Сложившаяся неопределенность ситуации совершенно не устраивала Хейхачиро, поэтому следующим же утром отряд крейсеров адмирала Дева ушел на разведку к Порт-Артуру. Ровно через сутки его корабли уже подходили к берегам Квантуна, урываясь от глаз врага за белёсыми полосами тумана.
Опираясь одной рукой на поручни мостика, Дева Сигенори напрягал всю остроту своего уже немолодого зрения, пытаясь различить на горизонте хоть что-то, кроме бело-серой мглы.
Пару минут назад в разрывах полос тумана промелькнули смутные очертания гор Квантуна, но почти тут же вновь скрылись в густой влажной пелене. Отряд Девы сейчас шел в зоне довольно хорошей видимости, находясь меж двух клубящихся белых стен, нависших над морем. По расчетам штурмана, до внешнего рейда Артура осталось восемь-девять миль. Вполне достаточное для наблюдения за русской крепостью расстояние в нормальных условиях. Но сейчас между крейсерами Девы и рейдом Порт-Артура находилась плотная, непроницаемая стена тумана. И придется войти в эту плотную полосу мглы, чтобы подойти поближе, в надежде на то, что за ней есть такое же пространство с более-менее приличной видимостью.
Сигенори отдал короткую команду, вслед за ней на фалах 'Читосе' влажный ветер развернул гирлянду сигнальных флагов и три серых морских хищника один за другим нырнули в белёсую мглу.
На крыле мостика большого четырёхтрубного корабля стоял офицер — несмотря на уже немолодой возраст — подтянутый, в безукоризненно подогнанной форме, на черном сукне которой тускло поблескивали погоны капитана первого ранга. Роберт Николаевич Вирен, командир единственного в эскадре броненосного крейсера, с тревогой вглядывался в полосы густого тумана, окутавшего подходы к внешнему рейду Артура со стороны моря. Какое-то смутное недоброе предчувствие не давало ему покоя. Совсем неподходящая погода для маневров эскадры. Свободный от тумана участок акватории с рассвета простирался не далее семи-восьми миль от Артура, а теперь ещё уменьшился надвигающимися с юго-востока рваными полосами мглы. По сути, он уже ограничивался пределами внешнего рейда, ну, может, чуть далее... Но ни на сигнальной мачте Золотой горы, ни на реях 'Петропавловска' сигнала об отмене маневров пока что не было.
Роберт Николаевич ещё раз обернулся, через плечо глядя на массивную фок-мачту флагмана, густо дымящего обеими трубами во внутреннем бассейне. Ничего... И, судя по дымам, практически вся эскадра вслед за флагманом поднимала пары для выхода на рейд. 'Баян' сегодня вышел на внешний рейд первым, только лишь тралящий караван доложил о том, что фарватер чист.
И теперь крейсер стоял, словно грозный страж, охранявший узкий и извилистый путь из тесной гавани Артура в открытое море. Вот уже 'Пересвет', извергая дым своими массивными трубами, подошел к проходу в боновом заграждении. Следом за ним, держась на почтительном расстоянии, шла его 'младшая сестра' — 'Победа'. Сегодня командующий эскадрой изменил порядок выхода кораблей. Первыми, по ещё высокой воде, шли броненосцы-крейсера, имевшие наибольшую осадку в эскадре. И уже за ними должна была следовать тройка броненосцев типа 'Полтава'. Но их командир 'Баяна' видеть уже не мог — низко стелющийся дым из труб 'Пересвета' и 'Победы' напрочь скрыл внутренний рейд от взглядов со стороны моря. Головной броненосец уже прошел ворота и теперь бревна бонов с обоих сторон синхронно раскачивались волнами, поднятыми острым таранным форштевнем 'Пересвета'. Сюда же, в это узкое пространство вспененной винтами воды уже нацеливала свой нос 'Победа', от бортов которой, отчаянно дымя высокими тонкими трубами, отваливали два небольших портовых буксира, помогавших преодолеть бронированному гиганту самый узкий и мелководный участок выхода из Порт-Артурской гавани.
