На следующий день на него напала хандра. Разумеется, он знал, что его тяга к прекрасной незнакомке — всего лишь следствие того, что он оказался в этом теле. Иначе прошёл бы мимо, поглазел и отправился бы дальше. Ну, ягуар — и ягуар, даже что это девушка, а не самец, не догадался бы. Да и кто знает, была ли она такой же красавицей в бытность свою человеком? Может, она старая и страшная, и в дыры между кривыми зубами у неё вытекают слюни? Да и могло ли что-то вообще у них сложиться? Тем не менее она была по-настоящему родственной душой, такой же несчастной, запертой в чужом теле. То, что судьба свела вместе двоих таких уникумов, может, единственных на всей планете, уже было настоящим волшебством. А может, Арка его специально сюда направила, чтобы он спас её? Может, это и есть его функция, его предназначение? Да какая разница? Она оттолкнула его и велела не преследовать, вот и все дела.
Тем не менее он лежал у приоткрытого чердачного окна и следил за Нимфадорой, которая сначала развлекалась тем, что рушила воздвигнутую с утра бабушкой Эллой башню из снега, потом весело каталась с горки, а затем как-то умудрилась застрять в остатках башни, усевшись между двух твёрдых комков снега. Несколько минут она трепыхалась, пытаясь вырваться или хотя бы упасть набок, но отчего-то у неё не получалось. Потом она тоненьким сиплым — явно от холода — голоском принялась звать маму. Гарри подумалось, что это звучит не так громко и отчётливо, как мышиный писк, и он насторожился — всё-таки, сам вменил себе в обязанность следить, чтобы с Тонкс ничего не случилось. Вот, случилось, и теперь он должен спешить на помощь.
Он спустился на землю из дальнего окна, тщательно обвалялся в снегу, и сейчас кустами пробирался к площадке, дрожа от ледяных струек растаявшего снега, стекающих по коже, и надеясь, что в этот момент он и вправду снежный барс или даже белый тигр. Он подошёл к Тонкс так, чтобы она его не видела, и точным ударом лапы сбил комок позади неё, освобождая от пут. Несмотря на все его старания, она моментально обернулась, распахнула глаза и раскрыла рот. Он вздохнул.
— Киса! — воскликнула она и бросилась к нему быстрее, чем он успел сообразить, что происходит.
Подбежав, она первым делом ухватила его за ухо, и он наконец-то понял. Попался. Причём, самое ужасное — попался в ловушку мелкой девчонки, которой ещё и трёх нет. Она точно разработала план, прекрасно, как великая актриса, его отыграла, и теперь желает получить свою награду. Он согнул лапы и припал к земле, а она, не отпуская ухо и не обращая внимание на льдинки, которыми он был обвешан, как игрушками — новогодняя ёлка, смело забралась на шею.
— Киса! — удовлетворённо повторила она, похлопав ладошкой между ушей, и стукнула пятками по бокам шеи.
Гарри сначала медленно потрусил в сторону кустов, а потом, убедившись, что Тонкс крепко держится за уши и сжимает ногами, понёсся вскачь, всё равно избегая открытых участков, где его было бы видно из особняка. Сначала, когда она начала орать, он сразу остановился, как вкопанный, но она снова стукнула его пятками, он побежал, всё увеличивая скорость, и она опять завизжала от восторга. Когда он понял, что больше кричать она не может, а лишь только хрипит, Гарри вернулся к площадке, в кустах наклонил голову, чтобы она соскользнула на снег, и подтолкнул под зад носом. Она обернулась и распласталась на его морде, крепко обнимая своими ручонками.
