Джимми, который и в самом деле замер с отвисшей челюстью, поспешно водворил ее на место, сопроводив это действие звонким "клац".
— ...И продолжай держать ее закрытой все время, — закончил Крис, — если не хочешь заработать от Чокнутого Уолша полный карман неприятностей.
— Слушаюсь, капрал! — Джимми изобразил растопыренной ладонью что-то вроде салюта. — Сэр, есть одна просьба, сэр. Разрешите взять вместо этого старья нормальную M-16-ю, сэр? Это ведь не специальное снайперское задание, сэр? Разведка и контакт с местным населением?
— Откуда у вас такие сведения, рядовой? — наигранно удивился Крис. — Впрочем, это неважно. В просьбе отказано.
— Мм?
Крис прекратил археологические раскопки и задумчиво уставился на Боллингтона.
— Вообще-то ты мог бы сообразить сам, — медленно произнес он, — или тебе должны были объяснить в Квонтико. Для боя в лесу нужен калибр побольше, патрон помощнее.
— А чем тебе плох 23-й?
— На второй месяц моего пребывания в Панаме, — Крис наконец вытянул из сумки футляр бинокля и задумчиво рассматривал его шершавую пластиковую поверхность, — к нам привезли двоих убитых морпехов — они натолкнулись на герильерос, местных левых повстанцев. Случилось это на банановой плантации, а эта травка там вымахивает ярдов до пяти. И те, и другие успели дать по одной очереди. При этом герильерос из своих "Калашниковых" попали в цель, а наши ребята — нет. Догадываешься, почему?
— Н-не совсем.
— Пуля у M16-й в полете нестабильна, — пояснил Крис. — Чуть что, малейшая преграда, и она мигом начинает кувыркаться и рикошетировать куда попало. Так что не дури голову. Старичок "винчестер 308" — это как раз то, что доктор прописал.
— Понял, — серьезно отозвался Боллингтон. — Учту.
* * *
Стольный град Андилайте недаром прозывался среброкаменным. Большая часть его башен сложена была из белого, полупрозрачного стекляник-камня, сверкавшего под лучами полуденного солнца, как начищенное зеркало.
С надвратной площадки замка Коннегейльт открывался прекрасный вид. Даже самые высокие башни оставались далеко внизу, высовываясь, точно руки утопающих, из зеленой пены по всему граду росших дерев. Замок словно смеялся над тщеславием строителей, намерившихся поспорить с прихотью природы, воздвигшей над городом невероятный обелиск Межевой скалы. Не спорить с мощью бытия, но обратить ее себе на пользу — таков был урок замка, искрившегося алмазной каплей в небе над разнежившимся в летней жаре Андилайте.
Дартеникс ит-Коннеракс боялся высоты. Впрочем, чтобы ублажить стоявшего рядом с ним человека, он пошел бы и на большую жертву, чем отстоять с ним добрый час на упомянутой надвратной площадке. Ратвир ит-Лорис, помимо родового дара, обладал еще одним, не вполне чародейным, зато весьма могучим — даром располагать к себе людей, особенно близких.
А ближе Дартеникса у рано осиротевшего Ратвира не было, пожалуй, никого. За долгие покойные годы род стражей пришел в упадок. Когда погиб отец мальчика, Лорис иг-Арвир, среди кровных его родичей не нашлось никого, кто смог бы взять на себя воспитание своенравного юнца. С мудростью, достойной государственного деятеля, дядя поручил Ратвира заботам Дартеникса, родовитого анойя, пробивавшего себе дорогу наверх при дворе исключительно хитроумием, не полагаясь на обошедший его при зачатии дар.
