— Что с вами сделали, Гедимин? Что они с вами сделали?
— Я даже не знал, что ты в лагере, — пробормотал сармат; ему снова было нестерпимо стыдно. — Мне обещали, что тебя не тронут...
Конар хмыкнул.
— Ну, можно считать, что обещание сдержали. В сравнении с другими людьми "Кассини" я очень легко отделался... Отпустите меня, коллега. Я привык стоять на своих ногах.
Гедимин уступил ему кресло и сел рядом, на палубу, — теперь они сравнялись ростом, и можно было не наклоняться. Конар с трудом отвернулся от призывно светящегося монитора и улыбнулся.
— Я не ошибся в вас, коллега. Атомный флот сарматов уже вошёл в легенды. Сверхмассивные корабли на сверхмощных двигателях... крейсера, появляющиеся из ниоткуда... бомбы, уничтожающие планеты... Ирренций оправдал ваши надежды, верно?
Гедимин покачал головой.
— В ядерный могильник такие легенды. Марс взорван, Земля изуродована, Ураниум разбомбили. И Хольгер... и Константин... наверное, Линкен тоже... — он, не договорив, уткнулся взглядом в палубу. — И ты...
Его взяли за шлем и осторожно, но настойчиво заставили поднять голову. Конар смотрел на него в упор.
— Не смейте себя ни в чём обвинять, — сердито сказал он. — Вы и ваши друзья — не первые учёные, которых жестоко обманули. Вы знаете историю ядерной физики. Вам нетрудно будет провести параллели. Что до меня... Если бы на Энцелад высадились вы и такие, как вы, все учёные "Кассини" были бы живы. Так же, как тот несчастный шахтёрский городок на границе старой Мексики. Не смейте себя винить, Гедимин. Дайте мне руку.
Его пальцы были горячими — флоний ещё действовал, и подхлёстываемая регенерация подогревала тело изнутри — и неожиданно сильными. Гедимину казалось, что его собственная ладонь — мягкая, безвольная лепёшка, просто кусок Би-плазмы. Конар держал его за руку и улыбался.
— Вы сказали, что готовы обучать меня, — напомнил он несколько минут спустя, когда молчание чрезмерно затянулось. — Кажется, я поторопился с визитом. Если вы не против, я изложу свои соображения насчёт этого устройства. Возможно, это позабавит вас, и вы быстрее придёте в себя. Что же с вами сделали, Гедимин...
Его лицо на секунду исказилось в гримасе бессильного гнева.
"Это с ним сделали," — думал Гедимин, не зная, куда девать глаза от стыда. "Его держали на рудниках, чуть не убили, перебили его товарищей... Идиот ты всё-таки, Гедимин. Какой из тебя атомщик..."
Сидеть на полу и терзать себя бесполезными размышлениями было очень глупо — и сармат это понял сразу же. Выслушав несколько фраз Конара, он поднялся и повернулся к щиту управления.
— Это делается проще. Смотри. Потом повторишь.
Управление реактором "Бета" Конар освоил быстрее, чем Гедимин — пилотирование "Гарпии", — практически мгновенно, и если бы они не отвлекались на долгие теоретические рассуждения, воспоминания сармата об экспериментах, попытки Конара подбодрить Гедимина и объяснить, что бывали идиоты и поглупее, поиски еды и воды, общение Конара с пилотами и капитаном, — через пять минут обучение было бы закончено. На третьем часу общения реактор вышел из манёвра с переключением антигравов, не выдав ни одного нейтрона и не нагревшись ни на градус. Гедимин с уважением посмотрел на Конара и снова выругался про себя — сколько времени было потрачено на попытки пробить стену в пяти миллиметрах от двери...
— Надо было нам работать вместе, — сказал он, положив руку ему на плечо. — Послать всех, выкрасть ирренций и атмосферный спрингер и сбежать на Энцелад. Без флота Маркус никогда не полез бы в войну. Все было бы по-другому.
Конар вздохнул.
— Да, коллега, вы правы. Однако... мы кое-чего не коснулись, верно? Как именно вы прыгаете из галактики в галактику? И... в чём роль сигма-излучения?