'Выскочка-выскочкой, но, того и гляди, научит эскадру в море выходить как положено, в одну воду. А то вечно ползли, как будто на волах ехали...' — понеслось в голове каперанга. При всём том, что никакой особой симпатии к новому командующему Вирен не испытывал, но не отметить те подвижки в лучшую сторону, что, пусть и не в темпе вальса, но всё же происходили на эскадре, он не мог.
— Корабль на левом крамболе! — крик сигнальщика вывел командира 'Баяна' из состояния благодушного созерцания выхода эскадры...
Черт! — выругался Роберт Николаевич, — неужели...
В разрыве полосы тумана зыбкой серой тенью на несколько мгновений показался силуэт двухтрубного корабля и вновь растаял. Растворился, словно сахар в горячей воде... Но этих мгновений для опытного глаза было вполне достаточно, чтобы опознать старую знакомую 'гав-гав' японского адмирала... Затем, буквально на секунду, мелькнула ещё одна расплывчатая двухтрубная тень. И всё... Разрыв в тумане сомкнулся... Вирен повернулся к рубке, туда, где в уже бесполезный бинокль вахтенный начальник лейтенант Плен пытался хоть что-то разглядеть в клубящейся мгле.
— Павел Михайлович! Срочно семафор на 'Пересвет', 'Петропавловск' и золотую гору: 'Замечены японские корабли. Крейсера. Предположительно типа 'Такасаго'.
... Непроглядный, сырой и холодный саван, окутывавший японские корабли, вдруг расступился, и в разрыве колеблющейся стены тумана Дева Сигенори увидел скалистые берега Порт-Артура. Знакомые желтовато-бурые очертания Золотой горы и Тигрового полуострова словно вырастали из темных вод Желтого моря. И на их фоне, среди разбросанных по рейду силуэтов сторожевых канонерок и миноносцев, выделялся крупный серо-зеленоватый четырехтрубный корабль.
Такой у русских в Артуре сейчас мог быть только один — 'Баян'. А за ним, у выхода из прохода, виднелось что-то ещё. Судя по всему, более крупное... Но рассмотреть, что же там сейчас выходило на широкую воду из узкого бутылочного горлышка Порт-Артурской гавани, ни японский адмирал, ни более молодые и глазастые офицеры и сигнальщики, не успели. Помешал дым из труб 'Баяна' и то, что разрыв в полосе тумана вновь сомкнулся, закрыв рейд Артура от любопытных глаз....
'Что ж!' — подумал Сигенори — 'Значит 'Баян' остался в Порт-Артуре. И, скорее всего, остальная эскадра тоже здесь, никуда не ушла. Пора давать радио Того. Хотя... Может, русский адмирал намеренно оставил 'Баян' на виду. Для дезинформации противника. Да и для двух броненосцев, что пока ремонтируются, при их последующем прорыве во Владивосток, быстроходный бронированный разведчик не помешает. А тем временем пятерка неповрежденных русских броненосцев уже может быть где-то у южного входа в Цусимский пролив. Идя навстречу летящему полным ходом на соединение с главными силами Камимуре. И если они встретятся... Пять броненосцев против пяти броненосных, но, все-же, крейсеров... Камимуре не позавидуешь. Нет, нужно ещё раз развернуться и подойти ещё ближе к Артуру. Чтобы рассмотреть всё наверняка. Если что — наша скорость всё равно больше, чем скорость русской эскадры. Оторвемся...'
И в третий раз за последние полчаса японский отряд изменил курс...
— Ваше благородие, семафор с 'Баяна'! — крик сигнальщика заставил всех, стоящих на мостике 'Пересвета', повернуть свои головы вправо.
— 'Баян' передаёт: 'На зюйд наблюдал два японских крейсера, предположительно типа 'Такасаго'. Курс — зюйд-вест'.
Человек с контр-адмиральскими погонами на плечах повернулся к стоящему рядом с ним высокому статному офицеру в форме капитана первого ранга:
— Василий Арсеньевич, играйте боевую тревогу! Полный ход. 'Победе' сигнал — 'Изготовиться к бою, следовать за мной!'
— Есть, Ваше превосходительство! — и командир 'Пересвета' своим раскатистым баритоном начал отдавать команды.
Вот уже сильнее забурлила вода за кормой корабля, вокруг окованного медью форштевня всё выше стал подниматься пенный гребень, а под реями массивной фок-мачты распустились целые гирлянды сигнальных флагов. Всё пришло в движение. Стальная утроба броненосца наполнилась сотнями различных звуков — к глухому перестуку и вибрациям ускоряющихся машин и гулу котельных вентиляторов добавились лязгающие, стучащие, подвывающие и шипящие звуки лебедок, элеваторов, динамо-машин. И всё это обильно приправлено зычными командами да топотом десятков, если не сотен, матросских ног...
Развернув орудия на левый крамбол, 'Пересвет', ускоряясь, катился на зюйд-вест по протраленному фарватеру. Следом за ним, вздымая волны острым форштевнем и оставляя за кормой пенные буруны из мутной воды, перемешанной с поднятым винтами илом, из ворот бона уже вышла 'Победа' и теперь, полностью застилая вход в гавань жирным угольным дымом, пыталась нагнать уходящий вперед флагман. Вирен тоже начал доворачивать машинами свой 'Баян' так, чтобы крейсер мог занять место в кильватере 'Победы'. Перспектива оказаться между кораблями Ухтомского и японцами, на линии огня своих же броненосцев, Роберта Николаевича не прельщала совершенно. Но и вклиниться между броненосцами он сейчас не мог, поэтому приходилось ждать, пока 'Победа' не проскочит мимо...
Ухтомский, Бойсман и все остальные, кто был в эти минуты на мостике 'Пересвета', пристально всматривались вперед и влево, в плотную стену тумана, нависшую над холодными волнами не далее, как в двух-двух с половиной милях на юго-запад. Где-то там сейчас был враг, идущий в плотной пелене вдоль артурских берегов. И упускать возможность одарить дорогих гостей десятидюймовыми подарочками на пригоршней шестидюймовых пряников, ну никак не хотелось. Когда ещё представится такая возможность поквитаться с порядком надоевшими 'собачками' японского адмирала! Тем более, что для Павла Петровича это была прекрасная возможность реабилитироваться и в глазах всей эскадры, да и в своих собственных — тоже. Потому как нагоняй, полученный им по итогам последних маневров, был весьма досадным событием сам по себе, а если учитывать, что нравоучения пришлось выслушивать от какого-то 'юного дарования', по неведомой прихоти императора произведенному в чин вице-адмирала, то досадно и обидно было вдвойне. Хоть, выговор, конечно, был вполне заслужен, но... Его, князя, отпрыска старинной дворянской фамилии, ведущей своё родовое древо аж от самого Рюрика, давшей отечеству множество офицеров, да и адмиралов, отчитал, словно нашкодившего юнгу, какой-то, в сущности, мальчишка, по совершенному недоразумению получивший орлов на плечи! Хорошо, хоть не в присутствии офицеров эскадры происходило сие действо, а уже тет-а-тет, после основного разбора полётов. Вообще, это новое руководство эскадры странное какое-то. Очень странное. И имена, и речь, и манера общаться друг с другом... Словно иноземцы. Но никакого акцента... Да и методы управления — весьма своеобразные... Хотя, воевать они, похоже, действительно умеют. По крайней мере, легкие силы именно при них добились первых успехов. Да и вся эскадра, кажется, воспряла духом. Два потопленных японских истребителя и один захваченный в плен — даже несмотря на то, что в ночном бою очень многое зависит от госпожи фортуны, это был очевидный успех. Как и отражение японской бомбардировки без малого неделю назад... Тут уж на милость фортуны всё не спишешь... А ему, старому служаке, пока что одни нагоняи достаются. Нет, так более продолжаться не может, тем более такой случай сам идет в руки! Что могут две японские 'собачки' против двух русских броненосцев? Пусть даже и таких облегченных, как 'Пересвет'? Осталось только нагнать их, беспечно идущих в тумане!
— А вот, похоже, и они! — процедил сквозь плотно сжатые зубы адмирал.