— Киса! — сиплым голосом алкоголика со стажем повторила она и побежала в дом
После этого они общались каждый день. Вдоволь наигравшись в свои обычные игры либо дождавшись, когда взрослые наконец её оставят, Нимфадора тихонько звала его, зная, что громко кричать нет никакой необходимости, и они носились по периметру поместья, играли в прятки, либо он просто сворачивался клубком, а она забиралась в центр и завороженно гладила его шерсть, зарывая в ней свои микроскопические пальчики. Так и прошёл февраль — он приглядывал за Тонкс и Андромедой и вздыхал по неприступной красавице, даже не поблагодарившей героя за спасение.
Между делом он разобрался с джарви и садовыми гномами. Сначала переловил гномов и запер их в найденный на чердаке сундук. Потом стал охотиться на джарви. Несколько полузадушенных зверьков приносил в тот угол владений, где оставил гномов, распахивал крышку и прямо перед ними, буквально в полуметре, чтобы картинка получалась достовернее, на их глазах целиком сжирал пойманную добычу разом, перемалывая в труху кости и кожу и брызгая во все стороны кровью. На третьей партии гномы перестали падать в обморок, на шестой у них не осталось, чем под себя ходить, а к последнему съеденному зверьку они уже только и могли, что смотреть прямо перед собой невидящими глазами, ни на что не реагируя. Гарри удовлетворённо кивнул и захлопнул сундук, чтобы оттащить гномов за забор, где их и выпустил, точнее, вытряхнул. Несколько минут они просто лежали, как изломанные куклы, а потом начали подниматься, трогательно помогая друг дружке, и побрели прочь. Скатертью дорожка!
Первое беспокойство он почувствовал, еще когда февраль не кончился. Какое-то томление в душе неожиданно случилось. Он сбился с шага, чуть не промахнулся мимо крыши, остановился и прислушался к себе. Вроде, всё в порядке. На всякий случай негромко рыкнув, он продолжил путь. На следующую ночь случилось то же самое, но вот только томление уже больше походило на боль. Он как раз бежал, и подумав, что что-то не так с сердцем, остановился. Ну глупость же — что у такого здорового зверя может случиться с сердцем? Боль постепенно рассосалась, но вернулась на следующую ночь, гораздо сильнее. Он почувствовал, что и днём теперь не находит себе места. Хотелось кричать, самовыражаться хоть каким-то способом, и тогда он на следующий же вечер уделал окрестный район метками так, что из него сбежали все собаки, а прохожие кривились и зажимали носы надушенными носовыми платками.
Это помогло, но слабо — непонятная тяга к непонятно чему всё усиливалась, выворачивая душу наизнанку. Услышав вдалеке дерущего горло неизвестного кота, он наконец понял, что происходит. Март. Он же кот, в конце концов, пусть и немного крупный в кости! Ну что ж, март — значит, март. С чужим уставом в монастырь не лезут, и кто он такой, чтобы наступать на горло собственной песне? Он огляделся по сторонам — маггловский квартал, вроде все спят, и никому он не помешает. Усевшись на хвост, он прокашлялся, чтобы прочистить горло, и робко, словно пробуя, затянул:
— Очи чёрные, очи страстные!
Очи жгучие и прекрасные!
Получилось неплохо — в нескольких домах включился свет, залаяли собаки. Воодушевлённый, он запел уже в полную силу:
— Как люблю я вас, как боюсь я вас!
Знать, увидел вас я в недобрый час!
Ох недаром вы глубины темней!..
В награду ему раздавались крики, уже в нескольких кварталах вокруг в домах горел свет. Празднуя приход весны или восхищаясь его песней, люди высыпали на улицы и затыкали уши. С нескольких сторон одновременно приближались сирены и огни пожарных и полицейских машин, среди которых была и скорая помощь — видать, кто-то не выдержал глубины его эмоций. Выпущенные из домов собаки просто разбегались невесть куда. Песнь лилась и лилась, а потом всё-таки закончилась. Стало намного, намного легче. Улепётывая со всех ног, пока его всерьёз не начали ловить, Гарри пообещал себе, что больше никогда в жизни не бросит тапкой в орущего под окном кота.
На самом деле, в тот момент всё было ещё не так плохо, как оказалось потом. Ужасное началось чуть позже — где-то через неделю. Болели яйца. Не так, будто в них только что прилетел пендель, а наоборот — словно они сейчас взорвутся. Орать помогало, но ненадолго. Целые дни проходили в мыслях о том, как болят яйца. Нимфадора, по-прежнему звавшая его для игры, не могла добиться от него даже круга верхом, поскольку он упорно лежал на брюхе, не решаясь оторвать гениталии от дарующей успокоение холодной земли. Молчать удавалось, лишь когда он устраивался на дереве перед окном Андромеды. Интересно, а если попытаться мастурбировать, глядя на неё, это будет зоофилия или как? Свалившись с ветки, как мешок с дерьмом, он решил, что всё-таки для начала стоит соблюдать технику безопасности, а потом уже думать о высоких материях вроде оголённых ягодиц Андромеды и прочего.
Это случилось через несколько дней, точнее, вечеров — все уже заснули, стриптиз в исполнении Андромеды закончился, а он как раз сидел в темноте, погрузив трещащие от внутреннего напора причиндалы в снег и блаженно жмурился. Ещё пять минут криотерапии — и он будет в состоянии задавить в себе природу на достаточное время, — и расстояние, — чтобы успеть перед ночным концертом убежать достаточно далеко, и его вопли не донеслись бы до особняка. Как раз в этот момент на него беззвучно налетела большая тень, которую он бездарно проморгал, — но вовсе не по причине собственной неосторожности, чёртово непонятно что действительно было почти невидимо и неслышимо — и попыталась обернуться вокруг явно не для для того, чтобы согреть. Он подпрыгнул в воздух и извернулся, чтобы выпустить все когти рядом и полоснуть одновременно двадцатью заточенными лезвиями по нежданному врагу. На него дыхнуло болью и ненавистью. Так же бесшумно тварь отлетела в сторону, снова расправилась и полетела к дому, огибая Гарри по кругу, точно усвоив, что связываться с ним не стоит.
В доме были открыты как минимум два окна, он это знал точно. Андромеда оставляла приоткрытой балконную дверь, а у Нимфадоры всегда распахнута форточка. Огромными прыжками он понесся к дереву, с которого обычно подглядывал за Андромедой, взлетел на него, одновременно наблюдая, как плоский, больше похожий на стелющегося по воздуху огромного ската, монстр стремительно поднимается вдоль стены и сворачивается в трубочку, чтобы поместиться в форточку, толкнулся от толстой ветки и… с размаху проскочил в спальню, перемахнул через широкую кровать, зафиксировав на краю сознания расширенные от ужаса глаза Андромеды, хватающей палочку с тумбочки, с грохотом вышиб дверь, ударился в стену, развернулся, в клочья разодрал дверь в комнату Нимфадоры и прыгнул на неведомую тварь, которая уже нависла над детской кроваткой. В мозгу что-то щёлкнуло, и мир вокруг замедлился, давая ему время на то, чтобы обдумать свои действия.
Его противник уже среагировал и взмахнул краями своего плоского тела, уворачиваясь от несущейся на него туши. Гарри подогнул ноги… задние лапы, чтобы не задеть кроватку, распахнул пасть и широко расставил в сторону руки… с десятком лезвий, приспособленных резать железо, попутно пытаясь понять, с чем же его свела нелёгкая. Тварь более походила на коврик из чёрного дыма. Без глаз или рта, но от неё веяло голодом и ненавистью. Не холодом, как от дементоров, а именно голодом. Значит, она плотоядна, и он вполне может её убить. Врубившись клыками, он сомкнул челюсти, одновременно сводя руки и превращая их в смертоносную мельницу. Всё тело обожгло жуткой болью, он закричал от ярости, и время вернулось к своему нормальному течению.
