— Я наблюдал, — сказал Катроне, кивая туда, где воспроизводилась голограмма.
— Да, но даже для того, кто был на острие, вы не можете знать наверняка, — ответил Роджер. — Вы не можете знать, каково это — продолжать идти каждый день, наблюдая, как твоих солдат убивают одного за другим, теряя мужчин и женщин, которых ты... любишь, и кажется, что путешествие никогда не закончится. Видеть, как они умирают, чтобы защитить тебя, и ничего — ничего — не можешь сделать, чтобы помочь им, от чего не станет хуже. Итак, я так и сделал. Я действительно делал все хуже. Я продолжал бросаться туда. И убивал их, пока они пытались сохранить мне жизнь. Пока я не стал достаточно хорош, чтобы поддерживать в них жизнь. Достаточно хорош, чтобы они прикрывали мою спину вместо того, чтобы вставать между мной и тем, что пыталось нас убить, потому что они знали, что я, клянусь Богом, самый мерзкий, хладнокровный, злобный ублюдок на всей этой гребаной планете.
— Я сражался в этой битве не за маму, старший сержант; я сражался за них. Чтобы снять этот проклятый имперский ордер с их голов. Чтобы убедиться, что они могут ложиться спать ночью с разумной уверенностью в том, что проснутся утром. Чтобы почтить память погибших, их тела привезли домой, чтобы они лежали рядом с павшими героями империи, вместо того, чтобы их помнили только как проигравших в результате неудавшегося переворота. Как некомпетентных предателей. Это был не тот способ запомнить Армана Панера. Я бы использовал кого угодно — тебя, ассоциацию, мать, кого угодно — чтобы удержать их от...
Он сердито пожал плечами, и его ноздри раздулись, когда он глубоко вздохнул.
— Но, да, я только что узнал, что кровь гуще воды. Раньше я только хотел, чтобы Эйдула... отошел в сторону. Он был еще одним препятствием, которое нужно было устранить, и точка. Теперь?..
— Нью-Мадрид — настоящий ублюдок, — процедил Катроне. — Он тот, кто...
— Да, это он. — Роджер выпятил челюсть. — Я согласен с этим. Но я скажу вам кое-что еще, старший сержант. Ты не получишь свой проволочный жилет.
— Черта с два, — неловко сказал Катроне. — Ты не собираешься позволить ему уйти?
— Конечно, нет. И если время подходящее, ты можешь пристрелить этого ублюдка, хоть он и мой отец — по крайней мере, с генетической точки зрения. Или я отдам тебе свой меч, и ты сможешь отрубить его хорошенькую головку. Но, по всей вероятности, если его случайно не убьют во время операции, или если он не окажется в положении, когда досрочное прекращение его жизни является наилучшим выходом, мы собираемся передать его в суд и ввести ему в вены немного яда после полного и справедливого судебного разбирательства.
— Черта с два! — повторил Катроне, на этот раз сердито.
— Вот что должно произойти, — строго сказал Роджер. — Потому что одна из вещей, которые я узнал во время этой маленькой прогулки, — это разница между хорошими парнями и плохими парнями. Хорошие парни не мучают людей только потому, что хотят отомстить, старший сержант. Независимо от того, каковы были рассуждения. Я не пытал того проклятого ублюдка-святошу, который убил Армана Панера после того, как сам "сдался". Я расстрелял его перед тем, как покинуть Мардук, и учитывая нарушение святошами территории империи и операции, которые миротворцы-коммандос проводили по его приказу — не говоря уже об убийстве стольких имперских морских пехотинцев прямо там, на орбите Мардука — это было полностью, юридически оправдано. Я ни на минуту не стану притворяться, что не получал от этого определенного дикарского удовлетворения; как однажды заметил мне сам Арман, я сам немного дикарь — варвар. Но я не пытал даже тех сукиных сынов, которые убили его и пытались убить меня, и я никогда не пытал проклятого крока за убийство Костаса. Убил довольно многих, но все они быстро нашли свою смерть. Если есть основания для убийства Нью-Мадрида в рамках этой операции, он будет убит. Чисто и быстро. Если нет, он предстанет перед имперским правосудием. То же самое для Эйдулы. Потому что мы хорошие парни, что бы ни натворили плохие парни.