Гедимин медленно наклонил голову.
— Манёвр Прожига. Я покажу. Объяснений нет. Ни у кого в двух галактиках. Так же и с "сигмой". Она... передаёт информацию. Возможно, команды. Команды для ирренция. И он изменяет свойства. И... я уверен, что не только он. Если бы нормально исследовать...
Несколько секунд он угрюмо щурился на свои ладони, потом взглянул Конару в глаза. Тот приподнялся в кресле; его зрачки мгновенно расширились.
— Можешь мне кое-что пообещать?
— Всё, что угодно, коллега, — без промедления ответил Герберт. — Если речь не о взрыве Земли.
— Ты учёный, ядерщик. Тебя послушают, — мрачно сказал Гедимин. — Сделай так, чтобы послушали. Вы будете изучать ирренций после войны. Мы уже ничего не будем, нас истребят. Не перебивай. Изучайте, пока не поймёте всё. И про мембрану между галактиками, и про щупальца на коже, и про изменение критической массы. До тех пор — скажи им — пусть любое применение ирренция будет под запретом. Хватит, наделали бомб...
Конар взял его руку и крепко прижал к своей груди. Его сердце билось часто-часто, быстрее, чем у самого взволнованного сармата, — Гедимин пальцами чувствовал его пульсацию.
— Клянусь атомным ядром, коллега. Никто не притронется к ирренцию до его полного изучения. Когда это случится — и если я доживу — я найду вас. Мы построим самую мощную энергостанцию в мире. Пока есть время, подберите ей название.
...Конар был в почёте у бывших каторжников — даже теперь, когда он мог ходить, его носили втроём, считали это честью и яростно из-за неё спорили. Гедимин выглянул на пару секунд проводить учёного; его встретили настороженно, но без прежнего страха. Он увидел, что язв на коже людей стало меньше, а относительно бодрых лиц — больше, — видимо, Джон разделил флоний по молекуле на всех. Гедимин оставил Конару координаты Ириена — и всю прыжковую карту, составленную когда-то Константином. В теории Прожиг был освоен, осталось вернуться на околоземную орбиту, и Гедимин с этим не спешил.
Он сидел у щита управления и в задумчивости перелистывал ежедневник, когда динамики под потолком ожили:
— Это Джон Винстон. Гедимин, ты меня слышишь?
— Да, — нехотя ответил сармат.
— Профессор сказал, что мы всё ещё в чужой галактике. Он знает, как выбраться, но хочет, чтобы ты показал это на практике. Когда ты будешь готов?
— Завтра, — сказал Гедимин. — В пять утра. Проследи, чтобы Герберт отдохнул.
Из динамиков донёсся облегчённый вздох.
— Вы справитесь вдвоём, или что-то нужно от моей команды?
Гедимин хотел презрительно фыркнуть, но вспомнил, как "Немезида" обгоняла омикрон-лучи, и осёкся.
— Да. Когда я дам сигнал, они должны держать корабль прямо. Не отклоняясь ни на долю градуса.
— Какой сигнал? — деловито спросил Джон.
— Я скажу... — Гедимин на секунду задумался, стоит ли переводить команды, но решил, что в паре слов никто не запутается. — "Jasu deka den una!" Это команда начать отсчёт. Когда мой счётчик скажет "un" — держи курс и не меняй его. Когда после этого услышишь "heta" — делай что хочешь.
— Понятно, — сказал капитан. — "Ун" — это единица, а "дек" — десятка? Цифры похожи на наши. Я немного знаю ваш язык. Вот ведь странность — никогда не слышал, чтобы сармат на нём говорил. Пара слов, команда, полфразы, — сколько угодно, а вот чтобы целый разговор...
— Вы сами запретили наш язык, — сердито отозвался Гедимин. Он пытался вспомнить, когда говорил по-сарматски — хотя бы с Линкеном, никогда не придававшим значения запретам...
...В отсеке снова было тихо. Роторы вращались, корабль подходил к поясу астероидов и к завтрашнему утру должен был до него добраться. Гедимин сидел за щитом управления и сердито щурился на мониторы. "Может, и правда — сдаться? И Конар, и Джон обещали..." — оборвав мысль на полуслове, сармат криво ухмыльнулся. "Им бы самим сейчас выжить. Что Джону, что Конару..."