По инерции он вбил всей своей массой тварь в стену, а потом они оба рухнули. Где-то совсем в уголке сознания он отметил полуголую Андромеду, с размётанными в стороны волосами ворвавшуюся в комнату с палочкой в руке. Противник упал сверху и начал обволакивать его чёрным туманом, из которого состоял, в котором бесполезно вязли клыки и когти, и Гарри почувствовал, как тварь пытается пробиться сквозь его шкуру, чтобы растворить, поглотить, впитать целиком и без остатка. Он стал ещё более яростно рвать руками и ногами и кусать, и ему показалось, что призрачная субстанция всё-таки поддаётся его напору, кусками разлетаясь в стороны. Ему удалось перекатиться, оказавшись сверху, и он отметил, что истошно вопящая Нимфадора уже на руках у Андромеды, которая отступила в коридор, по-прежнему целясь палочкой… не в него, конечно, а в монстра, которого он постепенно начал побеждать.
Боль по-прежнему мучила его, и он периодически начинал вопить, но когти и зубы исправно делали своё дело, нанося урон и лишая тварь магических сил. Ему удалось выпутаться и теперь казалось, что вязкое марево, из которого состоял монстр, постепенно оборачивалось настоящей плотью… Плотью, которая была так слаба против его оружия. Наконец, и боль закончилась, лишь ненависть всё ещё била ему в мозг, и он удвоил усилия, чувствуя, что конец твари близок. Ещё немного — и лишь ошмётки по углам, на которых ему видно мерзкое брюшко, покрытое тысячами присосок.
— Ступефай! — раздалось неподалёку.
— Киса! — завопила Нимфадора.
Он уже был совершенно без сил, измотан и выжат до капли, и уклоняться просто не было желания. Тело само бросилось в сторону, уводя из под удара, и само принялось метаться между стенами, потолком и полом. Выход был загорожен — там стояла Андромеда и… Сайнус, который и пытался в данный момент его прибить. Но Гарри не собирается причинять им вред! В форточку ему не пролезть, а окно высадить даже пытаться не стоит — оно только с виду стеклянное, а на самом деле — полновесная магическая защита. Он приземлился и вжался в пол, обречённо закрыв глаза лапами, и тут же на морду навалилось маленькое тельце.
— Отец! — предостерегающе воскликнула Андромеда.
— Дора, милая, отойди! — взмолился Сайнус.
— Что здесь происходит? — раздался грозный голос Друэллы.
— Мамочки! — воскликнула Нарцисса.
— Сайнус, опусти палочку! — рявкнула Друэлла. — Если бы этот монстр хотел сделать плохо малышке, она уже была бы мертва!
— Он ручной! — спокойно произнесла Андромеда, и послышались её шаги, направляющиеся к нему.
— Как — ручной?! — протестующе воскликнул Сайнус.
— Дора с ним играет в саду, — пояснила Андромеда. — На всякий случай, я всё время рядом, но это чудище в отношении неё не выказывает ничего, кроме нежности.
— Киса! — довольно сообщила Нимфадора, обнимая его сбоку.
— Мамочки! — дрожащим голосом произнесла Нарцисса.
— Ну, хорошо, — согласилась Друэлла. — Сайнус, да опусти же ты наконец палочку!
Гарри решился убрать одну лапу в сторону и осмотреться. Босая Андромеда стояла практически вплотную к нему, и ему открывался прекрасный вид под её пеньюар… Который и так был достаточно прозрачным, чтобы не очень много скрывать, но так было даже лучше. В дверном проеме разгромленной детской стоял хмурящийся Сайнус в плотном халате, пижамных штанах и даже колпаке. Друэлла рядом тоже была в халате и колпаке, но из-под халата выглядывала ночная рубашка. Нарцисса, которая трясущимися руками держала перед собой палочку, как будто это двуручный меч, была в трусиках и майке, которые ничуть не скрывали торчащих костей таза и рёбер, но зато и не показывали даже намёка на грудь, которой, судя по всему, там и не было. Наверное, на тумбочке забыла.