— Господи, ты повзрослел, — пробормотал Катроне. — Ублюдок.
— Это так, — согласился Роджер. — Я родился вне брака, но я сын своей матери, а не своего отца. И даже он не может превратить меня в него. Это ясно?
— Ясно, — пробормотал Катроне.
— Я вас не слышу, старший сержант, — сказал Роджер без намека на игривость.
— Ясно, — решительно сказал Катроне. — Черт возьми.
— Хорошо, — сказал Роджер. — И теперь, когда эта маленькая НЕПРИЯТНОСТЬ, — крикнул он, — устранена, я скажу вам еще кое-что, старший сержант.
— О? — Катроне настороженно посмотрел на него.
— Я проникся к вам симпатией, старший сержант. Сначала я не понял почему, но вы мне кого-то напоминаете. Не так гладко, не совсем так мудро, я думаю, но во многом очень похоже.
— Кого? — спросил Катроне.
— Армана Панера, — сглотнул Роджер. — Как я уже сказал, ничего в этой поездке не получилось бы без Армана. Он не был идеален. У него была склонность верить своим собственным оценкам, которые пару раз чуть не убили нас, черт возьми. Но для меня... он был очень похож на отца. Я научился доверять ему больше, чем хромстену. Вы согласны со мной, старший сержант?
— Панер был адским человеком, — сказал Катроне. — Немного панк, когда я впервые встретил его. Нет, не панк — никогда не был панком. Он был хорош даже тогда. Но, да, чертовски самоуверенный. И я некоторое время наблюдал, как он растет. Я согласен, ему можно было доверять больше, чем броне. Ваша точка зрения?
— Я хочу сказать, Том, что я стал доверять тебе. Может быть, больше, чем следовало бы, но... Я научился справедливо разбираться в людях. И я знаю, что ты не хочешь играть в создателя королей... вот почему это именно то, что тебе придется сделать.
— Объясни, — сказал Катроне, снова насторожившись.
— Когда мы возьмем дворец, — сказал Роджер, затем пожал плечами. — Хорошо, если мы возьмем дворец. И мы спасаем маму. Ты будешь принимать решение — прямо тогда, прямо там.
— Решить, кому достанутся бразды правления?
— Да, кто получает бразды правления. Если мама хотя бы частично работоспособна, я отступлю. Дать ей время сориентироваться, время выяснить, насколько она повреждена. Но ты, Томас Катроне, будешь давать оценку.
— Черт.
— Как ты думаешь, это дошло до Эйдулы?
Бусех Субианто проработала в ИБР уже сорок лет. Она начинала как уличный агент, работая с организованной преступностью, и у нее это хорошо получалось. В ее свежем лице и темно-зеленых глазах было что-то такое, что заставляло мужчин, часто мужчин, обычно молчаливых, заговаривать с ней. Такие разговоры часто приводили к их тюремному заключению — на самом деле, достаточно часто, чтобы ее быстро повысили в должности, а затем перевели в контрразведку.
Она работала в контрразведывательном бизнесе уже более двадцати пяти лет, в течение которых медленно продвигалась вверх по бюрократической лестнице. Лицо уже не было таким свежим. На ее коже появились тонкие морщинки, а на лбу залегла складка от многолетних сосредоточенных раздумий. Но зеленые глаза по-прежнему были темными и пронзительными. Почти гипнотизирующими.
Фриц Тебич проработал на своего босса достаточно долго, чтобы знать, когда следует избегать гипноза. Поэтому он сглотнул, затем пожал плечами, отводя взгляд.
