— НЕТ! — закричала Нимашет Депро с порога.
— Я имею право! — выплюнул Роджер, не глядя на нее, стараясь не видеть ее, держа меч над головой и ловя свет. — Ты знаешь, что он сделал?!
— Да, Роджер. Я знаю, — тихо сказала Депро. Она вошла в комнату и подошла, чтобы встать между Роджером и его отцом. — И я знаю тебя. Ты не можешь этого сделать. Если ты оттолкнешь меня в сторону — если ты сможешь это сделать — я уйду. Ты это сказал. Осторожно, тихо. Никакой каши. Никакой суеты. Мы судим его и приговариваем, а затем вкалываем яд ему в руку. Но ты не отрубишь ему голову в зале заседаний. Никто никогда больше не будет доверять тебе, если ты это сделаешь. Я не буду тебе доверять.
— Нимашет, ради всего святого, — прошептал Роджер, дрожа, его глаза умоляли ее. — Пожалуйста, отойди в сторону.
— Нет, — сказала она голосом из мягкой стали, который был столь же любящим, сколь и непреклонным.
— Вас поняла, — сказала Элеонора с порога, — премьер-министр будет здесь примерно через... о, девяносто секунд. — Она нахмурилась. — Я действительно думаю, что было бы лучше, как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе, если бы вы не приветствовали его, покрывшись кровью своего отца.
— Кроме того, — сказал Катроне, стоя рядом с ней в дверях, — если кто-нибудь и поймает его, то это сделаю я. И вы сказали мне, что я не должен с ним расправляться.
— Я сказал, что ты не можешь пытать его, — ответил Роджер, все еще поднимая меч.
— Вы также сказали, что мы сделаем это по правилам, — сказал Катроне. — Вы собираетесь отказаться от своего слова?
В приемной повисла тишина, нарушаемая только испуганными всхлипами мужчины, стоявшего на коленях у ног Роджера. И тогда, наконец, Роджер заговорил снова.
— Нет, — сказал он. — Нет, Кот. Я — нет.
Он опустил меч, позволив ему упасть в исходное положение, и посмотрел на кавалериста, который передал его ему
— Васин?
— Ваше высочество?
— Могу я оставить это себе? — спросил Роджер, глядя на меч. — Это клинок с твоей родины, клинок, который ты пронес рядом со своим мертвым принцем — рядом с моим другом — больше километров, чем кто-либо из твоего народа когда-либо преодолевал прежде. Я знаю, что это значит. Но... могу я оставить его себе?
Мардуканец взмахнул обеими истинными руками в изящном жесте принятия и разрешения.
— Это был клинок моих отцов, — сказал он, — передававшийся из поколения в поколение. Он пришел к Тердану при возведении первой городской стены, и это было там, когда мой принц прорубал дорогу к жизни для наших женщин и детей, когда город умирал позади нас. Это древнее, ваше высочество, пропитанное честью моего народа. Но я думаю, что ваша просьба понравилась бы моему принцу, и для меня было бы честью передать его и его родословную в руки такого военного лидера.
— Спасибо, — тихо сказал Роджер, все еще глядя на лезвие. — Я повешу его где-нибудь, где смогу видеть его каждый день. Это будет напоминанием о том, что иногда мечом лучше не пользоваться.
* * *
Премьер-министр вошел в комнату и остановился перед открывшейся ему картиной. Солдаты, наблюдающие за человеком, держащим меч. Нью-Мадрид на коленях, рыдающий, удерживаемый на месте двумя мардуканцами.
— Я ищу принца, — сказал премьер-министр, глядя на женщину, которая назвалась Элеонорой О'Кейси. — То есть, предполагаемого принца.
Голова Роджера повернулась. Это движение устрашающе напоминало плавное резкое движение сокола, а измененные карие глаза, устремленные на премьер-министра, были такими же смертоносными, какими когда-либо были у любого пернатого хищника.
