— Да это просто... я их... — От возмущения и гнева у Бубенчикова язык отнялся. — Паразиты!.. Помещичьи суки!..
— С какой стати? — с горьким злорадством поинтересовался Вяземский.
— То есть как? — бросил сгоряча гэбист. — Они убили троих наших офицеров... Тела уже нашли?
— Два, — коротко отозвался Перовский. — Третьего ищем... он мог оказаться под завалами.
— Они были в своем праве, — ответил полковник. — Мы находимся за границей Бхаалейна, за границей Империи. Здесь не действуют их законы. Владетель обещал не трогать наших ребят только в своих землях. И все! А ваши офицеры, — гэбист обратил внимание на это презрительное "ваши", точно убитые инструктора внутренних войск делали не одно дело с Вяземским, — попались под горячую руку.
Мысленно замполит трижды проклял свой длинный язык, заставивший его прилюдно откреститься от излишне ретивых борцов за социальную справедливость. Если бы он взял ответственность на себя, этого не случилось бы... "Да, — напомнил внутренний голос, — местные всего лишь разорвали бы с таким трудом достигнутый договор и, скорее всего, напали бы на базовый лагерь. И еще неизвестно, чем бы это кончилось". Нет, тогда у ворот он выбрал меньшее из зол, вынужденный временно заменить гэбиста...
— Я им этого так не оставлю! — прорычал он вполголоса — скорее, чтобы выпустить пар. Но Вяземский услышал.
— И что вы намерены предпринять, товарищ генерал-майор? — осведомился он.
— По меньшей мере потребовать объяснений от этого... разжиревшего кровососа, — буркнул замполит.
— Он ответит, что наши люди зря полезли в лагерь лесных разбойников, — холодно ответил Вяземский. — И будет со своей точки зрения прав. Нас предупреждали.
"По крайней мере, ты не сказал "вас", как собирался", — зло подумал Николай Марксленович.
— Не знаю, с кем здешние жители имели дело прежде, — продолжал полковник, не замечая, как мрачнеет Бубенчиков, — но они разработали действенный способ борьбы с идеологическим противником. Их закон — это единое целое. Все, что нарушает закон... ставит нарушителя вне закона. Он уже не человек, а враг. Оспорить закон — значит выйти из-под его опеки.
— Рано или поздно им придется признать превосходство коммунистической идеологии, — процедил Бубенчиков. Ему и самому неловко было сыпать затверженными оборотами посреди пепелища, но слова имели над ним власть — вернее, были воплощением той власти, которой замполит служил.
— И на признавших ополчатся остальные, — Вяземский обвел взмахом руки руины лагеря. — Как здесь. Он помолчал.
— До тех пор, покуда мы хотим поддерживать мир с эвейнцами, — промолвил он, — мы должны играть по их правилам. Как бы это ни было противно нам или нашим... принципам.
— И все же я заставлю здешнего помещика, или кто он у них, извиниться, — прошептал Бубенчиков. — Они должны поплатиться за свое упрямство.
Вяземский пожал плечами.
— Как бы вам не пришлось об этом пожалеть, товарищ генерал-майор, — ответил он человеку, которого держал за идиота, и тут же поправился: — Нет... как бы жалеть не пришлось нам.
* * *
— Коун Раатхакс! Коун Раатхакс!
Управляющий оторвался от придирчивого осмотра, которому подвергал лубяные лукошки с ягодами.
— Пирри! — укорительно пропыхтел он. — Или тебе не говорили было, что...
— Придворный под рукою почтенного владетеля ходить должен неспешно, речи вести угодно и держать себя почтительно, — оттараторил мальчишка. — Все помню, вот! А только из лесу гробы железные выехали! Со стен за воеводой послали и за вами!
— А владетеля известили, олухи? — воскликнул управляющий, коротким взмахом десницы дозволяя нести лукошки по назначению — на замковую кухню.
— Как же не можно, коун? — возмутился Пирри, от избытка чувств хватая почтенного управляющего за рукав. — Первым делом... к нему этот, лопоухий побежал...
Коун Раатхакс отцепился от излишне настырного воспитанника и отвесил ему несильный учительный подзатыльник.
— Тебе сколько раз повторять надо, что к товарищам надо относиться с подобающим уважением, шкодливый отрок? — строго поинтересовался он. — Тем более к тем, кто не может требовать его по праву рождения, как некоторые шалопаи?
— Хорошо, хорошо, коун, — отмахнулся мальчишка.
Управляющий подозревал, что Пирри в очередной раз пропустил его слова мимо ушей, но времени устроить ему выволочку не было.
— А теперь, Пирренакс ат-Рахтаварин, можешь отвести меня, куда намеревался, — проговорил он, скрывая улыбку.
Мальчишка был младшим из внебрачных детей владетеля, и детская наивная гордость своим происхождением еще не выветрилась из его буйной головы. Ничего, постарше станет — успокоится и поймет, что способности важнее древности и важности рода. Сам Раатхакс усвоил это намного раньше... но ему было проще — ему не застил глаза сильный дар, как этому, на удивление таланному мальчишке. Как и все Бхаалейны, управляющий кирном был по природе своей движителем, но едва ль могучим — не анойя, конечно, но к тому близко.
— А вон уже коун Тауторикс идет! — выпалил мальчишка и осекся.
Не то чтобы управляющий недолюбливал воеводу. Просто тот за все годы преданного своего служения Бхаалейну и не пытался добиться всеобщей любви. Даже свои же дружинники скорей уважали его и немного побаивались.
— Идемте, коун Раатхакс! — разнесся над внутренним двором кирна его могучий глас. — Кажется, наши бешеные соседи-демоны решили наведаться к нам в гости. Я бы лично предпочел повстречаться с Картрозовой дружиной — от тех, по крайней мере, знаешь, чего ожидать.
Ступая на лестницу, ведущую на стены, управляющий сосредоточился. Поднять свое тело ему было не по талану даже в молодости, когда коун Раатхакс еще не был таким почтенным и не отрастил столь выдающегося живота, но он еще мог избежать унизительной одышки, всякий раз уменьшая собственный вес почти вдвое, когда приходилось бегать вверх-вниз по ступенькам. Пирри, конечно, умчался вперед, не оглядываясь, зато воевода, к тайной радости управляющего, отстал, гремя в тесном проходе доспехами, которые носил почти постоянно, даже когда в них не было особенной нужды. Как сейчас.
Действительно, на опушке леса выстраивались в ряд пять боевых повозок ши. Из первой уже выскакивали бойцы в грязно-зеленом.
— Или они лишились ума, что готовы напасть на замок, — промолвил управляющий, — или желают поговорить, но опасаются вероломства с нашей стороны.
— Подлое семя, — пробурчал Тауторикс — вроде бы себе под нос, но так громко, что бас его донесся, наверное, до самого двора в шести человеческих ростах внизу. — Или не их сородичей видел я в становище беззаконников? Одну руку они протягивают нам, а второй сжимают за спиной лиходейский нож!
— И все же нельзя отказывать им в праве быть выслушанными, — отозвался Раатхакс. — Владетель принял их под свою руку, и, пока демоны не отвергнут его покровительства словом или делом, мы не можем воевать с ними. Обождем.
От кучки демонов отделились трое и двинулись пешком по дороге в направлении кирна. Раатхакс пригляделся, но громовых жезлов не увидал. Вместо того один из ши сжимал в руках белый плат на палке — некое подобие знамени.
— Надо полагать, посланники, — пробормотал управляющий.
— Похоже на то, — послышался новый голос.
Воевода и Раатхакс разом обернулись. Рахтаварин ит-Таварин ат-Бхаалейн не пользовался лестницами. Могучее его тело плыло в воздухе вдоль внутреннего края настенной площадки.
— Не знаю, чего хотят эти настырные демоны, — проговорил владетель, — но будем готовы к худшему, а надеяться станем на лучшее. Тауторикс — готовь дружину к бою. Тебя же, Раатхакс, я попрошу выйти с ними на переговоры. Возьми с собой двоих, кого посчитаешь достойным...
— Я поеду один, — сорвалось с языка у управляющего.
Владетель Бхаалейн поднял брови.
— Мне бы пришлось взять с собою чародеев немалого талана, чтобы не было зазорно, — пояснил Раатхакс. — Если же ши замыслили некое изощренное коварство, силы колдунов едва ли достанет, чтобы защитить и себя, и меня. Пусть лучше погибну я один, нежели ослаблю их смертью твое владение.
Тауторикс одобрительно хмыкнул.
— Пусть так, — кивнул владетель, хотя по лицу его видно было, как хочется ему возразить.
— А ну, Пирри! — Управляющий ухватил за ухо не успевшего вовремя отскочить мальчишку. — Беги быстро в конюшню, пусть седлают мне... поспокойнее кого-нибудь...
* * *
Хотя на стенах замка Раатхакс и мог завести спор с воеводой, готовым наброситься на подозрительных ши со всей мощью Бхаалейна по любому поводу и без оного, но сейчас, подъезжая к застывшим на полпути от опушки к стенам кирна посланникам, он чувствовал, как в душе его закипает гнев.
Слишком молоды и убоги были эти посланцы. Оскорбительно молоды. Демоны не снизошли до того, чтобы направить к владетелю своих вожаков, воевод или старейшин, — нет, они послали юнцов, безвластных и безответных. Впрочем, одно знакомое лицо управляющий узрел. То был толмач Лейв, такой же тощий и трусливо ежащийся, как и в тот день, когда трое владетелей порешили заключить мир с демонами стоячих камней.
Тот ши, что, как решил Раатхакс, был среди этих созданий за старшего, пробулькал что-то на своем наречии, и толмач перевел:
— Сотник Анатолис Бобрушков при моем пособлении приветствует вас, коун Раатхакс, от своего имени и от имени воевод нашего войска.
Управляющий кивнул.
— Я приветствую вас от имени владения Бхаалейн, — неохотно ответил он. — Зачем вы явились ко двору моего господина, ши?
Толмач обменялся несколькими фразами с простоватого вида сотником и ответил:
— Наши воеводы хотят знать, почему вы убили наших людей в нарушение договора между владетелем Бхаалейна и Советским Союзом.
Управляющий замком едва не задохнулся от негодования.
— Да как осмеливаются твои господа порочить имя Бхаалейна? — прогремел он. — Когда, где нарушали свое слово владетели этой земли? От века она такого не упомнит!
Толмач вздрогнул было, но потом стал твердо.
— Ваши дружинники, — пояснил он, не спрашиваясь у сотника, — напали на становище беззаконников, которым наши воеводы... продавали, — от управляющего не укрылась едва заметная запинка, с которой толмач выговорил это слово, — громовое оружие. Это... внутреннее дело Эвейна, и по нашему закону мы не можем поднять голос в их защиту. Но при этом погибли трое наших... приказчиков, так будет правильно?
Раатхакс кивнул. Для человека, учившего язык Серебряной империи без посредства чародеев, толмач изъяснялся на нем весьма гладко.
— Наши воеводы, — продолжал Лейв, — считают, что вы виновны в гибели советских людей, и требуют объяснений.
— Ши, — надменно ответил Раатхакс, — не могут ничего требовать от владетеля Бхаалейна.
Толмач, задумчиво покосившись на него, перевел.
— В таком случае, — пришел через него ответ, — чего стоит договор, который заключило с вами наше правительство?
Последнее слово управляющий не совсем понял — ни "императорский двор", ни "совет гильдий" не передавали его смысла в полной мере, — но оскорбительное значение вопроса было ему вполне ясно.
— Твои слова могут быть рождены незнанием или злодушием, — ответил он. — Ради вашего же блага сочту, что первым. Никогда еще владетели Бхаалейна не нарушали священного слова. Ваши демоны находятся под его рукой, покуда не нарушают законов гостеприимства. Трое приказчиков, о которых идет речь, — если то были приказчики, ибо воевода наш утверждает, будто они дрались, как воины, — Раатхакс не смог удержаться, чтобы не вернуть демонам оскорбление, пусть и не в лицо, но заклеймив их лжецами, — эти трое стакнулись с врагами владетеля и тем отказались от его покровительства. В их смерти — только их вина.
Толмач опять посоветовался с сотником, которому беседа явно наскучила.
— Наши воеводы, — проговорил он с явной неохотой, — не желают, чтобы их подручных убивали чужеплеменники, не спросив ни имени, ни чина. Они не считают, что подобное нарушение договора служит поводом для его немедленного и безоговорочного расторжения, но требуют, чтобы владетель Бхаалейна извинился перед ними за сие досадное происшествие.
Фраза была такая длинная и витиеватая, что к ее концу с толмача градом катился пот.
Управляющий на миг прикрыл глаза, пытаясь вникнуть в смысл услышанного. Что за притча? Так полагают безумные ши, будто ат-Бхаалейн нарушил данное им слово, или нет? Если полагают, то... дальше и говорить не о чем, Тауторикса кликать надобно, с дружиной. Если же нет и все ж требуют извинений... тут и воеводы не надобно. Из глубин Раатхаксова сердца, точно из колодезя, поднимался черный, холодный гнев, и казалось — вот еще немного, и выхлестнет он, и дородный управляющий, сбросив груз прожитых лет и набранных пудов, сам набросится на оскорбителей.
Раатхакс неторопливо окинул взглядом щуплого толмача.
— Передай своим хозяевам, смерд, — произнес он величаво, — что Рахтаварин ит-Таварин ат-Бхаалейн называет их лишенными чести. Именем Серебряного закона подобное оскорбление должно смываться кровью.
* * *
— О чем там еще толкует этот пузатый урод? — поинтересовался капитан Бобрушков.
Лева Шойфет беспомощно пожал плечами.
— Не совсем понимаю... — замялся он.
— А какого хера? — возмутился капитан. — Они тут что — совсем кретины? Лыка своего зеленого не вяжут?
— Он говорит, что оскорбление, которое мы ему нанесли, должно смываться кровью, — не без тайного удовлетворения процитировал Лева. — Сколько потребуется крови, я не уточнял.
Капитан уставился на надменного Раатхакса.
— Он что — больной? — только и выдавил он.
— По местным меркам — едва ли, — ответил Лева. Он уже усвоил, что может говорить почти все, что захочется, если только выдать эти слова за перевод с эвейнского. Или комментарии к переводу. — Он придворный... в общем, он ко двору местного феодала приписан. Я сейчас попробую поподробнее его расспросить...
Он пустился в дискуссию с посланцем владетеля Бхаалейна, а капитану Бобрушкову оставалось только беспомощно выслушивать многосложные эвейнские слова, сыпавшиеся из Левы, точно макароны с вилки.
— Он вызывает нас на поединок, — внезапно прервавшись, перевел Лева. — То есть не он лично, а его господин с войском. — Он помедлил, прислушиваясь к словам парламентера. — Говорит, что из уважения к себе, а не к нам не станет выводить в поле всю свою дружину, а ограничится равным числом бойцов... чтобы никто не мог назвать его трусом.
— Товарищ военный переводчик, — с трудом переведя дыхание, выдавил Бобрушков. — А вы ему объяснили, что такое БМП?
Лева снова пустился в объяснения, размахивая руками на манер ветряной мельницы. Раатхакс презрительно глянул сначала на капитана, потом на БМП-1, плюнул в траву и развернулся. Его прямая, как палка, спина еще долго маячила перед глазами у ошарашенного Бобрушкова.