— Возможно, это у него, — ответил он. — Он видел отчет о мардуканцах, которые встречались с курьером Хельмута. И люди Нью-Мадрида определенно следили за Катроне. Катроне отправился в ресторан "Мардук" здесь, в Империал-Сити, а неделю спустя он встречается с закоренелыми членами ассоциаций. Но... есть много нитей. Люди Эйдулы могли и не связать их. Может, и нет.
— Если бы они это сделали, у нас уже был бы имперский ордер на арест Катроне за измену, как и... — она посмотрела на данные, нахмурившись, тонкая складка стала глубже, — этого Огастеса Чанга. Что меня раздражает, так это то, что в игроках нет никакого смысла. И откуда берутся материалы, которые получал Чанг?
— Не знаю, — сказал Тебич. — Отдел по борьбе с оргпреступностью уже довольно пристально следит за этим Домом Мардука — они думают, что Чанг отмывает деньги. Но у них нет информации о поставках. Я ничего из этого не размещал в сети данных. Первоначальный отчет о встрече с офицерами Хельмута там есть, но никаких связей. И... вокруг бегает несколько мардуканцев. У них нет никаких навыков, поэтому они, как правило, становятся тяжеловесами того или иного сорта. Некоторые действительно работают на оргпреступность, так что, по сути, ссылка на Шестой флот выглядит как ложноположительная, если у вас также нет информации об оборудовании, которое получал Чанг. Мэм, что мы собираемся делать?
Трудно было многое скрыть от имперского бюро расследований. Большая часть денег была переведена электронным способом, как и большинство сообщений, и все электронное в конечном итоге проходило через ИБР. И ИБР имел в своем распоряжении огромную вычислительную мощность, мощность, которая просеивала эту огромную массу данных в поисках не столь явно связанных битов. С годами программы становились все более изощренными, с меньшим количеством ложных срабатываний. Несмотря на драконовские ограничения конфиденциальности, которые почти всегда строго соблюдались, у ИБР были глаза повсюду.
В том числе и внутри императорского дворца. Что означало, что они оба очень хорошо знали фактическое состояние императрицы.
Тебич вспомнил урок из первых дней своей академии. Урок был посвящен истории криптографии и информационной безопасности, и один из примеров успешных операций по взлому кода, который назывался Верона, программа с самых ранних дней компьютеров — еще до появления транзисторов. Взломщики кодов успешно проникли во вражескую шпионскую сеть только для того, чтобы выяснить, что у другой стороны были агенты настолько высокого ранга в их собственном правительстве, что сообщать информацию было равносильно совершению самоубийства. Во время занятия симпатия Тебича к ним была чисто интеллектуальной; в эти дни он общался с ними на гораздо более глубоком уровне.
Несколько ключевых людей в ИБР знали, что Эйдула и граф Нью-Мадрид полностью контролировали императрицу. Они даже знали, как это делается. Проблема была в том, что им некому было рассказать. Директор ИБР был заменен, ему предъявили обвинение в соучастии в "перевороте". Киоко Педза, директор контрразведки, исчез в течение дня после этого, как раз перед своим собственным арестом по тем же обвинениям. В их внутреннем кругу оценивали как пять шансов к одному, что он был убит Эйдулой; Педза представлял серьезную угрозу для базы власти Эйдулы.
Но проблема заключалась в том, что ИБР не служило императрице. Это был даже не флот, поклявшийся защищать Конституцию и императрицу. Первой и единственной миссией ИБР была безопасность империи. Да, Эйдула фактически узурпировал трон. Да, при этом он совершил список правонарушений длиной в километр. Лжесвидетельство, убийство, похищение людей, физические и психологические пытки. Технически, они должны выложить имеющиеся данные, навесить на него наручники и упечь в гнусную тюрягу.
