Подскочив к брустверу и взглянув на японские корабли, Вервольф понял, что сигнальщик ошибся. Поворачивал не 'Хацусе'. Вернее — не только он один — поворачивала 'все вдруг' вся колонна японских броненосцев — все три бронированных серых чудища, выбрасывая из труб густые клубы дыма, описывали на ясной морской глади крутую циркуляцию влево. Носиба-сан пытался вывести свой отряд из-под русского огня. Бить сейчас по его кораблям — значит лишь зря тратить снаряды.
— Андрей Константинович! Дождитесь, когда он закончит поворот, и потом вновь открывайте огонь!
— Есть, Ваше превосходительство! На дальномере! Дистанция?
И карандаш Мякишева принялся рисовать на карте большой крюк, отслеживая передвижение японского флагмана...
Теперь Вервольф стоял, глядя в противоположном направлении — ведь на завершение маневра японскому адмиралу понадобится не одна минута, поэтому есть немного времени поглядеть на Артур. А там вновь бушевала 'шимозная гроза' — один за другим в водах бухты вырастали столбы воды и дыма вровень с мачтами кораблей. Судя по значительному разбросу снарядов, японские артиллеристы явно поторопились с залпом, чтобы успеть до начала поворота. Поэтому попадания в этот раз носили, в основном, случайный характер. Вот один из снарядов взорвался на берегу, где-то в Новом городе, подняв в небо громадное облако бурого дыма, пыли, обломков кирпича, щепок от бревен и досок... Вот ещё один упал на место стоянки китайских джонок на отмели у берега Тигрового Хвоста — вместе с фонтаном грязи в воздух взлетели деревянные обломки, ошметки парусов, бочки, весла...А, может быть, и тела людей — отсюда, с большого расстояния, всех подробностей было не разобрать. Да и, слава Богу. А вот Илья сейчас был почти что в самой гуще событий — 'Петропавловск' под вице-адмиральским флагом на фор-стеньге как раз проходил мимо основания Тигрового хвоста, устремляясь к морю. За ним следом, словно привязанная, следовала 'Полтава'. 'Победа' уже развернулась носом к выходу и потихоньку обходила кончик хвоста тигра с расположенным на нем эллингом. 'Пересвет' и 'Севастополь' всё ещё стояли на месте, пропуская в море броненосцы, стоявшие до этого ближе к выходу из гавани. Вот, совсем рядом с 'Севастополем', вырос высокий фонтан мутной воды — очевидно, артиллеристы 'Хацусе' всё же учли корректировку после первого своего залпа, ибо через долю секунды на выпуклом борту русского броненосца между башней среднего калибра и кормовой двенадцатидюймовой башней расцвел на миг огненный цветок, обрамленный черно-бурыми лепестками дыма. Сердце советника сжалось при виде этой картины. Но спустя несколько секунд ветерок отнес в сторону дымную шапку от взрыва снаряда и Вервольф внимательно посмотрел на 'Севастополь'. Отсюда он выглядел совершенно неповрежденным. По крайней мере, признаков пожара на корабле не было. Как стало известно позже, уже после боя, японский снаряд попал в бронепояс у самой верхней его кромки под довольно острым углом, так что пробить его он не смог и взорвался прямо на броне снаружи корпуса. Так что 'Севастополь' отделался несколькими осколочными пробоинами в небронированном борту выше бронепояса, разбитым вельботом и следами от осколков на выступающей части барбета и вращающейся части правой кормовой шестидюймовой башни. Несколько человек палубной команды получили ранения.
Но долго рассматривать 'Севастополь' не получилось — внимание советника привлекла частая стрельба и звуки взрывов с другой стороны — со стороны моря. Глядя с южного бруствера, он видел, что уже почти развернувшиеся на обратный курс броненосцы отряда Носиба открыли огонь из шестидюймовок левого борта. Их цель была ниже и правее наблюдательного поста — маяк Лаотешань был почти полностью скрыт клубами разрывов японских снарядов. Во все стороны с воем и свистом летели осколки снарядов, обломки скал, падали с перебитыми стволами деревья. Очевидно, японцы решили, что именно с маяка корректируется стрельба кораблей русской эскадры, и решили его уничтожить. Вот уже дважды их снаряды попали в маяк, но белая башенка, иссеченная осколками, с выбитой местами каменной кладкой, пока ещё держалась.