— Я принц Роджер Рамиус Сергей Александр Чанг Макклинток, — решительно сказал он. — А вы, я полагаю, были бы премьер-министром моей матери?
— Можете ли вы положительно идентифицировать себя? — пренебрежительно сказал премьер-министр, глядя на человека в грязном костюме в обтяжку, держащего меч и балансирующего на одной ноге, как какой-то неоварвар. Это выглядело как что-то из одного из тех безвкусных, низкопробных, так называемых "исторических" романов. Или как обычная комедия.
— Это не то, о чем человек стал бы лгать, — прорычал Роджер. — Не здесь, не сейчас. — Он развернулся лицом к премьер-министру, каким-то образом умудряясь при этом удерживать меч в равновесии. — Я Роджер, первый наследник. Примите этот факт лицом к лицу. Оправится моя мать от своего испытания или нет — испытания, через которое она прошла, пока ты сидел на своей жирной, пятнистой, безопасной, не склонной к риску заднице и ничего не делал, — я буду императором. Если не скоро, то когда-нибудь. Это ясно?
— Я полагаю, — жестко сказал премьер-министр, его губы сжались.
— И если я вспомню свои уроки гражданского права, — продолжил Роджер, свирепо глядя на пожилого мужчину, — премьер-министр должен не просто получить большинство в парламенте, но и получить одобрение императора. Он служит, не так ли, по воле императора?
— Да, — сказал премьер-министр, слегка скривив губы. — Но прецедент смещения императором не был частью нашей конституционной традиции в...
Роджер подбросил меч в воздух. Он поймал его за рукоять, и его рука дернулась вперед. Меч вылетел из его руки и просвистел мимо головы премьер-министра, не более чем в четырех сантиметрах от мочки его левого уха, и врезался в стену зала заседаний, как молот. Он стоял там, вибрируя, и челюсть премьер-министра отвисла, когда Роджер уставился на него.
— Меня не очень волнует прецедент, — сказал ему Роджер, — и я не очень доволен тобой!
— Черт возьми! — Виктор Гаджелис что-то прорычал себе под нос, когда в его сюжете внезапно появились новые иконки. Он точно знал, что это такое, но не то, чтобы это знание заставляло его чувствовать себя лучше по этому поводу.
— БИЦ подтверждает, сэр, — сказал ему коммандер Талберт. — Это похоже на все крейсера 12-й эскадры до единого. Прокуров, должно быть, выпустил их двадцать пять минут назад, потому что они уже разогнались почти до одиннадцати тысяч километров в секунду.
Губы Гаджелиса сжались, когда он обдумал тактическую ситуацию. Честно говоря, по его взвешенному мнению, это был отстой.
Когда Прокуров направил свои крейсеры с уменьшенным ускорением, им удалось увеличить их скорость почти на две тысячи километров в секунду, что больше, чем у 14-й эскадры. Они все еще находились на семь миллионов километров — почти на восемь — дальше от орбиты Старой Земли, но их большая скорость означала, что они действительно прибудут задолго до четырнадцатой эскадры авианосцев. Конечно, это были всего лишь крейсера, но их было девяносто шесть.
Никакие хитроумные уловки крейсеров не смогли бы доставить авианосцы Прокурова на планету раньше собственных авианосцев Гаджелиса, особенно с двадцатиминутной форой 14-й эскадры. Но дальность полета ракет 12-й эскадры была бы достаточной, чтобы накрыть все, что находится на орбите вокруг планеты, более чем за час до того, как они действительно достигнут орбитальной оболочки планеты. Точность была бы не очень хорошей на таких больших расстояниях, но чтобы выполнить свой собственный приказ, Гаджелис должен был приблизиться к планете не более чем на триста-четыреста тысяч километров. Он не мог гарантировать точность, указанную Джанетто и Эйдулой, с какой-либо большей дальности, даже предполагая, что он сможет пробить ракетами оборонительный огонь кораблей, уже находящихся на планетарной орбите. Кроме того, было бы трудно представить дело так, будто это сделали сторонники принца Роджера, если бы у Лунной базы были подробные показания датчиков, показывающие попадание в атмосферу антикорабельных ракет с 14-й эскадры. Нет, он должен был подобраться достаточно близко, чтобы сделать это кинетическим оружием, а это означало продвижение в зону действия ракет авианосцев Прокурова.
Если не...
Он яростно размышлял. Прошло почти два часа с тех пор, как началась атака на дворец. Его отделы связи отслеживали сбивчивый лепет новостных сообщений и домыслов, бурлящих в сети данных планеты, и было очевидно, что многие укреплялись в убеждении, что это действительно был принц Роджер. На данный момент, однако, большая часть комментариев, казалось, склонялась к убеждению, что это был просто случай возвращения гнусного принца-предателя для второй попытки. Мнение о том, что это была попытка спасти императрицу, все еще встречалось со скептицизмом, но это должно было измениться, как только появится первый независимый отчет о состоянии императрицы. Это должно было занять время, но не было никакого способа узнать, сколько его потребуется.
— Ударим крейсерами, — сказал он категорично. — Максимальное ускорение.
Талберт взглянул на него, затем передал приказ.
— Что насчет истребителей, сэр? — спросил он через мгновение.
— Отправьте их тоже, — сказал Гаджелис. — Настройте их на зашифрованную связь, чтобы они прикрывали крейсеры.
— Да, сэр.
От Гаджелиса не ускользнуло краткое колебание коммандера перед его согласием, но он проигнорировал его. Ему не нравилось отправлять свои крейсера так рано, но его собственные корабли и авианосцы Прокурова все еще находились на расстоянии восьми световых минут друг от друга, что означало, что Прокурову потребуется восемь минут, чтобы узнать, что стартовала крейсерская флотилия 140. Восемь минут, в течение которых крейсеры Гаджелиса могли бы свободно разгоняться до своей максимальной скорости. Даже если предположить, что Прокуров перейдет к максимальному ускорению своих крейсеров в тот момент, когда они обнаружат флотилию 140, — что он, несомненно, сделал бы, — крейсера Гаджелиса набрали бы достаточное ускорение в сочетании с расстоянием, пройденным 14-й эскадрой перед их запуском, чтобы прибыть на четыре минуты раньше флотилии 120. И 14-я эскадра была бы на двадцать минут ближе к планете, когда это произойдет.
Крейсера Гаджелиса находились бы за пределами эффективной дальности действия противоракетной обороны его авианосцев, но они были бы внутри корзины для истребителей его авианосцев. То же самое было бы верно для носителей Прокурова, но решения Прокурова по таргетированию были бы далеко не так хороши. Это ни в коем случае не было идеальным решением, но, с другой стороны, идеального решения этой конкретной тактической проблемы не существовало. И если бы он мог вывести свои собственные крейсера в зону действия энергетического оружия против четырех авианосцев так называемой "эскадры откормленного тельца", прикрывающих планету, он мог бы поразить их, особенно с помощью ударных ракет своих собственных шести авианосцев, навалившихся поверх огня крейсеров.
Конечно, в процессе он собирался потерять большую часть своих крейсеров, особенно учитывая, что к ним так быстро приближались крейсера Прокурова. Он не сомневался, что именно это вызвало колебания Талберта. Но это также было то, для чего существовали крейсеры. Ему это не нравилось, но он сам проходил через крейсеры. Тогда он понимал, как работает этот процесс, и сейчас шкиперы его крейсеров поняли бы то же самое.
Которые также все знали, что они покойники, если Эйдула пойдет ко дну.
* * *
— Они запустили свои крейсера, — сказал Кьерульф с дисплея связи.