И действительно, на краю туманной стены начало сгущаться темное пятно. Сначала блеклое и размытое, оно становилось всё плотнее...
— Василий Арсеньевич, самый полный ход, нужно догнать этих беглецов!
Несколько коротких команд, звяканье машинного телеграфа, приглушенный голос артиллерийского офицера, определяющего направление на противника и отдающего приказы в башни и плутонги...
Носовая башня броненосца вздрогнула и с глухим гулом начала поворачивать влево, нацеливая длинные стволы своих орудий на размытую тень в тумане.
Адмирал повернулся в сторону кормы — там, кабельтовых в трех от него, нещадно дымя всеми тремя трубами, пенила воду своим острым форштевнем 'Победа'. 'Баян', судя по всему, собирался вступить ей в кильватер, но пока лишь повернул вправо...
— Вижу двухтрубный японский крейсер, три румба слева по борту! — крик сигнальщика заставил князя немедленно повернуться вперед.
Из сплошной стены тумана, там, где за минуту до этого было лишь неясное пятно, на открытую воду вышел серый двухрубный корабль с восходящим солнцем на мачте. Вот только 'Пересвет' сейчас не догонял японскую 'собачку'. Потому что японец шел навстречу, почти параллельным курсом, делая, судя по прикидкам, узлов так под восемнадцать. И он был не один — через минуту, а может, и меньше, из туманного занавеса на сцену явился ещё один 'актер' с таким же изящным серым силуэтом. И, судя по размытому темному пятну по корме второго японца — ему в кильватер шел, как минимум, ещё один мателот...
Туманное утро переставало быть томным...
Сказать, что Дева Сигенори был удивлен — ничего не сказать. Ибо, когда его флагманский 'Читосе' прорвав пелену тумана, вышел на чистую воду, то не далее, как в двух с половиной милях от себя японский адмирал обнаружил то, что ранее так и не смог разглядеть в проходе артурской гавани. Большой оливково-серый корабль, высокобортный корпус которого был увенчан тремя широкими трубами и двумя массивными мачтами с боевыми марсами — броненосец-крейсер 'Пересвет'. И сейчас эта бронированная гора шла, судя по бурунам у форштевня и дыму из труб, полным ходом навстречу легкому бронепалубнику японского адмирала. А следом, в нескольких кабельтовых, шел ещё один такой же броненосец русских — 'Победа'.
Значит, русская эскадра никуда не ушла, значит вся она здесь, в Порт-Артуре. Агентурные сведения оказались неточными. Нужно срочно уносить отсюда ноги, пока русские не открыли огонь! Сигенори повернулся к командиру своего флагмана:
— Право на борт, поворот на восемь румбов. Самый полный вперед! Сигнал мателотам — Поворот последовательно вправо на 8 румбов!
Конечно, более правильным, с точки зрения необходимости быстрее спрятать свои корабли в туман, был бы поворот 'все вдруг'. Но после него угроза столкнуться в плотной пелене с кораблем своего же отряда становилась более чем реальной. К тому же, при последовательном повороте под возможный удар русских снарядов подставлялся, практически, только бронированный хвост отряда — 'Токива'. И то, если русские успеют пристреляться.
Вскинув к глазам бинокль, Дева внимательно рассматривал русские корабли. Те пока не стреляли. Но вот к рее фок-мачты 'Пересвета' начал стремительно подниматься одинокий сигнальный флаг. Пройдя примерно половину пути, флаг словно ожил — легкий ветер развернул его во всю длину. Это был однотонный красный флаг с косицами — флаг 'В' по международному своду...
В своде сигнальных флагов русского флота этот флаг назывался 'наш'. И означал он не только букву 'Н', но и разрешение на открытие огня...
Чуть ниже мостика 'Пересвета' что-то блеснуло сдвоенной ярко-желтой вспышкой, и через несколько секунд, противно подвывая, два шестидюймовых привета пронеслись чуть выше труб японского флагмана. Через два десятка секунд ещё один сорокакилограммовый снаряд, на этот раз из средней бортовой шестидюймовки, тоже ушел в молоко холодного и липкого тумана.
