по обратному от противника скату к берегу и, вдоль воды — к нашим основным силам у Наньшаня.
— Неплохой вариант! Но, есть ещё лучше, господин поручик! — и Вервольф хитро улыбнулся.
— И какой, позвольте полюбопытствовать?
— Начало — такое-же, как у Вас — по обратному склону, а если точнее — то по вот тем двум овражкам — к деревне Чандятен и дальше — мимо вон той одинокой фанзы на берегу — к береговому форту. Кстати, предлагаю направится туда.
Через пять минут копыта их лошадей уже подминали пожухлую траву склонов холма, спускаясь к руслу небольшой реки. Глядя на пролетающие редкие снежинки советник тихонько мурлыкал себе под нос:
'По снегу, летящему с неба,
Глубокому белому снегу,
В котором лежит моя грусть...'
А на юго-востоке, всё больше закрывая собой горизонт, трёхглавым драконом вырастала громада Безымянной высоты. Размерами она не уступала Наньшаню, только склоны были более крутыми. И на самой вершине одной из 'голов' этого дракона высилась старая китайская батарея...