— Да, мы вроде как заметили, — сухо ответил капитан Эйтилиус. Если старший офицер и проявлял какие-либо колебания по поводу того, чтобы взять на себя обязательство с самого начала, то сейчас этого не было видно. Он был похож на старого боевого коня, подумал Кьерульф, слегка забавляясь даже сейчас, несмотря на все происходящее. Корву Эйтилиусу, вероятно, следовало бы стать адмиралом десятилетия назад, но он всегда был слишком склонен к тактике, слишком сосредоточен на маневрах и тактической доктрине, чтобы должным образом играть в политическую игру. "Неотесанный" был термином, который слишком часто использовался для описания его личности на протяжении всей его карьеры, но он определенно был подходящим человеком на нужном месте в качестве старшего офицера эскадры откормленного тельца. Казалось, он действительно с нетерпением ждал того, что должно было произойти.
— Я всегда знал, что у Гаджелиса дерьмо вместо мозгов, — продолжил Эйтилиус. Он покачал головой. — Его ждет взбучка.
— Возможно, — сказала Шанталь Сохейле из своего квадранта дисплея с конференц-связью. — Но и нас тоже. И не похоже, чтобы у него было много альтернатив. — Она в свою очередь покачала головой. — У него есть преимущество в авианосцах и ракетной мощи. По сути, единственный реальный вариант, который у него есть, — это навалиться на нас сверху и попытаться смести нас с дороги бульдозером до того, как сюда доберется Прокуров.
— Конечно, — согласился Эйтилиус. — Но я гарантирую вам, что он пошлет свои истребители, настроенные для боевого космического патрулирования. Это то, как работает его голова. Он просто не видит в них убийц кораблей — не так, как он относится к крейсерам. Кроме того, — он оскалил зубы, — его ребятам придется иметь дело с "Глорией", не так ли?
— Флотилия 140 запущена, сэр, — доложил техник-сенсорщик. — Ускорение максимальное.
— Действительно ли это так? — ответил старший капитан Бенджамин Вайнтрауб, командир крейсерской флотилии 120. Его корабли опережали свои авианосцы на восемнадцать световых секунд, и он не видел причин тратить дополнительные полминуты на ожидание инструкций адмирала Прокурова. — Выведите нас на максимальное ускорение, — приказал он.
Капитан старшего ранга Глория Демесне, командир КЕВ "Беллингем", прищурила свои карие глаза и обдумала тактический план, откинувшись на спинку командирского кресла и потягивая кофе. Он был горячим, крепким и черным, с небольшой щепоткой соли. Черный бандитский кофе, именно такой, как она любила. Чего нельзя было сказать о тактической ситуации.
Крейсерская флотилия 150, ну, вообще-то, это были составные части четырех отдельных эскадр, но флотилия 153 была старшей эскадрой, Глория была командиром 153-й, флотилия "откормленного тельца" звучало чертовски глупо, и они, ей-богу, должны были как-то это называть, столкнувшись с половиной своих собственных номеров. Нехорошо. Совсем не хорошо, но какого черта? По крайней мере, помощь была в пути, и если они не могли понять шутку, им не следовало присоединяться.
Имперские крейсера несли мощное лучевое оружие, но в начальной фазе любого сражения они полагались на содержимое своих ракетных погребов, заполненных сверхскоростными контактно-термоядерными и неконтактными ракетами с рентгеновскими лазерами. Они сражались в сетях, связанных с передачей данных, в которых каждый корабль был способен локально или внешне управлять "корзиной" боя. Но при всей их скорости и огневой мощи, их хромстеновая броня была легче, чем могло похвастаться большинство военных звездолетов, и им не хватало многократно дублированных систем, которые могли нести корабли с туннельными двигателями. Гораздо более крупные сверхсветовые корабли были гораздо более медлительны в маневре, но они, несомненно, были мощными единицами, особенно в обороне. Хотя ускорение крейсеров означало, что они могли преследовать больших громил, делать это всегда было рискованным занятием. И, несмотря на то, что доля их внутреннего объема отводилась для размещения ракет, у крейсеров было гораздо меньше места в погребах, чем у их более крупных материнских кораблей. Они также не могли сравниться с противоракетной обороной авианосца, и это могло бы быть важно. Потому что четырнадцатая авианосная эскадра была в процессе совершения критической ошибки.