— Господин советник, японский отряд на постоянном курсе! — доложил Мякишев.
— Хорошо, Андрей Константинович! Огонь по готовности! Как и прошлый раз — пристрелка — побашенно, при накрытии — полными залпами!
— Будет исполнено!
— И ещё, Андрей Константинович! Попробуйте ударить по головному при помощи стрельбы по квадратам.
— Есть, Ваше превосходительство!
Сергей не отрываясь смотрел на японские корабли.
Три громадных серых чудища сейчас шли курсом ост-тень-зюйд, извергая в голубое небо клубы жирного черного дыма из своих труб. Таранные форштевни резали голубую воду и белое кружево пены струилось вдоль бортов, смыкаясь за кормой в кильватерную струю. Их холодные, мрачные стальные борта то и дело озарялись всполохами выстрелов, на секунды окутываясь желто-бурым дымом. Три бронированных колосса, изрыгая пламя и дым, осатанело били по небольшому одинокому маяку, всей своей сокрушительной мощью пытаясь уничтожить крошечную белую башенку, приютившуюся на скалах над морем. Было в этой, открывшейся взору, страшной картине гибели и разрушения что-то завораживающее.
Стрельба шестидюймовок японцев стихла так же внезапно, как и началась. Вервольф немного высунулся над бруствером, чтобы посмотреть на маяк. Но маяка уже не было — на его месте теперь громоздилась лишь бесформеннаые остатки стен над грудой камней в окружении обгоревших и поломанных деревьев, с которых осколки срубили все ветки, медленно оседали клубы поднятой взрывами пыли, да дым от пожара в развалинах домика смотрителя маяка поднимался в высокое голубое небо темным кривым клинком турецкого ятагана...
Погода начинала портиться — с юго-запада, гонимые ветром, по небу ползли пока что одиночные облака, но дальше, у горизонта, уже явственно проступала сплошная серая пелена низкой облачности... Но, некогда сейчас было изучать метеорологию, и взгляд Вольфа вновь вернулся к японским броненосцам.
Вражеская колонна уже шла обратным курсом, вновь наводя свои орудия на Артур. Но прежде, чем они открыли огонь, два водяных столба выросли в двух кабельтовых справа от 'Хацусе' — 'Ретвизан' снова начал пристрелку по флагману ударного отряда. Носиба ответил ему огнём главного калибра всех броненосцев — и двенадцать снарядов вновь понеслись в сторону Артура. Секунд через двадцать пять они с грохотом начали рваться в холодной воде гавани. Залпы ложились довольно кучно, почти у самого кончика Тигрового хвоста, в Западном бассейне и снова — где-то в городе. Но попаданий в русские корабли, если не считать осколочной пробоины в трубе 'Страшного' да пробитой другим осколком шлюпки на 'Пересвете', не было. 'Петропавловск' уже скрылся за Тигровым полуостровом, как и носовая половина 'Полтавы' — сейчас Вервольфу была видна лишь её часть от грот-мачты до кормы. И огромный шелковый Андреевский флаг броненосца — подарок полтавского дворянства. В двух кабельтовых за 'Полтавой' шла 'Победа'. Броненосцы совершали выход, не дожидаясь прилива. Илья сильно рисковал. Нет, в теории такое, в принципе, было возможно. И даже на практике — Вервольф помнил, как когда то и где-то читал, что Макаров умудрялся проделывать подобный фокус. Но риск был велик — сядь сейчас кто-то из броненосцев на мель, и в проходе образуется куча-мала из кораблей эскадры. И если её углядят крейсера — корректировщики, то всё, пиши пропало...
Он тут же тихонечко прикусил себе язык — нечего думать о таких вещах, тем более СЕЙЧАС!!!