Но на самом деле он был слишком силен. У него была крупная база в палате лордов и палате общин, фактический контроль над императрицей и контроль над большей частью военного флота, и премьер-министр Янг, очевидно, решил, что еще не время бросать ему слишком открытый вызов. Было ли это из-за хаоса, который, как опасался Янг, охватит империю, если он это сделает, или потому, что он был больше обеспокоен своей собственной властью, чем императрицей и Конституцией, сказать было невозможно, хотя у Субианто были свои подозрения на этот счет.
Но что бы там ни думал премьер-министр, принц Джексон, будучи министром военного флота, фактически контролировал все органы внешней и внутренней безопасности империи, особенно после того, как он заменил начальников Тебича и Субианто на своих собственных кандидатов. Если бы они хотели арестовать Эйдулу, им нужно было бы представить список обвинений судье. И даже если они найдут кого-то достаточно глупого, чтобы подписать ордер, они никогда не доживут до его исполнения. Кроме того, Эйдула уже причинил слишком много вреда. Ему удалось уничтожить императорскую семью, и Субианто и Тебич, в отличие от слишком многих граждан империи, точно знали, насколько жизненно важным для ее стабильности был дом Макклинток. Без этого существовал только Эйдула, каким бы коррумпированным, каким бы "злым" он ни был, чтобы скреплять отношения. Что было бы без него у империи? Императрица, которая серьезно повредилась в уме. Вероятно, гражданская война. И без явного наследника престола.
И теперь у них было это. Контрабанда незаконных и особо опасных материалов. Сговор с иностранной державой — в этом они были почти уверены, хотя какая именно иностранная держава, было менее ясно. Заговор с целью совершения государственной измены — своего рода; это зависело от определения и от того, было ли технически возможно совершить государственную измену против кого-то, кто в первую очередь предательски захватил власть. Незаконные денежные переводы — определенно. Фальсификация личности, без сомнения. Нападение. Кража.
Но...
— Нет никаких шансов получить глаза и уши в здании? — спросила Субианто.
— Нет, — без колебаний ответил Тебич. — Охрана довольно ненавязчивая, но очень строгая. Хорошая электроника — очень хорошая, очень профессиональная. И эти мардуканцы буквально спят на складе и в ресторане. В ресторане установлены устройства контрнаблюдения — двух агентов попросили уйти за попытку пронести внутрь жучки и микрофоны направленного действия, — но множество ресторанов в Империал-Сити поступили бы точно так же. Слишком много разговоров, которые никто не хочет подслушивать.
— Кто они такие? — прошептала Субианто сама себе. — Это не ассоциации. Они не с Эйдулой. Они не те идиоты из партии превосходства.
— Они ведут себя так, как будто собираются противостоять Эйдуле, — сказал Тебич. — Но ассоциации должны знать, что императрица не в лучшем состоянии, и нет явного альтернативного регента, не говоря уже о явном наследнике, кроме этого плода, который растет у Эйдулы и Нью-Мадрида. — Он сделал паузу и пожал плечами. — У нас есть три варианта.
— Я знаю. — Лицо Субианто было жестким и холодным. — Мы можем передать данные Эйдуле, и они исчезнут — или, может быть, их будут судить. Мы можем ничего не делать и посмотрим, что произойдет. Или мы можем связаться с ними.
— Да, мэм, — сказал Тебич и стал ждать.
Лицо его начальницы могло бы принадлежать статуе — одному из старых персидских императоров, всемогущим полубогам, часто больше, чем просто немного безумным, которые подарили человечеству такие устойчивые фразы, как "убийство посланника", "может быть, лошадь запоет" и "Дамоклов меч". Это был Дамоклов меч над их головами, висевший на волоске. И Тебич знал, что путь, по которому эти всемогущие императоры забрели на границу здравомыслия, был связан с принятием решений, которые определили бы судьбу гораздо большего, чем просто их собственной империи... и когда они узнали, что их собственные жизни и жизни их семей были на кону.
