— Чего шумишь, подмастерье? — пришел-таки ей на помощь стражник. — Зачем мне девочку напугал? Сам не видишь? Лекарка она, из Храма. Помогает иногда нашим болезным. За травками вот собралась в луга...
Говорил он ворчливо, чуть покровительственно, как и положено крепкому, матерому дядьке разговаривать с безусым юнцом. А что темный мастер был еще мальчишкой, Илл'а, совладав со страхом, быстро и без труда разглядела. Рука парня, играющая напоказ кинжалом, была тонкой и по-юношески нежной; подбородок — округлым и гладким; взгляд недовольных сонных глаз — вызывающим и чуть-чуть оценивающим...
— Не положено без досмотра и разрешения! — сердито отрезал он, с угрозой надвигаясь на лекарку.
Видать, недавним своим испугом не на шутку она юношу задела!
— А что досматривать-то у меня? — как можно мягче улыбнулась Илл'а невольно подрагивающими губами. — Одна дорожная сумка, для вещей и трав, и та, пока что, полупустая... Взгляни!..
Сейчас, вблизи, темный мастер больше не казался ей ужасным. Просто парнишка (возможно — ее ровесник), усиленно играющий взрослого... Вон, даже ткнулся для виду в Илл'ыну открытую торбу! Впрочем, не слишком-то усердствуя: стражник за девушку вроде как поручился, да и чутье одаренного на ее счет молчало — за стенами же привратницкой и без нее ждала уйма разношерстного люда, что рванется вот-вот к открывающимся воротам, теснясь, причитая и скандаля...
— Можешь идти, — разрешающе буркнул подмастерье. Да отвернулся тут же с показным суровым равнодушием.
Но спускаясь по ступеням к заветной дверце на свободу, Илл'а чувствовала на себе его бесстыдный и чуточку тоскливый взгляд.
Похоже, Богини были благосклонны к юной жрице! Не считая горящих ушей да искусанных от тревоги губ, второй Илл'ын побег прошел почти столь же гладко, как и первый.
— Ну чего так долго? — ворчал заждавшийся за городской стеною Моран. — Нам до луговины незатоптанной еще часа два ходу. Уж коли выбрались за травами — так чтоб хотя бы с толком!..
Девушка кивала, совсем не слушая его раздраженных нотаций. Чувство простора и свободы валом захлестнуло ее. Холмистые поля, что встречались с небом, кипучая весенняя зелень, цветущие сады у раскиданных вдоль тракта домишек... Впервые за свою жизнь не видела она вокруг стен и камня — только горизонт, бесконечный и зовущий! Впервые вырвалась из плена улиц и улочек! И теперь хотелось бежать без устали — вперед, к смыкающемуся с травами небу, да по-детски визжать от восторга...
Три дня, что провели они с аптекарем, блуждая по лугам и перелескам да ночуя в окрестных деревеньках, для Илл'ы стали настоящим прозрением. Поистине, не создана она для храмовых келий! Не сможет до конца своих дней прожить в столичной тесноте и рутине!
Тихое счастье наполняло ее до самого краешка. Мечталось рвануть прочь, поддавшись зову бесконечной дороги, — на запад или, может быть, на север... Но здравомыслие и чувство долга перед нелепым добродушным жадиной Мораном удерживало от подобной глупости.
Скрепя сердце, возвращалась Илл'а в столицу.
Приятель-стражник встречал путников за воротами. Сегодня была чужая смена, но он успел договориться с сослуживцами, так что пропустили их без лишних споров. Стоило это Морану целой фляги укрепляющей настойки, но, кажется, господин аптекарь так жаждал возвратиться к привычной городской жизни, что расстался с ценным зельем почти радостно...
Тесные улочки подавляли суетой и гулом. То и дело натыкалась девушка взглядом на знакомое лицо — даже странно, как много людей узнала она за столь короткое время! Соседи и покупатели дружелюбно здоровались с юной жрицей да с почтеньем кивали ее хозяину. Усатый дядька-стражник, проводив до родного перекрестка, откуда сверкала уже Моранова вывеска с трилистником, променял их общество на обед в ближайшей харчевне. Аптекарь же лишь ускорил шаг: близость дома заставляла забыть о голоде и трехдневной усталости.
Закрытая на все засовы лавка со стороны казалась нелюдимой и мирной.
