— Кровь! Б... я что, ранен?! Или убит?
Не помня себя от злости, Васька вскочил, щелкнул предохранителем на "непрерывный" и опустошил весь рожок "калаша" в развесистый куст метрах в двадцати от него.
Остальные разведчики тоже открыли огонь. Кто-то бросил гранату, затем еще одну.
— Прекратить огонь!
Команда была весьма своевременна, учитывая, что некоторые уже меняли третий рожок.
— Прекратить! — снова рявкнул старший лейтенант и, дождавшись, пока стрельба наконец утихнет окончательно, громко осведомился:
— Хоть один человек. Видел. Четко. Куда стреляет? Ответом ему было пристыженное молчание.
— Вроде мелькнуло за тем деревом... — неуверенно сказал кто-то.
— Так, — веско проговорил лейтенант.
— Да ведь, товарищ старший лейтенант... — начал было Сошников и осекся, глядя на ладонь, которой он только что отчаянно пытался зажать рану.
Теплая липкая жидкость, якобы хлеставшая из него, была зеленой.
— Ботаников бы сюда, — задумчиво процедил Окан, глядя на покрытое крупными зелеными плодами дерево, стоящее аккурат рядом с тропинкой.
— А это что еще за хрень?
— У нас дома, — Алекс подобрал палку и осторожно ткнул концом в один из плодов, — ближайшим аналогом подобной растительности является так называемый "бешеный огурец". Тоже имеет привычку плеваться семенами. Случается, метров на десять добивает. А тут, как видно, три плода одновременно...
— Сдетонировали, — хихикнул кто-то.
— Не исключено, — пожал плечами Студент. — Равно как не исключено и то, что оно, — он указал на дерево, — среагировало таким образом на наше присутствие.
— Оно, блин, что — как растяжка?
— Может, оно распространяет семена таким вот способом, — пояснил Окан. — Улавливает присутствие животного и выстреливает их вместе с липким, — он кивнул на отчаянно оттирающегося Сошникова, — соком. Это еще что — я читал про растение, которое удобряет себя схожим методом.
— Это как?
— Подходишь к нему цветочек понюхать, а оно тебе — бамм — тыквой по башке! И все — лежишь и удобряешь, — усмехнулся Окан.
Как он и ожидал, никто из разведчиков не был знаком с творчеством Лема, и его сообщение было воспринято вполне серьезно.
— Черт, а оно мне щеку пропороло! — заволновался Сошников. — Слышь, Студент, а эта хрень не ядовитая, а?
— Вряд ли, — пожал плечами Окан. — По идее вот это растение должно быть заинтересовано, чтобы носитель семян оставался жив. По крайней мере, какое-то время.
— Че значит "какое-то время"? А потом?
— А потом свалишься и будешь... удобрением, — не выдержал Леха Ползин. — Тоже мне, раненый герой выискался.
— Тебя бы так...
— Вы что-то хотите предложить, сержант? — спросил старший лейтенант.
— Вернуться.
— Чего?!
— Студент, ты че, серьезно?
— И как же вы это себе представляете, Окан? — осведомился старший лейтенант. — Вернуться на базу и доложить о невыполнении задания по причине...
— Необъяснимо повышенной агрессивности местной фауны, — закончил Алекс. — Нет, не так далеко. Я предлагаю тихо вернуться метров так на пятьсот и попробовать пройти немного другим путем.
Старший лейтенант задумался.
— Пожалуй, так и по... — начал он, но в этот момент справа донеслось "кряк-кряк" и чуть погодя "кии-у".
— Местный, один, идет прямо сюда, — перевел условные сигналы старший лейтенант. — Группе — рассредоточиться!
* * *
Тауринкс ит-Эйтелин покачал головой.
"Что за странный народ", — мелькнуло у него в голове.
Во всяком случае, эти ши не столь бессмысленно злобны, как прежние пришельцы. Пожалуй, он мог бы сравнить их в лучшую сторону даже с налетчиками-ырчи — попадая в эвейнские земли, те оказывались не в силах избежать искушения сломать, испохабить что-нибудь на своем пути, хотя бы ободрать листья с ветки, сорвать неспелый плод и бросить под ноги, растерев башмаком... Эти дружинники (иначе друид не мог описать повстречавшихся ему демонов) вели себя иначе. Воевода их пользовался, как видно, большой властью и сдерживал своих подчиненных, даже когда те были готовы выместить злобу на окружающем лесе.
После некоторого раздумья друид решил, что это можно считать хорошей новостью. Ши явились не для того, чтобы сметать все на своем пути. Но что тогда им нужно?
Тауринкс собрался было и дальше последить за отрядом, но понял, что это бессмысленно. И дальше насылать на воинов лесных зверей и птиц — не нужно и жестоко. Он уже видел, что делает их магия с живой плотью. Странно, правда, что они пользуются для ее вызова своими железками; но у дикарей бывают самые невероятные представления о чародействе. Друид самолично видел орочьих шаманов, свято убежденных, что сила их заключена в оберегах из лисьих шкурок. Даже из цивилизованных колдунов кое-кто пользуется для сосредоточения вспомогательными предметами.
Возможно, и даже вполне вероятно, что силы пришельцев еще больше, чем успел увидеть Тауринкс, и проверять их покуда рано. Конечно, следовать за ши друид мог бы сколь угодно долго, оставаясь незамеченным, — все же плохие из демонов следопыты, сами идут, не таясь, а по сторонам не смотрят. Таким даже простого охотника не поймать в лесу, а уж друида могут искать хоть до кукушкиных похорон. Но двигался отряд почти прямиком к деревне. Если так...
Друид задумался. Едва ли эти воины идут грабить — не бывают так послушны своим командирам мародеры. Скорей всего, им нужен пленник. Хотя бы один. Хороший провидец выдернет из человеческого рассудка знание языка, как хозяйка — морковку из грядки.
Возможно, окажись на месте Тауринкса человек, более знакомый с военным делом, он и решение принял бы иное. Друид же решил сдаться врагу.
Причина для такого поступка у него была весьма веская. Кого бы ни схватили ши в деревне или на подходах к ней, это окажется коренной житель земель Бхаалейна. Вместе с языком он поведает демонам немало интересного о здешних краях, войске своего владетеля, его сродственниках и наймитах. Тауринкс же ни о чем этом не имел понятия. В замке Бхаалейн он до сих пор не побывал — как раз в ту сторону лежал его путь, когда беседа со старостой приречной деревни направила стопы друида к стоячим камням, — и даже о родовом даре тамошнего хозяина имел самое смутное представление. Кажется,
ат-Бхаалейны были движителями, но каких способностей — Тауринкс не мог бы сказать. Что же до его дружины, никаких сведений о ней друид не мог выдать даже под взглядом провидца. А кроме того — серебряная гильдейская бляха накладывала на друида обязательства не только перед его возлюбленными лесами. Благо людской поросли также находилось в его ведении, и он не мог остаться в стороне, когда угроза нависала над каким-то, еще неведомым, жителем поречья, не мог не занять его место.
Друид перестал таиться и побрел по лесу, стараясь создавать как можно больше шума и наступать на каждый хрусткий сучок.
Надо отдать должное дозорным ши — идущего по лесу человека они заметили чуть быстрее, чем слепоглухой крот. Столпившиеся у подстегнутого друидом брыскун-дерева пришельцы едва успели растянуться в походную череду, когда по лесу разнеслось радостное немелодичное кваканье одного из разведчиков.
Теперь главным было — не выдать себя. Не показать, что ты не в первый раз видишь этих людей, что знаешь, как должно бояться железок на грубых ремнях.
Когда ши окружили Тауринкса, друид ощутил нечто похожее на страх. Просто потому, что их было много. Они были чужды, они болтали на непонятном языке, словно бы созданном для презрения и вражды, перемигивались и бесстыдно разглядывали друида, словно скомороха на ярмарке. И от них пахло — не только потом и прелой тканью, не только металлом и почему-то земляным маслом. От демонов исходил кисловатый запах, которому Тауринкс не мог подобрать определения. От этой слабой, острой вони у друида вставали дыбом волоски на шее.
Воевода бросил что-то повелительное, и дружинники чуть расступились. Тауринкс ощутил нечто похожее на благодарность к этому человеку, рассматривавшему его так пристально.
Потом воевода протянул Тауринксу руку — правую, ладонью внутрь. Что может означать этот жест, друид не имел понятия, поэтому повел себя так, как, по его понятиям, должен был повести себя застигнутый врасплох путник: поднял руки перед собой, ладонями вперед, показывая, что безоружен и не желает зла. Воевода, помедлив, повторил его жест. За его спиной один из дружинников, беззвучно хихикнув, так же поднял руки и скорчил потешную рожу. Товарищ дернул его за рукав, мотнув в сторону друида подбородком.
Тауринкс обвел взглядом своих пленителей. Какая, однако, разномастная компания подобралась. Обычно по лицу собеседника можно сразу определить, из какой тот части Эвейна. В больших деревнях все друг другу какая ни на есть, а родня, а коли в этой деревне близких нет, так найдутся в соседней — во-он там, за полугорком, тут как раз промежду заводка будет, там наши парни за их девками поглядают... а их — за нашими. А уж владетельских приблудков среди них каждый четвертый — кому же из деревенских баб неохота родить чародея? Диво ли, что лица обитателей той или иной местности схожи? Даже волшебники, хотя обязанности порой заводили их в самые далекие концы земли, самим своим обликом выдавали происхождение — из крестьян или владетелей, из купцов или потомственных магов, с севера или юга, востока или запада. И всякий, кому приходилось по воле службы встречать жителей разных мест, невольно научался выделять взглядом эти особенные черты.
Обступившие друида люди (про себя Тауринкс как-то незаметно начал называть ши людьми) словно бы явились из разных концов огромной страны, не уступавшей по размерам всему Эвейну — не только Серебряной империи, но континента от края до края. Слишком разными, несродственными были их лица. Пожалуй, иных Тауринкс вовсе отнес бы к другому народу, чем широколицее, курносое большинство. Но все они явно нанимались в одну дружину или принадлежали к одной орде. Совершенно одинаковые штаны и рубахи, ремни и сапоги, точно владельцы их находили некое извращенное удовлетворение, уподобляясь муравьям. Лишь присмотревшись, друид начал выделять взглядом мелочи, отличавшие облачение одного воина от другого.