Расклад получался неутешительный — что так, что так выходило, что Гедимин в лучшем случае успеет вернуться на Землю и провести на ней один-два дня. Он снова пересчитал тех, кто расстреляет его при первой же встрече, и невесело усмехнулся. "Досадно. А только встретился с Конаром...Будь у меня хотя бы неделя..."
Он тяжело вздохнул, посмотрел на свои руки и, решительным движением расстегнув правый рукав от локтя до запястья, взялся за лучевой резак. Работать одной левой рукой было непривычно, от обжигающей боли темнело в глазах, но багровые буквы одна за другой появлялись на предплечье. Выведя последнюю, сармат на несколько секунд зажмурился, потом, усилием воли отключившись от болевых ощущений, взглянул на распухшую руку с фигурными ожогами. "К-о-н-а-р," — Гедимин приложил к ранам прохладную бронированную ладонь и ухмыльнулся. "Чтобы не забыть. Даже если своё имя забуду."
20 октября 30 года. Галактика Вендана, крейсер "Бет" — Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити
Ожоги от лучевого резака болели всю ночь; Гедимин оборачивал повреждённую руку мокрой ветошью — этого хватало, чтобы отключиться на полчаса, затем боль возвращалась. Когда в полтретьего сармат поднялся на ноги, в последний раз сменил охлаждающую повязку и затолкал свёрнутый матрас в ближайшую нишу, ожог уже не болел, но отчаянно чесался, — заживление шло полным ходом и причиняло не меньше неудобств, чем сама рана.
Гедимин открыл прыжковую карту, несколько секунд в задумчивости разглядывал земной шар, затем ткнул пальцем в область над бывшими канадскими территориями. Выбранная точка была удалена от Земли на четыре "луны" — вполне достаточно, чтобы при сброшенной скорости успеть "отремонтировать" реактор и добраться до аварийной капсулы. "А потом — в Ураниум," — он вспомнил бараки, снесённые под космодром, и турели на уцелевших крышах. "Десять дней назад он был цел. Интересно, как сейчас."
Выбор, впрочем, был невелик — из сарматских баз на Земле, кроме Ураниума, уцелели только Утгард и Коцит, а спутники Сатурна Земной Союз бомбил уже несколько месяцев, — Гедимин думал о высадке на Фебе, но идея казалась ему плохой, и он, не требуя от себя научных обоснований, остановился на Ураниуме. "Там есть лес," — вспомнил он. "И пещеры у озера. Даже если я там буду последним сарматом, есть шансы на выживание. А потом... посмотрим."
В полпятого в отсек деликатно "постучался" Конар. Динамики под потолком шипели и бормотали, — экипаж "Бета" готовился к возвращению в Солнечную систему. Гедимин, вполуха слушая приказы Джона, отметил, что вчерашние каторжники очень быстро освоились на крейсере — хотя там, где с рычагами справлялся один сармат, Джону пришлось поставить двух человек, а кое-где и трёх.
— Сегодня вы смотрите бодрее, коллега, — сказал, зайдя в отсек, Герберт Конар. — Я изучал вашу карту и, признаться, просидел бы над ней до утра, если бы не Сандра. Она утверждала, что вы велели мне ночью спать.
Гедимин ответил на его смешок едва заметной улыбкой.
— Возьми на изучение, — он протянул человеку исчерченный ежедневник. — Может, пустишь в дело.
Герберт взял книжицу, открыл наугад, и его глаза округлились. Он перевёл взгляд на Гедимина и недоверчиво покачал головой.
— Вы уверены, коллега? Тут же огромная работа... Вы сможете это восстановить, если я... если с записями что-то случится?
— Мне уже не нужно, — равнодушно ответил Гедимин. — Как бы ни повернулось, меня в учёные уже не пустят. А ты вернёшься в Лос-Аламос. Я видел его на октябрьской карте — до него никто не добрался. Разберись с ирренцием и доведи реактор до ума.
— Спасибо за доверие, Гедимин, — Конар взял его руку и крепко сжал в ладонях. — Постараюсь не подвести.
"А вот я тебя подведу," — сармату тяжело было смотреть ему в глаза. "Ты посадишь корабль, но поднять его уже не сможешь. Ты, конечно, поймёшь, в чём дело... если не разобьёшься при первом старте."
— Винстон забирает мой корабль себе, — сказал он вслух. — Ты летишь с ним?
— Что вы, коллега, — ответил Конар с невесёлой усмешкой. — Я и до рудников не годился в бравые повстанцы. Джон высадит нас в Альбукерке, я передам ему то, чему научился от вас...
Он снова усмехнулся — как показалось Гедимину, виновато, — и повернулся к щиту управления.
— Перейдём к делу, коллега. Мне не терпится пройти между галактиками.
...Крейсер медленно сбавлял скорость. Гедимин, встав у щита управления, следил за показателями и рассеянно слушал разносящиеся по кораблю команды. Ему было не по себе от того, как быстро Джон и его люди освоили управление, — сегодня они даже обстреляли из гравитронов ближайший астероид.
— Ровно пять, коллега, — тихо сказал Конар; он сидел в кресле Гедимина, подложив на сидение сложенный матрас, и переводил взгляд от монитора к монитору, иногда беззвучно шевеля губами. Он вёл какие-то свои расчёты; в другое время Гедимин спросил бы, что его занимает, но сейчас сармат думал только о возвращении.
— Начинаем, — бесстрастно сказал он. — Atzesh saja! Jasu deka den una!
Из динамиков донеслись отрывистые команды — Джон решил, что экипаж не обойдётся без пояснений. Вслед — на счёте "shi" — загудела сирена.
— Стоп! Астероид по курсу! — крикнул кто-то.
— Qen... qu... ter... — отсчёт продолжался. Гедимин тронул рычажки — два одновременно, как он привык.
— Меняем курс! — крикнул тот, кто заметил астероид. — Размажет!
— Du... un...
— Attahanqa, — беззвучно выдохнул Гедимин, скрещивая в вакууме лучи.
— Держать курс! — отозвался Джон, и сармат одобрительно усмехнулся.
— Астероид! — к первому голосу присоединился второй, а к нему — испуганный гул из разных отсеков. — Прямо по курсу! Тридцать влево!
— Держать курс! — рявкнул капитан. — Мы должны... Что за чёрт?!
Передатчик на запястье Гедимина мигнул; полупрозрачная карта системы Гермеса сменилась на изображение Солнечной системы. Сармат, облегчённо вздохнув, покосился на Конара. Тот сидел, зачарованно глядя на мониторы, и чему-то улыбался.
— Heta! — громко сказал Гедимин. — Вы рядом с Землёй.
Из динамиков уже доносился гомон — сперва растерянный, потом — радостный. Джон выругался прямо в общий канал — он уже видел на мониторах приближающийся земной шар.
— Невероятно, — тихо сказал Конар, повернувшись к Гедимину. — Эти макропроколы... Теперь я знаю, куда делся наш коллега Майкл. Что ж, надеюсь, ему подвернулась удачная планета.
Гедимин кивнул.
— Мы с Холь... я тоже надеюсь.
— Четыре "луны" до Земли! — объявил на весь корабль капитан. — Идём на самом малом к Альбукерке! Маскировку оставить, включить помехи!
Конар неожиданно легко спрыгнул с кресла и протянул Гедимину руку.
— Когда война закончится, я найду вас. Такие, как вы, редко рождаются. Я дойду до Линхольма и Цанева, если понадобится, но вы будете работать в Лос-Аламосе. Если бы вы согласились остаться на...
Гедимин резко качнул головой.
— Мы уже не встретимся. Мне и так сильно повезло тебя увидеть. Мой лимит удачи исчерпан.
Он расстегнул рукав, показывая ряд багровых шрамов. Опухоль за ночь уменьшилась, и буквы, сильно потемневшие, теперь читались отчётливо.
— Это мне на память, — он криво усмехнулся.
Конар протянул было руку к предплечью сармата — но тут же отдёрнул. Его лицо побелело.