— Ну, вот и дома! — облегченно вздохнул хозяин. — Притомился я что-то за эти дни бродяжничать...
— Ничего, вернешься к спокойной жизни... — беззаботно начала говорить Илл'а. И вдруг затихла на полуслове, застыв столбом у аптечного крыльца.
— Что стряслось? — забеспокоился мужчина, пытаясь протиснуться к загороженному Илл'ой входу.
Лекарка его не пропустила.
— Вернемся за твоим другом, господин Моран, — напряженно попросила она. — Лучше не заглядывать ТУДА без стражи. Я чую в твоей аптеке смерть...
Видно, лицо ее да помертвевший в один миг голос оказались весьма убедительны: не побоялся Илл'ын наниматель оторвать приятеля от обеда. И вскоре уже втроем топтались они на крыльце Морановой лавки, а дрожащие руки хозяина с усилием проворачивали в замке тяжелый ключ.
Со скрипом отворилась дверь. Жаркий свет полуденного солнца, обгоняя вошедших, хлынул в сумрачную, стылую комнатушку...
Никто из троих не двинулся дальше порога.
Грязное ругательство вырвалось у стражника. Моран тоненько, совсем не по-мужски, взвизгнул.
А Илл'а все смотрела — и не могла понять. Рваные кусочки, важные (и не очень) мелочи назойливо лезли девушке в глаза — но картинка никак не складывалась воедино, не желала доходить до впавшего в оторопь разума...
Все в аптеке было перевернуто вверх дном. Сухие травы смяты в труху и сор, склянки расколочены вдребезги... Тяжелая смесь лекарств и пыли резала горло, вызывая кашель.
Но куда хуже казался острый запах крови...
Липкий, темно-красный след тянулся сверху, по ступеням, будто огромный раненый зверь из последних сил полз в лавку в поисках спасительного лекарства. Сундук с целительными амулетами был сброшен на пол, неаккуратно перевернут набок. Его крышка — в глубоких вмятинах, исцарапана, безжалостно и грубо, а хитрый дорогой замок намертво заклинен обломком лезвия: умирающий зверь упорно бился за свою жизнь, но так и не смог одолеть бережливость господина Морана. Все ценные амулеты и зелья тот тщательно запирал и прятал...
Поверх травы, черепков и мусора, неподвижный, оскаленный и страшный, лежал застывший квартирант аптекаря.
Его одежда была черной от крови, лицо уродовали кривые порезы. Скрюченные пальцы сжимали сломанный аптекарский нож...
Ужас осознания, наконец, переполнил Илл'у. Она задохнулась, пытаясь кричать, — но почему-то не издала ни звука. Холодная, разумная ее часть (та, что не глупая девчонка, но, прежде всего, обученный лекарь) аккуратно взялась собирать головоломку.
Кем бы ни был убийца их постояльца — он не стремился проявить к жертве милосердие. "Хорька" изранили, жестоко и смертельно, — но так, чтобы не смог несчастный расстаться с жизнью сразу, чтоб умирал он мучительно и долго. Много часов... Возможно, не первый день...
И все же он боролся до последнего. Сам. Не прося ни у кого спасения, хотя до людной улицы, казалось, добраться куда проще чем до Морановых чудодейственных амулетов...
Даже сейчас девушка чуяла смерть над ним, но... пока не в нем.
— Он еще жив! — кинулась на помощь Илл'а. — Едва-едва, но жив! Я смогу его вытащить...
Ее грубо оттащили в сторону.
— Не тронь! — грозно рыкнул Моранов приятель. — Знак на морде видишь?
Илл'ын взгляд мазнул по изуродованному лицу. Глубокие порезы нанесены были вовсе не хаотично, как поначалу могло показаться: они складывались в витиеватый, чем-то знакомый символ.
Илл'а знала, как его прочитать. Алим зачем-то учила ее этому.
— "Слава", — в каком-то оцепенении еле слышно озвучила девушка.
Мужчина за ее спиной выругался. Крепкие ручищи тяжело придавили ей плечи.
— Это подпись убийцы! Да еще и САМОЙ цепной ведьмы Гильдмастера! — оттаскивая лекарку в сторону, с испугом выдохнул он ей в ухо. — Не будь дурой, девочка! Никто в здравом уме не лезет в дела Гильдии!
Илл'а дернулась, издав презрительный и злой от бессилия возглас. Стражник держал крепко — а последние капли жизни уже покидали обезображенное тело.
— Не смей даже прикасаться к... ЭТОМУ! — вслед за другом, зло прикрикнул на девушку аптекарь. — Наше с тобой дело маленькое. Коль убрали его, значит было за что... Небось, на амулетах своих попался! Может, темных мастеров и обкрадывал!
Говорил он, на удивление, здраво, без тени начинающейся истерики — словно и не бегал три дня назад в этой же комнатке, причитая да по-бабьи заламывая руки. Хотя, может, и успел уже за время их "травничанья" перебрать да прокрутить в голове не одну печальную мыслишку, уверившись в неизбежности мрачного исхода, подобного нынешнему. А теперь, найдя подтверждение собственной догадливости, преисполнился гордыни и воспрял духом...
Резкий смешок сорвался с губ девушки. Илл'а чувствовала, что ее начинает трясти.
Она видела смерти и мертвых. Но никогда до сих пор не видела... казни.
— Отпусти. Теперь все, он... отошел... — с трудом смогла выдавить из себя девушка. — Могу я... пока что... выбраться отсюда?..
Никто не стал ее в аптеке удерживать.
Как в тумане, провела Илл'а следующий час.
Ее трясли, выпытывая что-то косматые дядьки в кирасах. Ее поила теплым молоком сердобольная соседка. Ей выговаривал недовольный аптекарь...
Она очнулась за столом в харчевне под монотонный бубнеж знакомых голосов.
Хмуро, но вполне деловито, обсуждали господин Моран с приятелем, что может ждать аптеку после такой скверной истории, да как лучше всего будет из нее выкрутиться. По словам стражника выходило, что сначала лавку блюстители порядка перероют, а после, скорей всего, и храмовники с визитом нагрянут: может, отец-настоятель и снял с темных мастеров проклятие, но традиция освящать место, где эти господа поработали, никуда пока еще не делась. Имперский люд все так же суеверен...
О любопытствующих, что непременно сбегутся на события, столь будоражащие и занимательные, собеседники пока не вспоминали. Но Илл'а и без того уразумела, что маленькая Моранова аптека на ближайшие недели, а то и месяцы, станет излюбленной темой столичных сплетен. Дойдут ли они до Алим? Вернутся ли сюда люди Гильдии? Пожелает ли городская стража, выясняя обстоятельства убийства, подробнее допросить и ее с аптекарем?
Девушке не хотелось узнавать ответ ни на один из этих вопросов. А значит — пришло время попрощаться с господином Мораном. Благо, расчет за прошедшую неделю выдал он ей еще три дня назад, накануне их бегства за город... Если повезет, сегодняшний привратник еще на посту и не "запамятовал" их с Мораном возвращения в город. Коль улыбнуться мужичку и соврать что-нибудь уместное, да, может, подкрепить свои слова амулетом — нынешний вечер она встретит уже за стенами этой каменной ловушки!
Тихонько сдвинувшись на край скамьи, Илл'а подхватила свою сумку. Бросила осторожный взгляд на занятых беседой мужчин — и, укрывшись пеленой незаметности, встала да направилась к выходу, чтобы бесследно раствориться среди прохожих.
* * *
Незваную гостью Мила учуяла еще на лестнице, за целый пролет от своей кельи. То ли чувствительность ее возросла после истории с нитями, то ли черноглазая тварь совсем обнаглела и, в отсутствии Огнезора, даже не пыталась от храмовников прятаться...
— Зачем пришла? — с порога осведомилась жрица холодно.
Разводить со Славой любезности не было у нее никакой охоты.
— Да вот, принесла кое-что... — тон черноглазой был ядовитей обычного. — Мой человек с задания приволок. Жаль, что отдал не сразу...
Брошенную ей в лицо медную пряжку Мила перехватить едва успела.
— Узнаешь работу? — зло протянула Слава. — Не правда ли, интересное совпадение?..
Паучиха покивала задумчиво. От простой, без изысков, вещицы тянуло знакомой целительной силой. Илл'а поработала на славу!
— А ведь могли и Гильдмастеру, будь он в городе, вместе с отчетом передать! — то ли издевалась, то ли злилась Слава. — Как думаешь, он бы почерк узнал?..
— Если знаешь, где она — так и скажи! — нетерпеливо перебила жрица. — Заберем девчонку и запрем до Огнезорова возвращения...
— Я же говорю: поздно мне подмастерье амулет отдал! — Слава недовольно поморщилась. — Знать бы раньше, не наследила бы там... Сбежала опять твоя подопечная... Чисто сбежала — ни одного следа не учуять! Вся в Насмешницу, мерзавка!..
Черноглазая ярилась и шипела, Мила же слушала ее гневные вопли, втайне самодовольно жмурясь. "Надо же, — думалось ей, — какой удачной у меня девчонка получилась! Не про твою честь, черноглазая ведьма, столько я с ней намучилась!.."
Огненная нить плясала перед глазами в такт ее молчаливому смеху. Слава плевалась ядом — а Паучиха все смотрела и смотрела на переплетение чужих путей, беспокойно шевелящееся, словно усики сотни насекомых...
Скоро все случится, совсем скоро...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПУТИ И ПЕРЕКРЕСТКИ. СТОЛКНОВЕНИЕ В ПИТЕЙНОМ ПЕРЕУЛКЕ.
Не зря говорят, что Светлые Богини любят поманить своей милостью — и бросить. Илл'е пришлось убедиться в этом очень скоро. А стоило ведь сразу насторожиться: слишком уж просто выпустил ее Небесный город! Знакомый караульный на воротах с готовностью распахнул перед девушкой калитку, искренне поверив в глупую историю про потерявшийся драгоценный амулет. Видать, лицо у юной жрицы после утренних событий столь бледно было да печально, что даже лицедействовать не пришлось...
Страх, как ничто, избавляет от сомнений. Еще не успев распрощаться с милой грустной целительницей, добросердечный привратник утратил бодрость вместе с половиной воспоминаний о сегодняшней беспокойной смене. Как ни опасалась Илл'а пользоваться своими тайными, далеко не Храмом взлелеянными, умениями — а в нужный момент не стала колебаться. Жаль только, с Мораном и его другом не сообразила вовремя!..
Дороги бесконечно расплетались за городской стеной, зазывая каждая в свою сторону, — и вначале девушка по-настоящему растерялась. Куда ей свернуть, куда сделать первый шаг, тот самый, что, возможно, определит всю ее дальнейшую жизнь? Податься ли на восток, к изрезанному рыбацкими островками теплому морю? Или на север, вглубь страны, к далеким холодным горам? Или на запад, к границе скалистого штормового нагорья, по слухам, до сих пор опасного набегами ютящихся у кромки океана варваров?..
И тут, словно Богини простелили Илл'е путь в нужную сторону, — неказистая повозка со скрипом выкатилась из городских ворот, курчавый возница со вкусом помянул по матушке мздоимцев-стражников, да проглотил язык на полуслове, приметив зеленый жреческий балахон. Закашлялся в густую бороду, покраснел со смешным для его немалого роста детским смущением — да прогудел, видимо, вместо извинений за осквернение благонравного слуха юной храмовой овечки:
— Богини в помощь, госпожа жрица! Садись, подвезу, коли нам по пути...
Илл'а не стала долго раздумывать.
Мужичок оказался старостой одной вольной деревеньки в получасе пути от Крама. Деревеньки крохотной, но с крепким норовом, который вот уже пятнадцать лет позволял ее жителям вести с соседствующим лордом непримиримую тяжбу за небольшую рощицу на меже. По делам сей тяжбы и нынче почтенный староста в столицу ездил, к слову, вполне успешно... Впрочем, подробности имперского крючкотворства да славной борьбы вольных за спорную землю Илл'а слушала вполуха. Куда любопытнее показался ей рассказ курчавого Вихаря о своем брате, который, уж два года как, со всей семьею сорвался на Южный, да все вестей не подавал — и только с месяц назад крамские моряки письмецо передали: что жив, мол, здоров — да еще и неплохо обосновался. Домишко, какой-никакой, построил, поле родит хорошо, поселеньице разрастается (школу вот ребятишкам недавно устроили); от хищного же зверья частокол да охотники берегут. И лишь мор да увечья внушают поселянам настоящий страх: толковых лекарей — два-три на все побережье, а народ в тамошних местах непоседливый, любопытный да рисковый. То один, то другой в дикие леса сунется — и, коль вообще вернется потом, то или тварью какой погрызенный, или с болячкой, ни одному знахарю не известной...