Оглядев Тауринкса с головы до ног — друид при этом постарался скорчить как можно более безобидную рожу, — воевода, как видно, остался увиденным доволен. Он приказал что-то дружинникам и, глядя друиду в глаза, резко, повелительно махнул рукой назад, туда, откуда пришли демоны.
Тауринкс с радостью двинулся в указанном направлении. Так, правда, они оставляли в стороне стоячие камни. Но главную свою задачу он исполнил — деревня осталась позади. Теперь, даже если демоны убьют его и пожрут тело, исполнительный староста пошлет гонцов владетелю Бхаалейна, и случится это очень скоро. В конце концов, что может произойти за неделю?
* * *
Лева Шойфет почесал нос, темя, локоть, ягодицу, извернувшись — лопатку и понял, что если так будет продолжаться, то сдерет с себя кожу раньше, чем переведет хоть слово. Поэтому он откинул одеяло и встал. С чтением в постели, к которому он так пристрастился дома, придется повременить.
Одно было хорошо — ему выделили отдельную палатку. Конечно, стояла она в ряду совершенно таких же палаток, где обитал офицерский состав, а толстый брезент каким-то волшебным образом пропускал не только запахи, но также комаров, мух и чей-то оглушительный храп. Лева и раньше знал про себя, что он изнеженное, никчемное создание — это было мнение дедушки, ветерана двух войн, — но, проведя бессонную ночь, окончательно в этом уверился. Или так, или это не военная база, а концлагерь, и майор Краснов вознамерился сделать подотчетный ему личный состав совершенно юденфрай.
Однако палатка, как ни крути, была отдельная. В ней была койка, стол, на который можно было опереться локтем, стул, на который можно было сесть (и еще один, который Лева не то сломал сам, не то выявил скрытый дефект — короче, на него сесть было нельзя), тумбочка, куда Левины пожитки можно было поместить восемь раз, и лампа, которая иногда горела (а иногда — нет, причем закономерности Лева пока не выяснил). Еще была горстка книг, которые Лева нашел сложенными аккуратной стопочкой почему-то в ящике из-под гранат: две полезные, три — нет, и "Материалы XXIV съезда КПСС". Материалы Лева спрятал под подушкой, решив, что оставлять их в ящике — политически незрело, потом устыдился и перепрятал в тумбочку, а все остальное уложил на стол.
Первое утро в новом мире Лева Шойфет начал с того, что проспал побудку. Поэтому его растолкали в шесть часов утра довольно невежливо, приказали одеться, выгнали из палатки, заставили минут пять выслушивать идиотский спор о том, касается ли лейтенанта Шойфета утреннее построение, потом явился Краснов, на всех, включая безответного Леву, наорал и отправил переводчика досыпать. Лева исполнительно доспал, в результате чего опоздал на завтрак и начал трудовой день холодными макаронами. Макароны были невкусные, но словоохотливый повар уверял Леву, что так роскошно, как здесь, кормят разве что кремлевских курсантов.
После завтрака обнаружилось, что делать Леве нечего. До сих пор миссия помощи не сталкивалась с местным населением и тем более не вела разговоров. Все данные, какими располагало командование, были получены при помощи беспилотных самолетов-разведчиков с фотокамерами, облетавшими окрестности на высоте двадцати километров. Потом фотографии изучала команда картографов с лупами, споря до хрипоты, то ли на этом холме деревня стоит, то ли у эмульсии зерно такое. Только в последние дни руководство согласилось выделить вертолет для получения более детальной информации. Летчики видели несколько деревень, довольно больших, узкие дороги, а один клялся мамой и партбилетом, что на отдельно стоящем холме приметил замок совершенно средневекового вида.
Краснов, к которому рискнул обратиться одуревший лингвист, пообещал, что в течение дня все изменится, а до тех пор потребовал не приставать к нему с дурацкими вопросами. Общаться с товарищами по несчастью Леве как-то не хотелось, поэтому он отправился в палатку с намерением сбросить нелепые сапоги и полистать "Компаративную лингвистику".
Стрекот вертолета поначалу прошел мимо Левиного сознания, все еще занятого проблемой большого сдвига гласных в среднеанглийском наречии. Только когда еле слышное цокотание переросло в мощный рокот, грозивший пробить полог палатки и смести лингвиста вместе с учебником, Лева понял, что происходит нечто не вполне ординарное. И как раз в этот момент в палатку ворвался незнакомый Леве старлей.
— Товарищ... лейтенант, — скомандовал он, — срочно к майору Краснову!
— Угу, — по привычке брякнул Лева и, натолкнувшись на недоуменный взгляд, поправился: — Так точно!
— По уставу положено отвечать "есть!", — поправил старлей язвительно.
Лева промедлил секунду, нагнувшись завязать шнурки, которых на сапогах отродясь не было. Старлей зашипел сквозь зубы, и лингвист опрометью ринулся из палатки.
