— Самый полный назад!
Винт бешено замолотил воду, и её мутный бурлящий поток понесся вдоль правого борта истребителя, вымывая песок и ракушки из-под кормы корабля. Но корпус не сдвинулся и на сантиметр. Вновь и вновь Суецуги давал задний ход, но, похоже, 'Акацуки' плотно засел в этой природной западне. Как же обидно! Ускользнуть из расставленной русскими ловушки чтобы вот так бездарно сесть на мель! До рассвета меньше часа. Если не удастся снять корабль в ближайшие полчаса, придется взорвать его. Корпус чуть вздрогнул, и дифферент на корму немного увеличился. Неужели получается?
Луч сигнального фонаря уперся прямо в мостик 'Акацуки'. И затем замигал, передавая азбукой Морзе сигнал. Сначала на английском, потом на японском, хоть и с ошибками, но разобрать удалось: 'Сдавайтесь или будете уничтожены!'
— К орудиям! За императора! Банзай!!! — только и успел скомандовать Суецуги.
— Банзай!!! — пронеслось над палубой обреченного истребителя и десятки рук вознеслись к темному, холодному и безразличному зимнему небу.
Слепящий свет больно резанул по глазам, заставив зажмуриться. И тут же последовало рычаще-шипящее: 'р-ра-атш — бум!' Столб сверкающих ослепительных брызг вырос под самой кормой миноносца. И ещё. И ещё. И снова. Разлетелась воющими осколками рваного железа верхушка четвертой трубы. Вскрикнув порванными струнами антенны, рухнула за борт перебитая мачта. Комендоры приникли к своим орудиям, подносчики торопливо тащили патроны, спотыкаясь, падая. Иногда — чтобы уже не подняться никогда. Несколько чугунных гранат лопнули на палубе истребителя, калеча своими крупными, тяжелыми осколками всё, что попадалось на пути — палубное оборудование, дымовые трубы, орудийные станки, человеческую плоть. А затем на палубу истребителя обрушился ливень. Из свинца.
Пулемет системы Хайрема Максима — страшная вещь. Жуткая. Машина для массового убийства людей. Первое в истории оружие массового поражения. Каждая секунда стрельбы — это десяток пуль калибра в три русских линии, посланных во врага. На боевом марсе 'Боярина' таких машин смерти было две. С возможностью их свободного перемещения на любой борт...
Тяжелые свинцовые пули щелкали по палубе миноносца, пробивая легкие конструкции или превращаясь в брызги раскаленного металла при попадании в более массивное железо. Иногда уже после того, как прошли через ещё живую плоть...
Огрызнуться в слепящий белый свет комендоры 'Акацуки' успели лишь несколько раз...
Наша жизнь — росинка.
Пусть лишь капелька росы
Наша жизнь — и все же...
— Каков счет от мясника? — поинтересовался Илья.
— Повреждены 'Выносливый', 'Властный' и 'Грозовой'. Последний — особенно сильно. Вернулся на одной машине, и та работает с перебоями. Один 'Внимательный' отделался легкими царапинами.
Илья пристально вглядывался в силуэты торпиллеров, медленно идущих к Минному городку. В свете разгорающегося утра даже отсюда, с мостика 'Петропавловска', было видно, что храбрым корабликам здорово досталось этой ночью.
— А что по людям?
— Матусевич ранен в руку и легко контужен. Двое нижних чинов убито, двадцать два — ранено. Такой вот счет от мясника, Ваше превосходительство...
— У меня в отряде — двенадцать раненных. Убитых, слава Богу, нет. Но трое раненных — очень тяжелые. Корабли серьезных повреждений не имеют, хотя несколько заплаток на паре 'немцев' появятся по итогам сегодняшней ночи. Да и 'Новику' пробитую трубу залатать нужно.
— А улов?
— Потопленный японский контрминоносец. И пятеро пленных японцев. А у тебя?
— Потопленный истребитель 'Касуми'. И засевший на камнях под самым берегом 'Акацуки'...
— Загнали на берег?
— Да нет. Похоже, он сам по дурости на мель напоролся, пытаясь тихонько уйти после полученных повреждений.
— Не увидел берег?
— Не то, чтобы берег. Чуть западнее бухты Белого волка довольно далеко в море выдается каменистая отмель с банкой Кай-ио-шо на конце. Торчит от берега под прямым углом, как оттопыренный палец. Вот на неё-то он и нарвался. А мы его случайно засекли. Мы ж возле этого района место сбора кораблей отряда перед возвращением на рейд назначили. Ну и пришли туда ожидать потерявшегося 'Грозового'. Сначала было, подумали, что это наш миноносец на камнях засел. А потом силуэт разглядели — японец! Ну и прошлись по нему частым гребнем пушек и пулемётов.
— Сильно поврежден?
— Визуально — не очень.По крайней мере — пробоин не много, и почти все — над ватерлинией. Затопления — только в двух отсеках, до уровня нижней палубы. С приливом нужно будет попробовать снять. Корвину будет шикарнейший подарок для его пропаганды.
— Что, японцы не взорвали свой корабль?
— Не успели. Сразу не подорвали, а потом уже некому было. В плен только восемь кочегаров попало. Могло бы быть десять, но двоих, бросившихся вплавь к берегу, наша противодесантная партия встретила... Уже на берегу... в итоге — живой остался только один. Так что девятый японец где-то у сухопутных сейчас. А палубная команда — вообще вся в винегрет... Вервольф поморщился, вспоминая вид японского истребителя.
— Что, всё так плохо?
— Илья, ты знаешь, я видел в своей жизни достаточно смертей. Но то, что творилось на палубе 'Акацуки' — это просто маленький филиал Армагеддона. Палуба вся была багровая. Про руки-ноги-головы отдельно от туловищ я уже молчу. Мы, когда с Семеновым поднялись на борт японца, просто остолбенели от увиденного. Я-то, с дуру, 'Маузер' свой изготовил, ещё когда подходили на катере. Типа на абордаж собрался идти. Корсар хренов! А там и первого катера с ребятами мичмана Денисова вполне хватило бы. Чтобы кочегаров вытащить на свет божий. В общем, скажу тебе, дерутся желтолицые парни отчаянно. Все остались на своих постах. До последнего. На 'Касуми', кстати, такая же петрушка была. Даже после взрыва минного аппарата продолжали отстреливаться. И ни один офицер не спасся.
— Ясно. У нас такая же история. 'Акебоно', а если верить пленным, то это был он, тоже дрался до последнего. Из офицеров — один мичман спасся, правда, его спасли матросы — он сам без сознания. Не знаю, выживет ли. Но ребята отчаянные, тут ты прав.
— Нужно дать крейсерам два часа отдыха. Если Того заявится в гости, 'Новик' с 'Боярином' нам понадобятся.
— Да, я уже распорядился. Пока ты на катере добирался.
— Это хорошо. Потому как парни измотались здорово за ночь...
— Зато каков результат!
— Хорош результат, не спорю. Но второй раз японцы на такую удочку не поймаются. Нужно будет что-то другое думать.
— Придумаем.
— Конечно. Куда ж мы денемся?!
— Вот именно.
Трёхтрубный высокобортный крейсер неторопливо катился к выходу из гавани, направляясь на внешний рейд.
— Смотрю, 'богиня охоты' уже направляется на свой пост?
— Да, Серег, уже пора готовить ковровую дорожку для встречи дорогих гостей.
Вервольф машинально взглянул на часы — действительно, пора!
— Слушай, есть предложение! Как только 'Силач' оттащит 'Грозового' к причалу, послать его — пусть с приливом попытается стянуть японца на глубокую воду! Даже если не сможем отремонтировать — всё равно трофей-есть трофей. Микадо от злости съест свой веер!
— Хорошо, так и сделаем. Если Того не помешает.
— Добро! — Вольф улыбнулся, — Тогда я погнал на Лаотеншань. Казачки вон уже лошадей приготовили. И Мякишев уже на причале. Так что мне — пора. Береги тут себя!
— И ты тоже будь осторожен!
— Обязательно! Я ж в землю зароюсь так, что никакой японский черт меня там не найдет!
Пожав адмиралу руку, Сергей понесся с мостика флагмана вниз по трапам...
Проводив товарища взглядом, Илья смотрел, как разрезая подсвеченные взошедшим солнцем волны, в море выходил тральный караван. Обычное, рутинное ежедневное траление внешнего рейда. После напряженной, страшной ночи, оказавшейся для многих последней ночью их жизни, начинался погожий, тихий и ясный день. Двадцать шестой день февраля. Тридцать первый день войны...
26 февраля
Ближние окрестности Порт-Артура.
Наблюдательно-корректировочный пост
Тихоокеанской эскадры на одной из вершин Лаотешаня.
Утро выдалось солнечным, и, несмотря на легкую полупрозрачную дымку, окутавшую юго-восточный горизонт, день обещал быть погожим. С моря дул легкий ветерок, донося до вершин Лаотешаня запах водорослей, смешивая его на склонах гор с запахами хвойного леса и талого снега. В воздухе уже начинал ощущаться тот непередаваемый, еле уловимый аромат приближающейся весны. Далеко внизу невысокие волны накатывались на отшлифованные прибоем валуны, покрытые зеленоватыми водорослями, разбиваясь в конце своего пенного бега о темные прибрежные скалы и тогда лучи утреннего солнца дробились в холодных брызгах тысячами огненно-оранжевых и розовых искр. Выше, среди серых, желто-коричневых и розово-пепельных скал, над зеленым морем сосен белела башенка Ляотешанского маяка. Море у её подножия имело зеленоватый оттенок, словно хвойный лес, местами покрывавший склоны гор, поделился своим цветом с волнами, но дальше от берега цвет волн переходил в насыщенно-голубой, а над ним сверху разлилась синева высокого ясного неба, лишь кое-где украшенная светлыми мазками белесых облачков. Далеко-далеко, на юго-востоке эти две синевы сливались в одно целое, слегка теряя насыщенность цвета из-за дымки, которая совершенно скрывала ту грань, где заканчивался ультрамарин моря и начиналась лазурь неба.
На одной из вершин поросшего редкими соснами горного хребта в эту голубую мглу смотрели оптические окуляры новенького 4,5-футового дальномера Барра и Струда. Сам дальномер стоял в центре 'орлиного гнезда' — выдолбленного в скальном грунте капонира, прикрытого сверху маскировочной сетью. С моря заметить этот наблюдательно-корректировочный пост было практически невозможно, зато отсюда открывался прекрасный вид на подходы к Артуру со стороны Печелийского пролива. На горных вершинах слева и справа от главного корректировочного поста были устроены ещё два небольших вспомогательных наблюдательных пункта. Все эти НП были соединены между собой телефонной связью. Главный НП соединялся телефоном с наблюдательным пунктом флота на Золотой горе и со стоящими в гавани на ремонте броненосцами 'Ретвизан' и 'Цесаревич'. Всё дело было в том, что, либо по чьей-то вопиющей военной неграмотности, либо просто благодаря извечному русскому разгильдяйству и головотяпству, но Ляотешанское направление совершенно не было прикрыто береговыми батареями приморского фронта крепости. И это обстоятельство в той, известной Вервольфу, истории, позволяло адмиралу Того производить бомбардировки Артура, прячась в море за горами Ляотешаня. Строительство двух новых батарей на Ляотешане сейчас было в самом разгаре, но они явно не успевали к первой бомбардировке Артура — работать приходилось в скальном грунте, а тяжеленные орудия — разбирать и по частям тащить волоком по гористой местности к месту установки. Для окончания работ требовалось ещё около двух недель напряженного труда, а, насколько помнил Сергей, первая бомбардировка должна была произойти именно сегодня. Пока что всё шло в соответствии с каноном — ночное появление двух отрядов японских истребителей на подходах к Внешнему рейду только подтверждало это. Да и погода соответствовала — после нескольких ненастных дней, наконец, выглянуло солнце. Это позволит японским крейсерам корректировать стрельбу своих броненосцев, стоя напротив входа в артурскую гавань вне зоны действия береговых батарей и просматривая часть рейда Артура в промежуток между Золотой горой и скалами Тигрового полуострова. Поэтому, когда в рассветной дымке на горизонте, напротив входа в гавань Артура сигнальщики Золотой горы заметили дымы, а затем — и расплывчатые серые силуэты японских крейсеров, Вервольф понял, что скоро начнется. Не прошло и получаса, как он был уже на главном НП Ляотеншаня. Корректировщики с 'Ретвизана' и 'Цесаревича' были уже тут, всматриваясь в туманный горизонт. Вервольф, злой и невыспавшийся после ночного дела с миноносцами, потирая сбитое в темноте о ступеньку трапа колено, оглянулся налево-назад — крейсера японцев всё так же маячили милях в восьми от входа в гавань. Из-за расстояния и дымки над морем уверенно распознать их было трудно — даже в Цейссовский бинокль они казались лишь расплывчатыми серыми пятнами. Можно было различить количество труб, но с уверенностью распознать — например, где 'Читосе', а где — 'Такасаго' было решительно невозможно.
Единственной, кого можно было довольно точно опознать в маячившей на горизонте японской троице — это более крупная, чем 'собачки', 'Токива' — родная сестра убийцы 'Варяга' — 'Асамы'. Но точное распознавание японских кораблей, в принципе, было и не важно в данной ситуации. Главное — крейсера контр-адмирала Дева уже заняли свою позицию, значит, сейчас должен появиться и зверь покрупнее...
Так и есть — сначала на горизонте показалось темное расплывчатое дымное пятно, потом оно начало приобретать очертания явного дымного следа кильватерной колонны. Через несколько минут под тяжелой тёмной шапкой дыма из прозрачной голубой дымки начали материализовываться серые силуэты тяжелых кораблей. Ещё через четверть часа чуть в стороне от главных сил стали различимы небольшие низкие серые тени -истребители. Их стремительные и хищные силуэты уже можно было различить в бинокль. Всего три. Очевидно — это та троица, что оторвалась ночью от 'Новика' и смогла уйти почти без повреждений. Ещё два истребителя, видимо те, что ушли от 'Боярина', сейчас сиротливо жались к 'Токиве'. Хотя, на таком расстоянии можно и ошибиться. Может это и не они. Да и не важно это сейчас. Нынче главные действующие лица на сцене — это броненосцы адмирала Того.
Далеко за спиной Вервольфа, в гавани Артура тонкие, жиденькие струйки дыма над трубами эскадры сменились густыми, жирными черно-бурыми клубами — корабли разводили пары и готовились выйти на внешний рейд, где пока был лишь один дежурный крейсер — 'Диана', да пара эскадренных миноносцев. Стоящие в ремонте 'Ретвизан' и 'Цесаревич' заранее развернули так, чтобы обеспечить наилучшие сектора обстрела именно в направлении Лаотешаня. К сожалению, носовая башня 'Ретвизана' была разоружена ещё перед снятием броненосца с мели, и корабль пока оставался без половины своей главной артиллерии, но даже имевшиеся в сумме на два броненосца шесть двенадцатидюймовых орудий составляли очень грозную батарею. Теперь же, ежеминутно, по данным дальномера и пеленгов от дополнительных НП, на центральном наблюдательном пункте Лаотешаня отмечали на карте место головного броненосца вражеской эскадры. Это позволяло не только довольно точно определять направление и расстояние до цели для 'Ретвизана' и 'Цесаревича', но и постоянно и точно определять курс и скорость цели, что, при стрельбе на большие дистанции, было не менее важно. Корректировщики тут же передавали эти данные на броненосцы, и Вервольф в свой мощный бинокль видел, как их 12-дюймовые башни с поднятыми на предельный угол возвышения стволами, медленно поворачивались, следуя за невидимым из гавани врагом. К тому же карта, что лежала на столе Мякишева, была разграфлена на множество мелких квадратиков, каждому из которых был присвоен свой буквенно-цифровой номер. Точно такие же карты были у старших артиллеристов всех броненосцев эскадры. И, в случае необходимости, по сигналу с Золотой горы, броненосцы могли нашпиговать нужный квадрат своими 'подарочками'. Точность при таком варианте, конечно, была бы ниже, чем у корректируемых по телефону 'Ретвизана' и 'Цесаревича', но вероятность попадания всё же была. Не говоря уже про психологический эффект. Повернувшись на юг, он отметил, как заметно приблизилась колонна японских броненосцев. Головная 'Микаса' уже четко вырисовывалась на голубой глади моря. За ней в кильватер шли ещё два серых двухтрубных силуэта — очевидно 'Асахи' и кто-то из типа 'Фудзи'. За ними следовали два трехтрубника — 'Хацусе', 'Сикисима' и замыкающим — ещё один двухтрубный броненосец типа 'Фудзи'. Сергею стало немного не по себе — Того-сан притащил под Артур весь свой броненосный флот. Денек обещал выдаться жарким — двадцать четыре японских 12-дюймовки должны были обрушить град двадцатитрёхпудовых снарядов на корабли Тихоокеанской эскадры в гавани Артура. И всё же, советник невольно залюбовался, глядя на 'Микасу', распахивающую надвое волны своим острым таранным форштевнем. Флагман адмирала Того каждую минуту приближался на два кабельтова. И тут колонна японских броненосцев начала разделяться — два трехтрубных и один двухтрубный корабль начали формировать отдельный отряд, а 'Микаса' и следующие за ней два броненосца — четко опознаваемый 'Асахи' и один из броненосцев типа 'Фудзи' повернули последовательно на два румба влево, очевидно, с намерением остаться мористее и прикрывать корабли бомбардирующего отряда. Первый же отряд, возглавляемый трехтрубным кораблем, продолжал движение по направлению к Лаотешаню с той же 12 узловой скоростью. На мачте головного корабля гордо развевался флаг, на белом полотнище которого красное восьмилучевое солнце было обрамлено по нижней и верхней кромкам такими же красными полосами. Такой флаг в японском флоте имели контр-адмиралы, следовательно, головной корабль ударного отряда — 'Хацусе', флагман контр адмирала Носиба, второй идущий за ним трехтрубник может быть только 'Сикисимой', а вот третий? Один из типа 'Фудзи', но кто? Вервольф внимательнее присмотрелся к идущему третьим кораблю... Судя по большим размерам кормовых дефлекторов вентиляторов и полному отсутствию таковых между дымовыми трубами, это должен быть 'Ясима'. Он перевел бинокль на концевой корабль отряда Того. Да, так и есть — 'Фудзи' остался в отряде Того, а в ударный отряд вошел 'Ясима'. Что ж, весьма неоднозначное решение — орудия 'Фудзи' и 'Ясимы' заряжаются только в диаметральной плоскости, поэтому после каждого выстрела башни нужно разворачивать в исходную позицию, заряжать орудия, а потом вновь наводить их на цель. Это сильно снижает скорострельность, и включать такие корабли в отряд с более новыми броненосцами — значит, что, при групповой наводке и корректировке стрельбы отряда, стрелять они будут, скорее всего, через залп, т.е. на два залпа 'Хацусе' и 'Сикисимы' будет только один с 'Ясимы'... Хотя... Непосредственно в башнях броненосцев типа 'Фудзи' хранилась часть боезапаса, которые можно было заряжать с помощью дополнительных гидравлических досылателей. Но запас этих снарядов в кормовых нишах башен весьма ограничен — максимум восемнадцать. На два ствола. Потом скорострельность неизбежно падала. Вряд ли Того решит использовать этот 'неприкосновенный запас' для бомбардировки. Уж скорее — прибережет на случай боестолкновения с русской эскадрой. Что ж, нам это на только на руку — Вервольф хищно улыбнулся. Значит, не такой уж вы и гений, мистер Того, раз совершаете такие ошибки... С другой стороны, он ведь ожидает полной безнаказанности при обстреле Артура. Зная, что этот сектор не простреливается. Что можно неторопливо, с издёвкой, расстреливать русскую крепость и стоящую в гавани эскадру. Вот и расслабился... А, как говорил знаменитый Вовочка в одном из анекдотов: 'Нельзя в этой жизни расслабляться, а то сразу же поимеют...'