Дартеникс, тогда еще и не мечтавший о советничьей цепи, согласился с неприличной поспешностью — прекрасно понимая, какие радужные перспективы открывает перед ним место дядьки при юном страже. Не ожидал он одного — что привяжется к своему подопечному, как не привязывался ни к одному живому существу на своем пути. Он не завел семьи, чем вызвал немало слухов и грязных сплетен (из которых обвинявшая его в противоестественном грехе была еще не самой мерзкой), не оставил по себе наследника, чем вызвал тихую радость родни, предвкушавшей, как по смерти могущественного советника все его достояние получит, по старинному закону, самый таланный — тот, кто победит в состязании чародеев под присмотром мастеров гильдии. Вся его жизнь была посвящена двум неразрывно сплетенным целям — благу Эвейна и благу Ратвира.
И юноша платил своему воспитателю нежной привязанностью. Правда, переносить эту бурную любовь с годами становилось все труднее — мальчишка вырос, сил у него прибавилось, а затеи, которыми молодой Ратвир пытался порадовать дядьку, становились все изощренней. Иной раз даже родной его дядя, покачивая головой, ронял нечто в том смысле, что молодому человеку пора бы остепениться.
К потаенному сожалению Дартеникса, как раз остепениться-то Ратвир был не в силах. Для этого требовалось, самое малое, найти себе дело по руке — а дела подходящего Ратвиру не находилось. Родовой свой дар применить он ну никак не мог — слыханное ли дело, зазря стража призывать! — а иными дарами не владел, кроме разве что слабенького провидческого; да и существование последнего Дартеникс выводил исключительно косвенным образом — уж больно ловко угадывал юноша настроение окружающих, едва ли хуже главы гильдии провидцев, но тому вежество указует истинную силу дара своего предательского скрывать, дабы не смущать добрых эвейнцев. К правлению способностей Ратвир не проявлял — скучным это занятие ему казалось и изрядно неблагодарным, вроде черпания воды решетом, о чем он своему учителю не раз заявлял открыто. В лености и недостаточном прилежании упрекнуть Ратвира нельзя было, однако силы прикладывать он предпочитал в тех областях, где, пусть и ценой кровавого пота, можно было достичь непреходящего успеха. С его способностями открытой могла остаться разве что военная карьера, однако ж заставлять стража вести войска — все равно что драгоценным янтарем мостить дороги. Воевод по окраинным землям много, там что ни дружинник, то готов тысячу в бой вести, а стражей — на всю Империю один род, а в том роду... полноте, да наберется ли десяток взрослых, обученных чародеев? Случись беде — и едва ли хватит их, чтобы отвести ее.
А в результате неприкаянный Ратвир болтался в столице, точно льдинка в стакане, и даже его солнечный нрав с трудом помогал молодому стражу переносить безделье.
Многому он, однако, научился хорошо — к некоторому удивлению Дартеникса, в свое время отчаявшегося дождаться, когда его подопечный доведет наконец хоть одно дело до конца. Ратвир умел драться на мечах и врукопашную, прекрасно танцевал, а еще лучше — ориентировался в хитросплетениях гильдейской политики. Кроме того, у него наметилось необычное, но поощряемое Дартениксом увлечение. Ратвир ит-Лорис собирал странности — всякие, будь то исторические казусы или причуды природы. Упоминание в старинных хрониках уникального чародейного дара могло привести его в экстаз и на неделю заставить закопаться в старинные архивы, чтобы прояснить судьбу талана вместе с его носителями.
Опытный советник поддерживал своего воспитанника в этой странной причуде, имея на то свои, сугубо шкурные интересы. Он проследил, чтобы первоначальный всплеск беличьего собирательства, когда Ратвир просто складывал найденное в свою обширную память, чтобы добытые сведения сгнили там безвозвратно, как орехи в занытке, незаметно перешел в упорное стремление докопаться до самых корней события. Теперь юноше мало было знать "что" — он стремился выяснить "почему". А это было первым шагом на пути к тому посту, на который Дартеникс прочил своего ученика.
Он готовил себе преемника. Пока что себе.
— Вот, — внезапно проговорил Ратвир, нетерпеливо указывая вниз. — Вот оно.