А в это же время, в Новом городе, в длинном приземистом здании с арочными окнами, выходящими прямо на набережную и Западный бассейн, с низеньким крыльцом, над которым гордо красовалась вывеска 'Саратовъ', шел весьма оживленный разговор.
— А что, господин полковник, правда, что Лаотешань не вооружен? — худощавый, среднего роста человек в офицерской форме без знаков различия подался вперед, словно хотел получше разглядеть своего собеседника сквозь круглые линзы очков.
— Да, господин корреспондент, Лаотешань не укреплен совершенно!
— И теперь именно оттуда японцы и бьют по городу?
— Не просто бьют, Евгений, простите, запамятовал, как Вас по-батюшке?
— Константинович, господин полковник!
— Так вот, Евгений Константинович! Японец не просто бьет по городу! Он над нами издевается! Учит нас, где нам надобно батареи ставить! — под эти слова прямо напротив окон ресторана в Западном бассейне выросли один за другим высоченные столбы воды, заставив мелкой дрожью дребезжать стекла в оконных переплетах, — Посмотрите, что творится в Западном бассейне! Моряки, слава Богу, огрызаются. А крепость — молчит. Я тридцать пять лет в артиллерии прослужил. И дожился до такого позора! Нас расстреливают, как в тире, а мы притаились и молчим! Стыд и срам! А ведь японцы точно так же бомбардировали Артур, когда он был ещё китайским. Но нам ведь чужие уроки — не впрок!
— Но, как такое возможно?
— Как видите, господин корреспондент, возможно! Срам, да и только! — полковник встал из-за стола и направился к выходу из ресторана. Уже в дверях, обернувшись, он с гневом произнес, — Шесть лет мы владеем крепостью и не вооружили Лаотешань! Это даже не срам! Это — преступление!
Евгений Константинович Ножин, военный корреспондент артурской газеты 'Новый Край', поспешил следом за полковником — на улицу. Едва его сапоги ступили с крыльца ресторана на набережную, как над самой головой с надсадным ревом что-то пронеслось вглубь города. Удар, от которого, казалось, вздрогнула земля, ещё один, и ещё... Страшный грохот близких разрывов, жалобный звон стекла. Чуть левее, над крышами домов взметнулись клубящиеся шапки из черно-бурого дыма и сизой пыли. Ближние дома закрывали места взрывов, и о них можно было судить лишь приблизительно. Но, по крайней мере один снаряд угодил в какой-то из домов. Об этом говорили клубы рыжей кирпичной пыли, что уродливым грибом сейчас поднимались в затягивающееся тучами небо, перемешиваясь с дымом шимозы. Да ещё обломки, что, разлетаясь веером от места попадания снарядов, теперь барабанили по близлежащим крышам.
На миг воздух вновь наполнился свистом, и почти тут же громыхнуло где-то за спиной. Мощно, почти что слитным дуплетом... Ножин невольно оглянулся — над поднятыми почти на предельный угол возвышения стволами кормовой башни 'Цесаревича' поднималось стремительно расширяющееся облако желтого дыма. 'Молодцы, морячки! Даже подбитые корабли с японцем воюют! Нужно будет обязательно написать об этом в репортаже' — пронеслось в голове. А следом ещё одна — что неплохо бы осмотреть места, куда упали снаряды японцев. И корреспондент торопливым шагом направился туда, где ещё оседала пыль, поднятая взрывом.
Перекресток. Чуть выше по улице. Ещё один. Налево. Навстречу стрелки торопливо несут носилки, накрытые серой солдатской шинелью. Из-под неё видно только лицо. Бледное, осунувшееся, с какими-то неестественно острыми чертами, присыпанное пылью. Такое же серое, как шинель. Ещё один квартал прямо. Стоп! Вот оно! Дом с выбитым углом, воронка почти посреди улицы. Проезжая часть покрыта битым кирпичом, какими-то лохмотьями, обломками дерева, выброшенными взрывом землей и каменьями. Во всех близлежащих домах от страшного удара взрывной волны стекла вылетели. Причем в доме напротив — вместе с рамами. На стенах — глубокие оспины от осколков. И вся эта страшная картина разрушения прикрыта, словно саваном, серой вуалью осевшей пыли. В воздухе чувствуется горьковатый привкус сгоревшего лиддита.
Чуть дальше, у забора, валяется какой-то странный бесформенный мешок тряпья. Поправив очки, Ножин подошел поближе. И остолбенел. Потому как это, присыпанный землей и пылью, лежал китаец, свернувшийся клубком. Он уже не шевелился. Даже кровь уже не текла из страшной рваной раны в том месте, где когда-то у человека был живот.
— Отмучился, бедняга! — голос за спиной заставил корреспондента вздрогнуть. Обернувшись, Евгений Константинович увидел двоих братьев милосердия, очевидно, вышедших из дома с выбитыми окнами. Тот, что повыше, продолжал всё тем же густым баритоном:
— Мы тут всё осмотрели, пострадавших больше нет. А Вы, Ваше благородие, не стояли бы вот так, посреди улицы, а то, не ровен час, опять прилетит.
Словно подтверждая его слова, очередная партия японских 'гостинцев' провыла чуть в стороне и с грохотом легла где-то по направлению к Западному бассейну.
— Я, любезный, военный корреспондент. Мне по долгу службы положено бывать в подобных местах. А много людей пострадало?
— Здесь — китайца вот убило, да ещё одного нашего стрелка чуть дальше по улице осколками поранило. Его санитары после нашей перевязки аккурат пару минут назад в госпиталь понесли.
— Да, я их видел по дороге сюда. А чей это дом разбило?
— Так знамо чей — купца Чурина. Там, дальше по улице ещё в чей-то дом угодило, похоже — котроллера Разумовского, — и брат рукой указал в направлении, где в небо поднимался столб сизого дыма.
— Тогда айда туда, может, помощь там наша понадобится!
Где-то со стороны порта опять гахнуло дуплетом, и по небу снова просвистело, но теперь — в обратном направлении. Моряки послали очередной горячий привет 'узкоглазым братьям' по ту сторону гор Лаотешаня.
Не далее, как в одном квартале, они наткнулись на следы ещё одного попадания японского снаряда. Картина была почти такой-же, как и в предыдущем случае. Правда, как отметил для себя Ножин, здесь обошлось, слава Богу, без убитых. Зато сам дом пострадал намного сильнее — половины крыши как небывало, большущий пролом в стене и пожар в одной из комнат. Который, к счастью, уже практически погасили. Тут же стоят пожарные повозки, запряженные каждая парой гнедых. Которые всякий раз тревожно вздрагивают при звуках выстрелов и взрывов. Большие дубовые бочки, крепко стянутые стальными обручами, сверкающий медью насос — 'водозаливная труба', рукоятки которой лихо раскачивали самые дюжие из пожарной команды, подавая по рукаву воду к брандспойту. Струя заливала небольшие очаги пламени в разрушенном доме, с шипением превращаясь в белёсые клубы пара, всё больше и больше вытеснявшие собой клубы едкого черно-серого дыма.
Вокруг всего этого хлопотного пожарного хозяйства суетился человек в форме брандмейстера, чуть выше ростом, чем Ножин и с чуть более густыми темными усами.
— Быстрей качай! Да быстрей же, черти окаянные! Давай, пока не разгорелось! Повернувшись, он вдруг заметил среди немногочисленных присутствующих фигуру корреспондента. И на его лице, покрытом темными ручейками пота, появилась широкая, искренняя улыбка:
— Ба, Евгений Константинович! И Вы здесь! — по всему было видно, что порт-артурский брандмейстер Вейканен действительно рад встрече со своим другом.
— Да, господин брандмейстер! Такая уж, видать, у нас с Вами работа, что приходится ходить по следам смерти и разрушений!
— И то верно! Хорошо хоть вовремя приехали — не успел пожар разгореться.
Но долго беседовать знакомым не получилось — из-за угла выбежала дама и бросилась к стоящим недалеко от Ножина и Вейканена братьям милосердия:
