— Огонь по головному!
Через несколько секунд баковое орудие 'Боярина' с грохотом и ослепительной в темноте вспышкой послало свой 'привет' японскому флагману. Чуть погодя полыхнули огнём бортовые стодвадцатки. Старарт крейсера нащупывал дистанцию до головного японца. Сергей, опираясь на слегка вибрирующее ограждение мостика, вглядывался в темноту. Там, где смутно угадывался темный силуэт японского эсминца, один за другим поднимались водяные всплески. Вот первый упал с недолётом. Затем, похоже, перелёт. Теперь снова недолёт, но уже ближе к японцу...
А за кормой 'Боярина' светопреставление продолжалось — хоть крейсер и перенес свой огонь на головной японский истребитель, но и без того, концевому кораблю японской колонны сейчас доставалось больше всего — после того, как впередиидущие мателоты довернули вслед за флагманом отряда, на 'Акацуки' сосредоточили свой огонь практически все русские истребители, огибавшие по дуге хвост японской колонны.
Суецуги Наодзиро, лейтенант Японского императорского флота и командир истребителя 'Акацуки', бросал свой корабль из стороны в сторону, пытаясь уклониться от сыпавшихся градом русских нарядов. Иногда ему казалось, что море буквально кипит вокруг, но, хвала Аматерасу, несмотря на то, что уже несколько раз русские снаряды били по корпусу и трубам, истребитель всё ещё сохранял скорость и управление. Эти чертовы северные варвары, подобно ночным демонам, свалились на их голову, явившись прямо из ночной тьмы. А ведь всего месяц назад сам Наодзиро вот так же, вынырнув из темноты на своём истребителе, атаковал ничего не подозревающих гайдзинов на внешнем рейде Порт-Артура. Тогда они взорвали три русских корабля. Хотя могли бы больше. Куда больше... И вот этой ночью богам стало угодно, чтобы они с противником поменялись местами.
'Акацуки' сейчас остервенело отбивался от русских истребителей, сосредоточив свой огонь на концевом вражеском корабле. Но тут сработало банальное численное превосходство стволов, бьющих по концевому японцу. Чей-то удачный снаряд вывел и строя рулевое управление японца во время маневра уклонения. И теперь 'Акацуки', двигаясь на скорости за 25 узлов, не поворачивал влево, как остальные корабли японского отряда, а потихоньку покатился вправо, прямо к концевому русскому — 'Грозовому'. Суецуги ругался, на чем свет стоит в синтоистской мифологии, но был бессилен — корабль не слушался руля, стремительно сближаясь с русским истребителем. Сойдясь на дистанцию чуть-ли не пистолетного выстрела, два противника теперь кромсали друг друга снарядами своих орудий.
Наодзиро видел, как один из его снарядов взорвался в самой середине выпуклого борта русского истребителя, потом ещё один — ближе к корме. Но вот над палубой русского полыхнула вспышка. Не один год прослужив на миноносцах, Суецуги знал этот пороховой всполох очень хорошо. Именно так труба минного аппарата выплёвывает во врага свою смертоносную сигару. Русский стал медленно отворачивать влево — очевидно — также лишился управления. Но всё внимание Наодзиро теперь было приковано к тёмным водам, разделявшим стремительно расходящиеся кораблики. Где-то там, среди холодных волн, неслась к неуправляемому японскому истребителю стремительная тень смерти. Безжалостная и неотвратимая. Вот она! У всех на палубе 'Акацуки', кто видел приближающийся пузырчатый след мины, казалось, остановилось дыхание. Тускло сверкнув меж волнами своим темным корпусом, похожая на гигантского угря мина пронеслась буквально в трёх метрах за кормой японца и исчезла в темноте. Суецуги облегченно выдохнул. Но тут, после очередного глухого удара в корпус 'Акацуки', чуть позади труб из открывшегося люка машинного отделения вверх ударила шипящая струя пара. Даже сюда, на мостик, были слышны страшные в своей безысходности вопли машинной команды, которая сейчас варилась живьем в жуткой пароварке машинного отделения... Обменявшись ещё несколькими выстрелами, противники потеряли друг друга в темноте. Постепенно замедляясь, 'Акацуки' затерялся в тени берега Лаотеншаня.
Не обращая особого внимания на события, происходящие в хвосте колонны, 'Боярин', дрожа всеми заклепками корпуса, мчался вперед по ночному морю, выплёвывая металл и огонь из жерл своих орудий в сторону головного японца.
— Да что ж такое-то?! — сквозь зубы процедил фон Шульц, — Всё никак не накроем!
— Да, уходит чертов японец, — не отрывая взгляда от смутного четырёхтрубного силуэта, несущегося сквозь столбы всплесков, констатировал Сергей, — Уходит, сучий потрох!
— И маневрирует знатно, шельмец!
Над мостиком, противно жужжа, пронеслась японская граната. Ещё через миг вторая такая же ударила в носовую часть крейсера. Коротко взвыв, форс осколков, отраженный бортом корабля, ушел вверх с характерным неприятным свистом. Который тут же утонул в раскате выстрела бакового орудия.
— Ещё и кусается, блоха японская! — выругался Сергей.
— Уйдет ведь! Как пить дать — уйдет! — фон Шульц от отчаянья хлопнул ладонью по ограждению мостика.
— Максимилиан Федорович, а ведь японцев-то только трое осталось!
— Верно! Но и нашего 'Грозового' не видно.
— Точно. Отстал где-то. Или дерется один на один с четвертым японцем.
— Это вряд ли! Не видно вспышек от стрельбы. Наверное — поврежден и отстал. 'Выносливый' вон смотрите — тоже курс с трудом держит. Должно быть — досталось на орехи! Флагман Матусевича и впрямь периодически рыскал то влево, то вправо, пытаясь не отстать от 'Боярина' и сохранить своё место в строю. Да и за следующим за ним 'Властным' тянулся белёсый дым — очевидно, и ему досталась порция японских угощений.
— Максимилиан Федорович! Смотрите — а третий-то япошка — аккурат у нас на траверзе! — и Вольф протянул руку с биноклем, указывая на идущий менее, чем в миле, 'Касуми', — Может ну его, головного-то! Раз такая мишень сама в прицел просится?
Шульц лишь на мгновение прищурился, ещё раз прикинув расстояние до головного японца и до 'Касуми'.
— Алеамбаров! Цель — третий японский истребитель. Огонь по готовности!
— Есть!
Через пятнадцать секунд громыхнул залп 'Боярина' и четыре водяных султана, намного более высоких, чем всплески от 75-миллиметровых снарядов, выросли у борта японского истребителя. Третьим залпом 'Касуми' был накрыт. Открыв прожектора, 'Боярин' перешел на беглый огонь на поражение.
Ослепленный ярким светом, капитан-лейтенант Осима Масатаге попытался вывести свой корабль из-под удара. И это ему почти удалось. Почти...
Наблюдая в бинокль залитый электрическим светом силуэт истребителя, Сергей видел, ка один за другим у самого борта 'Касуми' в носу поднялись фонтаны водяных брызг. Как минимум — одна подводная пробоина японцу была обеспечена. Японец резко рыскнул вправо, пытаясь сбить пристрелку, но через несколько секунд яркая вспышка в районе третьей трубы, обозначила место нового попадания. За 'Касуми' тут же потянулся густой шлейф белого пара. Следом — два близких падения снарядов из стодвадцаток и почти одновременно — небольшая вспышка в районе мостика — кто-то из русских миноносцев всадил свою порцию металла в японский истребитель. Тот остервенело огрызался, но ещё через минуту в теряющий скорость корабль попал очередной 'привет' с 'Боярина'. Аккурат над ватерлинией. В машинное отделение. Словно пытаясь не остаться в долгу, кормовая пушка японца выбросила кинжал пламени в сторону русских кораблей.
Почти одновременно с этим очередной снаряд с крейсера пробил навылет вторую трубу 'Касуми', но так и не разорвался, ещё один упал у самой кормы миноносца, скрыв её в фонтане водяных брызг, а вот следующий... Огромный огненный цветок распустился на палубе японского истребителя, разбросав во все стороны раскаленные докрасна обломки, словно гигантский фейерверк. Вот цветок оторвался от искорёженной палубы корабля, превращаясь постепенно в огненный шар вперемешку с дымом и поднимаясь всё выше. Вокруг истребителя в воду падали обломки, поднимая десятки фонтанчиков. И только сейчас до 'Боярина' долетел звук страшного взрыва.
— Не иначе — в минный аппарат угодило! — резюмировал фон Шульц.
— Да, похоже, япончик — отбегался! — произнёс Вольф, глядя, как горящий истребитель постепенно теряет скорость.
Оглушенный страшным взрывом, Осима всё же удержался на ногах. И теперь с высоты мостика смотрел, как на корме его корабля разгорается пожар. Языки пламени плясали между искорёженных листов палубного настила. Вывернутая под неестественным углом площадка кормового мостика, заваленная влево четвертая труба и ствол кормовой трёхдюймовки, глядящий куда-то вниз и за корму дополняли картину хаоса и смерти. И струя пара, бьющая в темное ночное небо откуда-то из огромного пролома в палубе.
На мостик с трудом поднялся человек, которого Масатаге не сразу узнал. Обваренный паром, в лохмотьях обгорелого платья, с разбитой головой — вид его был ужасен. Это был Минамизава Ясуо — механик истребителя. С трудом удерживаясь на ногах, он даже не сказал — прохрипел:
— Котёл номер три пробит, обе машины разбиты, господин капитан-лейтенант. Корабль полностью без хо...
Осима успел подхватить потерявшего сознание механика и аккуратно положил того на мостик. Рядом с телом убитого рулевого.
Стоявшая перед мостиком пушка коротко рявкнула, посылая свой снаряд в сторону русского крейсера. Но свет прожектора слепил артиллеристов и вряд ли они смогли попасть. Да и не тот это калибр, чтобы серьезно навредить противнику. Но Осима не стал останавливать своих артиллеристов. Он прекрасно понимал, что это — конец. Осталось только правильно уйти в вечность... Впереди идущие корабли отрывались от русских, ускользая из расставленной ловушки и уходя в темноту. Значит, нужно задержать гайдзинов как можно дольше. Нужно драться до последнего. Остальное уже не важно. Носовое орудие успело ещё дважды выстрелить по противнику, прежде чем взрыв очередного снаряда разметал его прислугу.
Следующего взрыва русской гранаты Осима Масатаге уже не почувствовал — как и подобает самураю, он сложил свою жизнь в бою...
— Задробить стрельбу! Орудия -на ноль! — распоряжения фон Шульца летели над мостиком крейсера, — Сигнальщикам — усилить наблюдение! Сигнал Матусевичу — прикрыть крейсер!
Сергей же в это время безмолвно смотрел на плоды разработанной ним же самим операции. Не далее, как в кабельтове от останавливающегося 'Боярина' всё глубже оседал в воду японский истребитель. Совсем недавно гордый стремительный корабль, теперь он представлял собой страшную картину — освещаемый всполохами огня, с искорёженными надстройками, пробитыми трубами, окутанный клубами дыма и пара, он всё быстрее садился кормой в холодные воды Желтого моря.
— Машины стоп! Моторный катер — на воду!
Для Сергея команды фон Шульца звучали сейчас, как акустический фон финального акта драмы под названием морской бой. Глядя, как горстка уцелевших японских моряков собралась на палубе у мостика тонущего миноносца, Сергей испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, он был несомненно рад победе над врагом. С другой стороны — вид этих несчастных, оборванных и израненных людей вызывал какое-то смутное чувство жалости. Они честно выполнили свой долг перед своей родиной. Но — проиграли. Единственное, на что они могли сейчас рассчитывать — это на милость победителей. В той, известной Сергею истории, утром, после этой вот самой ночи, вот также, среди волн холодного моря, погиб русский миноносец 'Стерегущий', до конца исполнив долг служения Родине, до последней возможности сражаясь с врагом...
Застучал мотор, оторвав Советника от философских размышлений, и катер, отвалив от борта крейсера, устремился к миноносцу, который всё ниже опускал корму и всё выше поднимал над волнами свой острый форштевень. Вот вода уже потоками вливается через огромные пробоины в палубе корабля. Через минуту, встав почти вертикально, 'Касуми' ушел под воду, оставив на поверхности волн лишь плавающие обломки да головы уцелевших моряков...
Через несколько минут с катера на палубу 'Боярина' подняли четверых японских моряков. Офицеров среди них не было...
— Вспышки слева по борту! — крик сигнальщика заставил перейти на другое крыло мостика.
Да, так и есть — на востоке видны слабые всполохи. Не иначе — и у Ильи рыбка клюнула.
— Похоже, отряд 'Новика' тоже кого-то встретил, — произнес фон Шульц, — Идем на помощь?
— Нет, Максимилиан Федорович. Пока не будет трех ракет — мы в тот район не сунемся. Не хватало ещё на дружественный огонь нарваться в темноте.
Ещё на обсуждении предстоящей операции были четко обозначены зоны маневрирования для обоих отрядов. И, поскольку распознавание своих кораблей ночью весьма затруднительно, то решено было, что отряды могут входить в 'чужую' зону только по запросу о помощи. Таким сигналом сегодня служили три сигнальные ракеты.
— Отходим на исходную позицию, к Лаотеншаню. Может отставшего 'Грозового' найдем.
— Есть, Ваше превосходительство!
— И пусть сигнальщики будут повнимательнее — не известно где бродит потерявшийся четвертый японский истребитель. Не хватало ещё мину в борт получить!
— Есть! — фон Шульц повернулся к вахтенному начальнику — Сигнальщикам — усилить наблюдение за морем! ...
Истребитель безвольно раскачивался на длинной, пологой волне, пока его экипаж пытался устранить наиболее критичные повреждения. Чтобы восстановить управление потребовалось не так много времени, но вот запустить правую машину смогли не сразу. Теперь командир 'Акацуки', должен был принять решение, как выбираться из той ловушки, в которую попал его корабль. Пока что он находится в тени под самым берегом Лаотеншаня и русские его не обнаружили. Но это всё — пока. На юго-западе до последнего времени были видны вспышки выстрелов и лучи прожекторов — значит — там продолжали бой его товарищи по Первому отряду. Значит — именно там находится и русский крейсер, чуть не приговоривший его корабль четверть часа назад. На юго-востоке тоже видны вспышки, да и русские на рейде всполошились, прожектора заработали усиленно — очевидно, это Третий отряд вступил в перестрелку с кем-то из противников. Значит — туда тоже нельзя. И где-то сзади в темноте болтается поврежденный русский истребитель. Где он сейчас — на западе, юго-западе или юге — об этом остается только гадать. Оставался единственный относительно безопасный путь — пройти ещё милю вдоль берега на восток, до траверза западного берега бухты Белого Волка, а потом — на юг на максимально возможной скорости. Так можно было прорваться в открытое море. Не будучи замеченным ни с наблюдательных постов Тигрового и Золотой горы, ни с кораблей противника.
Суецуги Наодзиро принял решение, и "Акацуки" под одной исправной машиной пошел в тени Лаотеншанских гор к бухте Белого Волка.
Третий отряд истребителей Первой эскадры Соединенного флота этой ночью состоял из четырёх кораблей — помимо наспех подлатанного после боя с русскими кораблями флагманского 'Усугумо' и уже привычных 'Синономе' и 'Сазанами', в кильватере шел четвертый корабль, родной брат 'Синономе' — истребитель 'Акебоно' — приданое усиление из состава Второго отряда истребителей. Цучия Микикане периодически с тревогой поглядывал на новичка своего отряда, но тот пока что довольно четко держал своё место в строю. Спина, контуженная в прошлом бою, начинала предательски ныть — очевидно, к ухудшению погоды, но виду Микикане не подавал. Ни к чему стоящему сейчас рядом на мостике лейтенанту Масуда знать о слабости командира. Тем более, если это — последствие не совсем удачного решения командира в прошлом бою. Решения, уложившего на госпитальную койку прежнего командира 'Усугумо' капитан-лейтенанта Ояму. Корабли Цучии подошли к Артуру чуть позже, чем корабли Первого отряда. Поэтому истребителей Асайя на южных подходах к рейду они уже не застали. Очевидно, Асай избрал какой-то иной путь для атаки русских. Что ж! Тем лучше для отряда Цучии — больший простор для маневра и полная свобода действий. Задачами отряда на эту ночь была атака русских сил при их нахождении на рейде, при их же отсутствии — провоцирование береговых батарей и дежурных кораблей на напрасную стрельбу и выбрасывание снарядов в море. Другими словами — игра на нервах русских. Те дежурные корабли, что Микикане увидел на рейде у входа в гавань Порт-Артура, явно не тянули на цель, достойную риска проведения минной атаки. К тому же, отсутствие поблизости Первого отряда могло говорить о том, что его командир уже принял решение атаковать. Значит — не стоит ему мешать. Пусть этот выскочка Асай, критиковавший его, Цучию, за непродуманную атаку русских крейсеров 22 февраля, теперь сам отведает, каково это — идти на готовые к отражению атаки корабли. Нет, он, Цучия, конечно, благодарен Асаю за то, что тот мастерски прикрыл его отход, а если точнее — то бегство от 'Новика' в тот день, вызвав огонь на себя. Но всё же не нужно было вот так, открыто, критиковать решение Цучии об атаке... Микикане сжал поручни мостика со всей силы. Так, что заболели пальцы. Чёртовы гайдзины! Ничего! Сейчас мы поиграем у вас на нервах! И он повернулся к Масуде:
