— Я двадцать лет служил в военной контрразведке и особых отделах армии, начав перед великой войной. И такими случаями часто занимался. У нас солдатам запрещено сдаваться в плен добровольно, они обязаны убивать врагов, пока могут. Лучше, чтобы погибли в безнадежном бою, чем попали в плен. Мы говорили солдатам, что при попадании в плен будут умирать долго и мучительно от рук врагов, и легче умереть убив себя. Особенно плохо относимся к тем, кто переходит во вражеское войско, тогда и родных наказываем.
— Откуда такая жестокость? — спросила целительница. — И какой у вас был враг?
— Наши враги объявили, что они избранный богом народ, у которого другие народы должны быть рабами. Когда на нас они напали, то грабили, убивали и угоняли в рабство наших мирных людей. Потому наши солдаты часто воевали в безнадежном бою до их полного истребления. Те, кто попадал в плен и не шел во вражеское войско, умирал долго и мучительно от голода, холода, тяжелой работы и издевательств. Враги тех наших солдат, кто переходил на сторону врага, заставляли убивать наших мирных людей там, где спрятавшиеся в лесах бойцы с ними воевали. Две трети из наших убитых на войне это мирные люди.
— Вы можете дать нам свои воспоминания посмотреть? И кто вы? — спросил с разрешения владетеля Паратакс.
— Я воевода большого ранга и друг нашего императора. Прибыл проверить, как младшие воеводы командуют. Того, который оскорбил Картроза и вооружал разбойников, сильно накажут, если вообще не казнят. Своими воспоминаниями не поделюсь, но дам вам на время людей, которые видели больше меня, — ответил Петров и приказал позвать из ГАЗ-66 нескольких пожилых людей.
Первый был очень худым ветераном, так и не оправившимся до конца после плена с 1941 года. Паратакс увидел пылающие деревни, груды трупов, изувеченных живых и мертвых бойцов, зверства гитлеровцев в концлагере, после освобождения допросы и проверки особистами, и наконец освобождение. Второй пожилой мужчина прошел всю войну на передовой и увидевшим руины городов, бомбежки колонн беженцев, виселицы и концлагеря на освобожденной территории. Эвейнцы переваривали увиденное, стиснув зубы. А дальше — больше.
Воспоминания людей, переживших оккупацию. Грабежи, убийства за мелкие провинности, облавы, издевательства в деревнях, подконтрольных немцам вспомнили совсем ветхие старичок и две старушки. Мужик предпенсионного возраста вспомнил, как сожгли его родную деревню на Витебщине со всеми жителями, как скитался подростком по пепелищам всех окружающих деревень, потом радость от освобождения.
Паратакс ужасался всему, потом заметил, что одна женщина, вся в диком ужасе, не дает свои воспоминания, сама боится в них заглядывать. Его, как и владетеля Бхаалейна, испугало увиденное, но последний посчитал трусостью отказаться от видений последней женщины. Лучше б остановились!
— Будьте прокляты, будьте прокляты на века, варвары!!! — кричал, обливаясь слезьми и корчась на земле, провидец, затопленный волной ужаса от женщины.
— Кто проклят? — спросил владетель. И получил от провидца чужие воспоминания. Голодающие, умирающие дети, из них выкачивали кровь, калечили, убивали разными способами, девочки лет семи-десяти собирали и выносили хоронить в ямах трупы грудных детей, умерших от голода... И било молотом в голове незнакомое слово "Саласпилс", название страшного места. Едва не свалившись с коня, сказал:
— Я понял, почему ваш солдат боялся плена. Только почему вы отказались от своих владетелей? Может, от этого ваши беды?
Старший воевода ши усмехнулся как учитель над глупым учеником и показал на стариков:
— Они жили и уже растили детей при прежней власти.
Паратакс увидел и поделился с другими эвейнцами видениями дореволюционной России, нищету деревни кроме кулаков, голод, регулярно как ночь приходивший, как заставляли за бесценок продавать зерно, а потом умирали крестьяне от голода. Детей умирала по меньшей мере треть от всех родившихся, а то и половина. В городах тоже не сахар был. То, что увидел в воспоминаниях друида, было благодатной жизнью и работой по сравнению с тем, что было в городах при власти владетелей. И эти старые владетели ши были всего лишь воеводами, а их мудрецы, создающие машины, не имели власти.
— Коун Петров, мы видели испорченных владетелей, которые начали становиться купцами и разбаловались вашими товарами и роскошью. Но мы хотим знать, как было до власти купцов. Если в вашем мире хоть где-то есть такая власть, мы хотим увидеть воспоминания тех, кто ее видел, — не сдавался владетель Бхаалейн.
— Уже нет, но она была недавно в стране высоких гор. И мы позаботились о свидетелях, — глава советской контрразведки откровенно торжествовал, позаботившись о выполнении просьбы Краснова, целенаправленно наводившим справки перед ней. Из голема вывели четверых смуглых людей, трое из которых были с разными увечьями: у одного была отрезана рука, женщина была без носа и ушей, третий был слепым. — Этих людей владетели калечили за мелкие провинности. Там вся страна была ужасным местом как концлагерь Саласпилс, пока их не захватили.
— Вы хотели помириться с Картрозом. Пусть его провидец смотрит их воспоминания, а мне Паратакса жаль, — ответил эвейнский барон, глянув на своего провидца, сидевшего в трансе на земле. После спросил у Громова. — Ты выбрал или нет, с кем хочешь быть?
— Мне обещали, что не причинят вреда. Я ухожу к своим, — ответил десантник и подошел к Краснову с Петровым. Толю посадили в автобус к своим десантникам.
— У нас некоторые люди стали анойя, когда здесь побыли. Мы хотели б, чтобы вы нам их обучили использовать свой дар, — попросил Сергей. Показал на стены и спросил. — Меня интересует, например, как вы соединяете блоки.
— У гильдий просите. Мы не будем учить, пока ваши колдуны не будут у меня в дружине, — услал владетель и поехал к замку.
Петров и Краснов переглянулись и подсели в автобус-внедорожник. Только русские могли придумать автобус-внедорожник, это ГАЗ-66 с комфортным кунгом для перевозки людей. Майор сел напротив Толи.
— В глаза мне смотри и расслабься, — приказал и стал как мог прощупывать, пока ехали. Ничего подозрительного не обнаружил, разве что знание эвейнского языка и следы снятия воспоминаний. Объявил:
— Недельку поживешь в госпитале под присмотром, потом в отпуск съездишь.
Лейтенант Топоров прицепился с вопросом:
— Рядовой Громов! Вы почему не выполнили мой приказ? Тебе что, сам генерал должен приказывать?
— Ты, мля, офицер или тупой прапорщик? Я встречал много прапорщиков умнее тебя. Может, расжаловать тебя? — вспылил гэбист. — Говно офицер, который не умеет найти подход к подчиненным.
* * *
Генерал-полковник КГБ Петров Василий Иванович бродил по деревне в сопровождении десантников и осматривался. Дома из просмоленных бревен и досок, крыши крыты дранкой, нарезные наличники, окна с мелкими стеклами. Кругом поля с пшеницей и разной зеленью, покосы, пастбища с коровами. В хлевах, надо полагать, свиньи, куры бродят. Детей много, никакого голода нет и в помине.
Контрразведчик родился и вырос в большой деревне Беляево на берегу Западной Двины на границе Смоленской и Витебской областей, где так же рядом была и река, и большой лес. Там был такой же чистый свежий воздух, пахнущий травой, лесом и домашними животными. Но жили куда беднее как между войнами, так и до революции. Почти все дома были крыты соломой, которую, бывало, весной обдирали на корм скоту. И самим не хватало еды, жили впроголодь. До революции обдирали крестьян налогами, чтобы было на что шиковать буржуям и помещикам. При Сталине на строительство заводов грабили деревню. Только в пятидесятые годы русская деревня стала забывать про голод. Богато, не хуже, чем в Эвейне, советское крестьянство зажило только в конце шестидесятых, благодаря советской власти.
А тут при феодализме живут неплохо. Платят налог барону и себе хорошо остается. Спросил у мужичка, чинившего косу у себя во дворе:
— Как вы тут поживаете? Много ль владетелю платите?
— Неплохо, коун купец. Платим разумеется, немало. Так и владетель нас защищает, если что. Друид, заклинатель погоды, целитель и другие его чародеи нам, если что, помогают. Справедлив владетель Бхаалейн, долгих лет ему жизни.
— А если засуха или много дождей? Или дети болеют? Много их умирает?
— Да что вы! На то и заклинатель погоды, чтоб у нас такого не было. Целитель лечит, ежель что. Такого, чтоб ребенок умер, давновато не было, а случается, что утонет или зверь утащит. Добро, что редко.
— Справедлив ваш владетель, — ответил генерал и задумался, переспросил у других жителей деревни. Вечером поделился с Красновым и спросил, есть ли хоть какая-то возможность построить в Эвейне социализм, если такие отношения между владетелем и его людьми. Майор задумался и сказал:
— Есть у меня одна идея, но вам не понравится с точки зрения соблюдения секретности.
— Выкладывай.
Выслушав план, точнее, стратегию, Петров дал добро. Ненадежная долговременная стратегия убытков не обещала в случае провала, зато ограждала от признания поражения и давала шанс на построение коммунизма в Эвейне.
Бхаалейн, Картроз и Финдейг, увидев через провидца Картроза воспоминания тибетцев, сказали, что таких владетелей в Эвейне дружно убивают с особой жестокостью, и что такие мерзости к простому люду редкость даже в варварских княжествах. Картроз, к великому сожалению, заявил, что хоть зла уже не держит за ошибочное обвинение после увиденного в памяти жителей Тибета, но его честь не позволяет на своей земле давать большие вольности шиевым дружинникам, пока ему не выдадут живого Бубенчикова на расправу. Петров не сказал ни да, ни нет, обещая подумать.
— Вы хорошо справляетесь, подполковник Краснов. Если сделаете все намеченное с большим успехом, то скоро станете полковником, — похвалил генерал-полковник Сергея. Подгорных скептически возразил:
— Вообще-то я дал ему звание майора авансом в надежде, что хорошо справится. Выходит неплохо, но к нему есть замечания.
— Товарищ генерал-лейтенант, я читал его личное дело и пришел к выводу, что звание майора дали Краснову поздновато из-за того, что он кой-кого обидел своей инициативой. Что же касается вас и начальника ГлавПУра, то мало шансов на то, что Машеров не лишит вас должностей и званий за потакание Бубенчикову.
Иван Александрович знал, что соперничество в ущерб интересам страны чревато последствиями вплоть до расстрела в тяжелых случаях, и посему не посмел возражать.
Полковник Вяземский подбежал к Петрову в последний момент:
— Товарищ генерал-полковник, я тут вспомнил одного человека, который проверял мой рапорт, и по чьим данным прекратили материальную помощь племени людоедов. Это кандидат наук Сергей Георгиевич Кара-Мурза. Прошу его к нам замполитом, нам же второй Бубенчиков не нужен.
— Товарищ Вяземский, это ж ученый и уже доктор наук, сотрудник идеологического отдела ЦК КПСС, подчиняется секретарю ЦК КПСС Шелепину Александру Николаевичу. Он не офицер к тому же.
— Так тем более, пусть изучит обстановку для правительства и замполитов.
— Я подумаю, — мысленно Василий Иванович отметил Вяземского как перспективного офицера. Может, им Дарьева заменить?
* * *
Лейтенант Джаред Томас озирался, недовольно морщась на солнце. Несмотря на то что нанятый майором Норденскольдом за ящик "Джеллибинс" чародей вложил в память всему отряду разведчиков знание туземного языка почти неделю назад, приступы головокружения до сих пор мешали лейтенанту сосредоточиться.
Городок — уже третий, который миновал отряд на своем пути к столице, — на взгляд Томаса, ничем не отличался от предыдущих. Он был так же немноголюден — едва ли больше крупного села, — грязен, вонюч и темен. Темные доски стен и оград, темная грязь в переулках, темная от дыма солома на крышах бедных домов и почти черная черепица — богатых. И даже не это казалось лейтенанту наиболее странным и отвратительным, а то, что местных жителей окружавшее их убожество нимало не тяготило.
Умом Томас, конечно, понимал, что иной жизни и не ведают здешние бедолаги. Ни демократия, ни ватерклозет, ни медицинская страховка не попадают в рамки их ограниченного кругозора, а потому и не вызывают желания заполучить их. Но в сердце лейтенанта бурлившая вокруг него чужая, непонятная жизнь вызывала только раздражение и неприязнь. Во Вьетнаме было проще — маленьких желтокожих и раскосых гуков просто переставали воспринимать как людей, они сновали под ногами, точно муравьи, и раздавил ты походя одного или десяток — неважно. Но жители параллельного мира походили на американцев так сильно, что вроде бы перепутать — раз плюнуть. И все же ошибиться было совершенно невозможно. Они выглядели так же, но иначе говорили, двигались, дышали и жили — вот чего снести было никак непосильно!
Однако что бы ни думал по этому поводу лейтенант Томас, а покуда операция разворачивалась по плану. Хотя первая группа не дошла до цели — их разоблачили и отряд пришлось срочно эвакуировать вертолетами, — она принесла массу ценнейших сведений о местных обычаях, без которых второй вряд ди удалось бы зайти так далеко
Лейтенант покрутил цепочку на шее. Еще один обычай. Все заграничные купцы должны носить вот такую цепь — медную, с одним широким серебряным звеном. Украшение аховое, не всякий педик на себя такое напялит... но цепь не была украшением. Это был одновременно пропуск и паспорт, олицетворение защиты Серебряного закона. Такие цепи выдавали на порубежных постах или во владениях на границе за символическую мзду. Без цепи иноземец рисковал быть ограбленным, убитым, обманутым... как Дирксен из первой группы. Он отказался надевать цепь. И в первом же городке был убит в драке с местным трактирным задирой. Как получилось, что тренированный "морской котик" не смог одолеть какого-то туземца, никто не понял. А городской голова, к которому мнимые купцы явились с жалобой, просто отказался с ними разговаривать, едва услышав, что убитый снял свою цепь.
Уже позднее, когда в путь двинулась группа Томаса, стало понятно — бесцепочных не любили. Просто потому, что беззаконие их работало в обе стороны. Если бы Дирксен убил своего противника, он не понес бы никакого наказания. Его могли зарезать родичи или друзья погибшего... но закон не требовал покарать убийцу, потому что тот находился вне области его действия. Так что без этого "украшения" заморские гости рисковали закончить свою жизнь очень быстро.
Торжище занимало едва ли не половину городка. И в этом не было ничего удивительного — ради этого нескончаемого базара он и жил, и существовал, и охранял ревниво свою независимость от трех владений, чьи границы сходились в этом месте. Сюда съезжались купцы и с самого порубежья, и из-за границы, и из срединных земель Империи, и из ближних краев, чтобы обменяться товаром, а заодно — последними новостями. Здесь же поселялись разъезжие чародеи — те, что посильнее, кого нет проку держать в одной деревне. Вот над домом болтается вырезанная из черного дуба ладонь — здесь обретается целитель. А вот похожий знак — две ладони лодочкой — это уже друид. Вот над кузницей виднеется сдвоенный знак — молот и стилизованный костер, — здесь куют наговорное оружие. Лейтенант не удержался — в прошлом городке купил себе нож такой вот работы. Зашел он в лавку при кузне случайно — посмеяться над местными кустарями. А как зашел, не смог отвести глаз от небольшого отдельного прилавка. Остальные были вещи как вещи — добротные, крепкие, без изъянов, но и без излишеств. А в стороне от них, прикрытые промасленной холстиной, лежали... произведения искусства. Джаред выложил за один-единственный нож почти все, что мог позволить себе потратить, да вдобавок продал кузнецу кое-что из личных вещей и при этом вовсе не считал, будто переплачивает. Позднее, на постоялом дворе, он для пробы полоснул радужно блестящим лезвием кожаный ремень — тот развалился на две половинки.
