— Майор Норденскольд! — окликнул кто-то. — Майор Норденскольд!
— Извините! — без особого раскаяния прервал Обри физика, разливавшегося соловьем о перспективах сравнительной космологии, и повернулся к встревоженному сержанту: — Что у вас?
— Майор, кажется, нам прислали партию бракованных приборов ночного видения!
Начинается, мрачно подумал Норденскольд, направляясь в сторону менгиров, где его внимания ожидала огромная груда, в чреве которой прятались саботажники-транзисторы.
* * *
При первом же взгляде на будущую базу Вяземскому захотелось выматериться. Не выругаться, а именно выматериться, хорошо, от всей широкой русской офицерской души, так, чтобы бывалых прапоров в краску вгоняло — а то ведь какой же ты офицер, если собственных солдат перематюгать не можешь?! Да чтоб тебя головой в ствол и в жопу досылателем... и так далее.
— Вы тут что строите? — осведомился полковник у Сапрыкина, с превеликим трудом удержавшись от употребления неопределенных артиклей.
— П-простите, товарищ полковник, — растерянно моргнул стройбатовец.
— Вы курортную зону строите или укрепрайон? — рявкнул Вяземский свирепо. — Это вот — что?
"Это" представляло собой контуры стен небольшого, на две комнаты, домика.
— Э-э, жилище для личного состава, — оттараторил Сапрыкин. — В смысле, высшего командного. Там дальше — столовая.
Вяземский скрипнул зубами.
— Вы вообще когда-нибудь кроме военных городков что-то строили? — устало спросил он. — Или на дачах специализируетесь?
— Обижаете, товарищ полковник! — воскликнул стройбатовец. — У меня, если хотите знать, личная благодарность командующего округом за... — Он резко осекся.
— Ну? — подбодрил его Вяземский. — За ударное строительство бани?
— Дома офицеров, — вздохнул Сапрыкин потерянно. — Ваша правда, товарищ полковник. Не учили нас этому. Точнее, учили когда-то, да на практике... дачи и казармы, склады и дачи. Какой уж тут из меня Карбышев?
— Ладно, — после недолгой паузы заключил Вяземский. — Как говорил... в общем, наполеонов с Кутузовыми под рукой нет, будем обходиться наличными силами и в бою учиться. Ржевский, — кивнул он стоящему поодаль лейтенанту. — Сгоняйте-ка за Перовским, одна нога здесь...
— Уже бегу, тов-полк!
— А вы пока. . — Вяземский достал из планшета наскоро начерченный план базы. На бумагу тут же напал внезапно поднявшийся ветерок, норовя вырвать секретный документ из рук и унести за тридесять земель.
— Значит, так. Все эти... — Вяземский скрипнул зубами, — вышки, которые торчат на высоте, как прыщи на роже — убрать _на хер_! Вам что — сто пятьдесят метров господствующей высоты было мало?! Еще пяток захотелось? Всю эту проволоку... смотать! Потом сделаем нормальное, но всем правилам заграждение, а не забор этот... — Полковник вздохнул. — Товарищ Сапрыкин, я, конечно, все понимаю, но думать-то тоже иногда нужно, даже в армии. Особенно в армии. То, что вы тут начали сооружать, это не укрепленная база, это даже не знаю как назвать, — концлагерь "Солнышко" какой-то. Техника вся в одном месте скучена, боеприпасы рядом с ГСМ... брось спичку, половина базы на воздух взлетит. Вас что — не учили, что это нужно в первую очередь под землю убирать?!
— Так ведь была бы нормальная земля, товарищ полковник, тут же камень сплошной!
— Туфта это, а не камень, — отрезал Вяземский. — Нашли проблему — известняк. Пообещайте одной вашей роте по полбанки сгущенки из доппайка, они вам как раз до обеда котлован и выдолбят. Особенно если догадаетесь где разжиться отбойными молотками. А прожекторы... ладно хоть, подключить не успели, а то бы оставалось только надпись выложить: "Мы здесь!" Буквами пять на пять из красного кирпича.
— Товарищ полковник, капитан Перовский по вашему...
— Вольно, разведка, — усмехнулся Вяземский, опускаясь на корточки. — Давай, падай рядом, будем думу думать. И вы, — кивнул он Ржевскому и Мушни, — тоже падайте.
— Я так думаю, товарищ полковник, — зачастил Ржевский, — здесь уже пора устраивать Великую Октябрьскую. Все ломать и строить по новой.
— Слюшай, умный мысль, — восторженно уставился на друга Кордава. — Надо же, и с тобой случается!
— Молчать, корнет, — отмахнулся Ржевский.
— В первую очередь, — начал Перовский, — предлагаю убрать к чертовой бабушке танки с периметра. Пока для них не готовы нормальные огневые, они изображают большую и жирную мишень.
— Какого их вообще сюда притащили? — воскликнул Ржевский. — Дали бы лучше пару "шилок". И я краем уха слышал, что начали поставлять в войска БМП-2 с тридцатимиллиметровыми авиационными пушками.
— Мощь нашу демонстрировать, — ответил несознательный Перовский, — Окрестному зверью, которое от его орлов, — он кивнул в сторону оставшегося стоять Сапрыкина, — уже давно на сто первый драпануло.
— Да, кстати, Виктор Павлович, вы тоже садитесь, — предложил Вяземский. — В ногах, как говорится, правды нет, а думать лучше всем вместе.
— Одна голова хорошо, а полторы хуже, — сострил Ржевский.
— К вам, лейтенант, — обернулся Перовский, — как я погляжу, это особенно относится.
— Для начала, — заключил Вяземский, — обустроим систему огневых вот здесь, — острое жало карандаша прошлось по трепыхающемуся листику, — и здесь. Примерно посреди склона. Потом, когда закончим доты на вершинах, можно будет все это засыпать обратно, чтобы не оставлять на склоне непростреливаемых мест.
— Мин мало, — неожиданно сказал Перовский. — То есть... — поправился он, — количественно их уже до хрена, но все почему-то одного наименования — ПМН-ки. Ни сигналок, ни направленных...
— А я тут при чем? — удивился Сапрыкин. — Снабжением ведает Колесничих, к нему и обращайтесь.
— Он сказал, что мои требования рассматривать не будет, потому что он и так не успевает разгребать все, что сыплется через портал, и вообще ему нужен приказ вышестоящего начальства.
— Будет приказ, — пообещал полковник. — Составьте список, что вам... да и не только вам, необходимо в первую очередь, я его завизирую.
— Сколько у нас сейчас всего "Утесов"? — жадно спросил Мушни.
— Не знаю. Десантники только начали прибывать. Наверное, что по штату положено, то и получим. А что?
— Надо будет... — Старший лейтенант замялся. — На позицию их в первую очередь выставлять. Тут деревья такие...
— Тут деревья такие, что их бээмпэшная пушка не возьмет, — хмыкнул Ржевский. — Видали? Сразу за полосой стволы в три шага обхватом. А дальше — больше.
— Толом расчищали, — поддакнул оправдывающийся Сапрыкин.
— Да уж не бензопилой "Дружба", — отмахнулся от него Перовский. — Ставить надо АГС, АГС и гранатометчиков. Пока сектора обстрела не расчистим... Да, и гранатометчикам сказать, чтобы стреляли, если что, по кронам — тогда эффект будет типа шрапнельного.
— Товарищ полковник, а когда наконец наша техника прибудет? — поинтересовался Ржевский. — Второй ведь день уже по палаткам тут без дела маемся.
— Кто без дела, — начал Мушни, — а кто и...
— Завтра с утра, — пообещал Вяземский. — Батарея Д-тридцатых, три минометные и "Град".
— "Град"? — удивился Сапрыкин. — На кой? Куда я его дену? И так весь пятачок техникой забит по самое не могу, одни вертолетчики вон сколько места заняли.
— Действительно, странно, — кивнул Перовский. — У них же минимальная дальность... Тут им разве что на прямую наводку — шар-pax, и пол-леса нет.
— А минометные какие? — осведомился Ржевский.
— Две восьмидесятидвух и одна стодвадцатых, — ответил полковник. — Вот вам, кстати, Валерий, и работа. Наметьте для них позиции... ну и вообще посчитайте. Под ваше начало они и пойдут. Кордава, а вам — то же самое с гаубицами.
— Десантный майор когда должен прибыть? — спросил Перовский.
— В 14.00, — Вяземский глянул на часы. — Еще полтора часа. С ним прибудет начштаба группировки, он и примет на себя руководство.
— Тогда, может, я начну свое хозяйство потихоньку собирать? — предложил капитан. — И погранцам то же самое посоветую. Если нас наконец снимут с охраны периметра...
— Что, не терпится настоящим делом заняться? — усмехнулся Вяземский.
— Так ведь пора бы уже, товарищ полковник! — вскинулся Перовский. — Аэрофотосъемка уже четыре деревни выявила, из них две — меньше чем в четверти часа лету. Поднять две группы и пошарить там по окрестностям... Да можно и пешком, недалеко ведь.
— Вот у начштаба и спросите, — отрезал полковник. — Еще неизвестно — может, пошлет своих драгоценных спецназовцев на разведку... а вам в лагере сидеть.
* * *
Тауринкс шел по лесу медленно и осторожно, стараясь ставить ноги на самые крепкие корневища в редком сплетении, настланном на землю, и не провалиться ненароком в лежащую под ними клейкую грязь. Стыд-то какой — друиду в лесу упасть и изгваздаться! Конечно, силы Тауринкса достало бы, чтоб каждый встречный кедр готов был ему подставлять корни под ноги вместо ступеней, но зачем зря тревожить дерева? От него не убудет поглядеть, а лесу прежде всего нужен покой.
Хотя здешние леса и так какие-то... сонные. То ли друидов в здешних краях еще меньше, чем думал Тауринкс после беседы с давешним старостой, то ли колдуют они спустя рукава, но нет в этом лесу настоящего понятия. Разбуженный лес, он ведь какой — когда надо, пособит человеку, когда надо, осадит — не зарывайся, дескать, а когда нужда придет, его и против супостата поднять можно. И ведь не скажешь, чтобы особенно мирно край жил. И с островов в Рассветном океане пираты нагрянуть могут, и с севера приплывают дикари на своих длинных галерах, в которые запрягают морских змеев и на носу помещают грубо вырубленную змеиную голову, а уж про Беззаконную гряду и вовсе речи нет, как бы не сглазить... Теперь вот староста этот уверяет, что стоячие камни опять проснулись. Значит, жди нашествия диких ши. Каких варваров извергнет на сей раз каменное кольцо — сами боги не ведают. Так что же здешние друиды ушами хлопают? Не-ет, тут работы непочатый край... а и точно, весь край, вот же как сказалось!
Может, прямо тут и начать? Вот, к примеру, что за блажь лесу пришла так густо деревья сажать? Да тут каждое третье — лишнее, мешают друг другу, свет заслоняют, толкаются, в тени вода копится, вместо того чтобы в Драконью реку стекать. Здесь прореживать и прореживать... ага, но начинать-то отсюда никак нельзя, повалятся стволы, да так им и гнить без толку, уж лучше с деревенских окраин пойти. Там и на уголь, и на деготь, и на доски переведут. Мало ли какую пользу люди от леса поимеют? Искушение грызло Тауринкса, как бобер — молодую березку, и друид, верно, рухнул бы, забыв и про затею свою дурацкую, и про россказни старосты Тоура, но тут его растекшийся по ветвям и корням разум ощутил некое присутствие:
Тауринкс прислушался — не только своими ушами. Столько мелкой живности обитает в лесу — незнакомый человек и предположить не сумеет. Конечно, от всяких мошек-букашек толку не будет. Слишком по-иному чувствуют они мир. Потому учеников и подмастерьев в гильдии друидов и учат не связываться с ними и в еле заметные умишки их не проникать. Правда, не было такого ученика, что не нарушил бы запрета, чтобы потом долго удивляться про себя — зачем запрещать то, от чего и так пользы не жди? Тауринкс и сам в юные года поглядел на мир многосоставчатыми глазами пчелы и потом не один месяц просыпался в холодном поту, пытаясь вспомнить цвет, которого человеческие глаза просто не видели.
Но при небольшом опыте чародей может воспользоваться, скажем, слухом белки или оленя. Вот и сейчас в десяти шагах от тех, кто нарушил покой леса, кралась за добычей ласка. Ушки у нее чуткие, хотя басовые тона она не различает — зачем ей, привычной находить мышей по еле слышному писку?
Голоса... голоса и шаги, и треск корней, и чавканье грязи под тяжелыми сапогами. Тауринкс поймал себя на том, что не может разобрать ни слова, и успел восхититься даже хитроумием разбойников — ибо никем другим эти люди быть, конечно же, не могли, — переговаривающихся в подражание голосам зверей. И только потом он понял, что невидимые незнакомцы разговаривают словами. Только слова эти не имели ничего общего с языком Эвейна. И вот тут друида пробила дрожь.
Вся Серебряная империя говорила на одном наречии. В разных краях были в ходу разные словечки, в одних всеобщее "кс" становилось "з", в других всплывало начальное "х" перед "э", но купец или путешественник мог пересечь Эвейн от моря до моря, от рубежа до рубежа, не меняя говора, впитанного с молоком матери.
Если чужаки, бредущие по его лесу, не ведают всеобщего языка, тому может быть лишь два объяснения. Или они явились из-за пределов Империи — тогда это варвары, дикари, пришедшие убивать и грабить, потому что купцы, приплывающие торговать, не ходят лесами, как тати, они смело причаливают к пристаням, ибо Серебряный закон не велит причинять вреда торговому человеку. Тогда надо поднимать войско Бхаалейна, да поскорей. Но вначале следует поглядеть на них, потому что есть ведь еще один случай.
Эти пришельцы могут оказаться _ши_.
И вот тогда надо поднимать уже не одну владетельную дружину, а всю Серебряную империю.
Последнее вторжение из стоячих камней обрушилось на Империю три столетия назад. Обычно память людская коротка, но орда захватчиков, предводительствуемая, против обыкновения, чародеями, набравшими в благословенном Эвейне невиданную мощь, оставила по себе такую славу, что самое имя ши стало бранным. Неплохо образованный Тауринкс знал, что были времена, когда это было не так — ведь и сами предки эвейнцев, основавших Империю, были пришельцами в этом мире, и их царство тоже строилось поначалу на крови. Но народ, тогда еще называвший себя арийнами — родовитыми, — прошел колдовскими вратами завоевывать новые земли. Варвары, чьего истинного имени так и не узнал никто, а если узнал, то постарался похоронить его навеки, пришли разрушать, хотя причины тому были не ведомы никому, и знание это умерло вместе с последним ши. С той поры крупных прорывов не случалось
— так, разве что забредет вдруг, заплутав между мирами, случайный странник. Но память оставалась. Потому что нашествие могло случиться в любой год, при жизни любого поколения. И Тауринкс с внутренней дрожью осознавал, что именно его современникам выпало отражать проклятие этой земли.
Как назло, ни одного крупного зверя в округе не оказалось, а зрение мелких тварей было для друида бесполезным. Почти все они страшно близоруки, да и полагаются больше не на глаза, а на уши и нос. Что же, придется глядеть самому. Вообще-то способности Тауринкса позволяли ему похитить и человеческое зрение, но он предпочел этого не делать. Определять издалека чародеев он не умел (все же друид — не провидец), а нарваться по глупости на вражеского шамана не желал. Добрый товарищ его юных лет совершил когда-то подобную ошибку, и Тауринкс до сих пор навещал его могилу — пустую, потому что тела, чтобы уложить под курган, так и не нашли. Среди дикарей попадаются порой необыкновенно одаренные волхвы.