Над стоячими камнями, громоздившимися на Мертвом холме за окраиной Андилайте, поднялось вдруг зарево, такое бледное, что Дартеникс даже не уловил, был ли у негo цвет. Зарево продержалось несколько мгновений и угасло, потом появилось снова, мелькнуло несколько раз и погасло — уже окончательно.
— Вот такое... явление, — с тяжелым сарказмом молвил Ратвир.
Советник промолчал. Пускай он не обладал даром улавливать чувства, но опыт общения с подопечным научил его, когда стоит ответить, а когда — промолчать. Если не подстегивать Ратвира, он сам все расскажет гораздо лучше.
— А я все никак не могу убедить дядю, что это признак грядущего вторжения, — раздраженно выговорил юноша. — Я составил график появления, насколько мог, — определенный ритм есть, но не все вспышки в него укладываются. Но я специально попросил Альтерикса открыть мне ворота на Северную гряду, где есть стоячие камни близ Тройкирна — там то же самое. Камни пробуждаются, Дартеникс... и мне не нужно чертить таблицы, чтобы понять это. Я чувствую.
Еще бы. Кому, как не стражу, чувствовать надвигающийся разрыв в ткани бытия.
— И что ваш дядя? — поинтересовался советник, поняв по затянувшейся паузе, что сам Ратвир больше ничего не скажет.
— Выжидает, — с отвращением бросил юноша. "Впрочем, какой он уже юноша... мужчина, пусть и молодой, это я, старея, называю его так по привычке". — При том, что выслать разведчиков к стоячим камням не будет стоить Империи ничего... а своевременное предупреждение — очень многого... не понимаю. Возможно, он надеется на свой дар... но тогда его талан сильно пострадал за годы, потому что он не чувствует ничего.
— Тогда тебе будет интересно почитать кое-какие письма с окраин, — заметил Дартеникс как бы невзначай. — Нечто похожее творится на востоке и западе.
— Да? — с интересом переспросил Ратвир. — Тогда пойдем.
Дартеникс, сходя с площадки, обернулся. Город по-прежнему покойно дремал, уверенный в собственной безопасности, покуда с высоты за ним приглядывает замок Коннегейльт — Безумие Конне, построившего свое обиталище на отвесной скале.
Надеюсь, что я сумею удержать тебя достаточно долго, мальчик. Чтобы ты не повздорил с дядей прежде, чем твоя правота станет очевидна для всех, а не для одного меня.
Тяжело все же быть племянником императора.
* * *
Едва стрекот "хьюи" сошел на нет, старший сержант Уолш подхватил пулемет, на ствол которого он картинно опирался все время высадки, и, покосившись на лейтенанта, заорал:
— Становись!
После нескольких секунд замешательства взвод сумел придать себе форму, отдаленно напоминающую строй.
Уолш скривился и прошелся вдоль замерших морпехов.
— Слушайте сюда, чертовы свиньи, — прорычал он, останавливаясь на правом фланге. Стоявший напротив рядовой-негр, выкатив и без того немаленькие глаза, с ужасом уставился на пулеметный ствол, направленный точно ему в живот.
— Сейчас проверим, осталась ли в ваших куцых мозгах хоть крупица того, что я вбивал в них за последние восемь месяцев. Мы идем в бой... — Какой еще, к черту, бой, подумал Крис, что он несет? — ...И если хотите сохранить ваши задницы целыми, слушайте, меня, как мамочку и папочку, потому что, — голос сержанта упал почти до шепота, — любого, не выполнившего мой приказ, будь он сам господь или главнокомандующий Джордж Вашингтон... я пристрелю на месте!
Кто-то в строю с шумом выдохнул воздух.
Чокнутый Уолш выдержал паузу, злобно буравя взглядом стоящих перед ним морпехов, и продолжил уже нормальным голосом:
— Наша цель — селение в двух милях к... — Уолш осекся, вспомнив, должно быть, о поголовно свихнувшихся на компасах, — ... в двух милях отсюда. Зайдем, поспрашиваем, — сержант хитро улыбнулся, — попытаемся наладить контакт с местными. Крайне желательно уговорить кого-нибудь из них прокатиться с нами до базы. Поскольку командование еще не решило, — ухмылка Уолша все больше становилась похожа на оскал, — насколько местные туземцы дружелюбны, оружие держать наготове, но первому, кто выстрелит без моего приказа, порву задницу в клочья!
Чокнутый еще раз оглядел строй.
— Квинси — в дозор. Аричелла — правый фланг, Дакакас — левый. Манфель и Рид — в хвост. Двинули, парни.
В общем, распорядился Уолш достаточно разумно, подумал Крис, пропуская взвод мимо. Опыта-то у него хватает. Хотя... Манфель, как и снайперы, был придан взводу, и Уолш мог не желать, чтобы в ответственный момент чужаки путались у него под ногами.
Манфель возглавлял расчет тяжелого пулемета. Крис мимолетно посочувствовал этим ребятам, натужно пыхтящим под тяжестью патронных лент. По сравнению с ними они с Джимми шли, считай, налегке.
Идти было легко. Этот лес ничуть не походил на зеленую стену панамских или колумбийских джунглей. Обыкновенный лиственный лес, бежишь по нему, словно скаут из какой-нибудь Тексаны, штат Миннесота, вот только змеящиеся кое-где чудовищные, в рост человека, корни... словно сбежавшие из низкопробного ужастика.
— Связь держи мне! — донесся спереди рык Уолша. — Держи!
— Стараюсь, сэр! Но рация... это старье, не знаю, где его выкопали... и потом, здешняя атмосфера, сэр! Она какая-то неправильная... сигнал то появляется, то опять глохнет.
— ...я сказал. Если не будет связи, я тебя так пну, что мигом на базе очутишься. Я должен иметь возможность в любой момент вызвать поддержку!.
— И какую же поддержку вы будете вызывать, а, сарж? — осведомился один из морпехов. На его лоснящемся от пота предплечье ярко алела татуировка "Чикаго Булле". — Шестидюймовую батарею или эскадрилью с авианосца?
— Замерли!
Лес обрывался как-то сразу. Неправильно. На опушке леса всегда обычно бывают заросли каких-нибудь кустиков, молодых деревьев. Если только, подумал Крис, эту границу, отрезая у леса ломоть за ломтем, не провел человек.
— Так, — произнес Уолш, глядя на деревню, и, сорвав зачем-то с ближайшего дерева лист, принялся сосредоточенно сминать его в комочек.
Крис покосился на лейтенанта Пэррота. До сих пор тот не произнес не слова, но сейчас-то... Как-никак первый контакт с людьми из иного мира, историческая, можно сказать, минута. Конечно, люди эти всего лишь грязные крестьяне, ну так ведь и Колумб тоже наверняка сначала наткнулся на какого-нибудь нищего рыбака.
Нет, Пэррот, похоже, дар речи утратил напрочь.
— Значит, так, — медленно произнес Уолш. — Манфель, ты со своей громыхалой оседлаешь холм, поближе к дороге. Рид — во-он тот куст с белыми хреновинами на ветках. Барнс и Кюммель — вправо и влево на триста ярдов. Квинси остается здесь. Выдвигаемся через пять минут.
"Не нравится мне все это", — подумал Крис, пробираясь к указанному кусту. Белые "хреновины" при более близком рассмотрении оказались большими, дюймов восемь в поперечнике, и ужасно сложными конструкциями белого пуха. Этакая гигантская, да еще к тому же объемная снежинка. Непонятно, как их не сдуло первым же порывом ветра, но красиво просто чертовски.
Хижины выглядели непривычно. Крис на своем коротком веку успел повидать, на картинках и вживую, множество различных построек, начиная от коробочных домиков далласских нищих и заканчивая плетеными хижинами панамских индейцев. Но тут было что-то другое, причем сразу даже и не скажешь, что именно. Вроде бы все на месте — островерхая двускатная крыша, дверь, застекленные в мелкую клетку окна — выходит, не такие уж дикари здесь живут, — и все-таки что-то...
