"Кем же вообще надо быть, — готов был кричать он, — чтобы сейчас, даже перед лицом страшной угрозы со стороны чужаков, лишь о собственной власти и выгоде думать? Чтобы продаться им с потрохами, да людей своих продать, да свою землю? И за что? За потертое сиденье в Тронном Зале?.."
С этих слов он и начал свою речь перед хмурыми недоверчивыми солдатами в казарменном дворе.
И не испуганного юнца-раздолбая увидели перед собою воины той ночью. Наследник был сдержан, суров и холоден. Говорил веско и коротко, словно резал, рубил словами стылый предрассветный воздух, заряжая людей вокруг какой-то тяжелой горечью — но и решимостью тоже. Решимостью все изменить... И не казался он больше никому бесполезным мальчишкой — это был Император, молодой, но исполненный силы. Готовый вести за собою...
Потому-то и пошли за ним.
Ему поверили.
* * *
Печати подчинились Гильдмастеру с внезапной легкостью: лишь дрогнул воздух в узком дверном проеме, скребнул по нервам стылым ветерком — и пропустил, не спеша испепелять нарушителя. Общий Дом был тих, чуточку запылен — но, странным образом, как будто рад визиту. Все в нем застыло, замерло в той ночи, когда ушли хозяева: брошенные книги на прикроватных столиках, оброненная в спешке на пол одежда, недопитое вино в кубках, недочищенные котлы на кухне, надкушенные и зачерствевшие пироги в ученической спальне... Теплые стены дышали покоем и, наверное, даже уютом. Словно той кровавой ночи вовсе не было! Словно не случалось здесь никогда и ничего ужасного...
И лишь поломанная мебель да ковры в подозрительных бурых пятнах говорили об обратном. Еще — разбитое окно в галерее, кинжал в черных пятнах на лестнице, горелые разводы и копоть под дверью архива...
Крохотные, не сразу и заметные, свидетельства чьей-то смерти...
А вот трупов-то как раз нигде не было! И это пугало по-настоящему.
Потому что тела должны быть, Огнезор это точно знал! В спешке боя тогда никто не успевал озаботиться погребением мертвых...
Но, похоже, сам Дом избавился от всего лишнего...
Прекрасное напоминание о том, что эти стены, стены одного из легендарных древних Храмов, — ровесники самим корням столицы — катакомбам! И печати старинной защиты совсем недавно пробудили их от тысячелетней спячки...
Впрочем, Гильдмастеру Общий Дом не показался враждебным. Наоборот — веяло от него каким-то спокойным дружелюбием, обещанием защиты и отдыха... Даже уходить уставшему мужчине не хотелось!
Но пришлось...
А вот от Императорского Дворца, напротив, несло запустением. Настоящим, сырым и затхлым. Шуршащим неприятным эхом, выстоявшимся в пыли и плесени, подвально-кладбищенским.
Мертвым...
Огнезор и припомнить не мог, когда еще здесь было так пусто и мертво. Нет, происходило, конечно, в этих стенах всякое! Не раз становились они пристанищем для хмурых, усталых солдат и генералов в мятых, запятнанных кровью и грязью мундирах. Или заполнялись деловою суетой да суматохой: важными министрами, хитрыми делками, чиновниками с бегающими глазками и дерганными лицами... А то вдруг превращались в место шумное и срамное — место гульбищ, оргий, безудержного обжорства да пьянства, где полуголые девицы и столь же неодетые юнцы с визгом и гиканьем носились мимо невозмутимой охраны да прячущихся по углам лакеев. А после вновь шелестели пышные наряды лживых чопорных придворных — и блеск сотен свечей отражался в позолоте залов да сверкании драгоценных камней...
Дворец всегда был многолик — но всегда наполнен жизнью по самые своды.
Теперь же он напоминал покинутый склеп.
Или, уж если по запахам судить, пустую конюшню...
Роскошь поблекла, ободралась, покрылась грязью. Мебель поломана, драгоценные безделушки давно прилипли к чьим-то немытым рукам. Кладовые разграблены. Под ногами шуршит мусор да то и дело хрустит битое стекло — осколки зеркальные, и цветные витражные, и фарфоровые расписные, узорчатые... Но больше всего, конечно, черепяных да бутылочных: вот синий, характерный, от храмового сухого пятилетней выдержки; и зеленый — от дорогой настойки на дюжине дюжин трав; а там (какое расточительство!) — редкий красный, от южного двадцатилетнего, янтарного и сладкого, явно из самых недр императорских винных подвалов...
Тянуло брагой, гнильцой, отсыревшими стенами и давно нечищеными клозетами. Слуги, по всему, разбежались... Вышколенную стражу заменило пьяное отребье с откровенно бандитскими рожами — да и те шныряли по коридорам как-то испуганно: либо шумной, храбрящей толпой, либо опасливо озираясь, вжимая в плечи голову.
Мда... Немного же нашлось у Амареша желающих добровольно соседствовать с обращенными Псами!
Из полумрака потайной ниши Огнезор провожал взглядом новую кучку нелепых "караульных", отстраненно прикидывая, как скоро (при такой-то охране!) старого лорда свои же подельники прирежут.
Впрочем, Амареша, скорее всего, Псы стерегут. Всей стаей — как перед этим Корага. А уж они всякого готовы рвать, не разбираясь! Вот только... Сам себя старик перехитрил! Удобство от столь неуправляемой и дикой охраны весьма сомнительно. Оттого не победителем в Императорском Дворце лорд сидит, но затравленной тварью в вонючем зверинце... Днюет и ночует в загоне, строит из себя вожака — и боится лишний раз дернуться, не зная, чего от собственной стаи ждать...
Ближе к центральным дворцовым залам Гильдмастер ИХ и почуял. Обращенных. Много...
Прикрыв глаза, он попытался сосчитать, но почти сразу сбился. Даже слишком много! Огнезор не удивился бы, если б и все пять-шесть сотен Амареш, с перепугу, к себе под бок согнал, устроив из Тронного Зала военный лагерь! Нет, днем-то Псы, наверняка, сновали по всей столице, послушно исполняя приказы. Сейчас же по привычке сбились кучей, сгрудились в самом сердце Дворца, как в пещере, сделав просторные анфилады залов тесными, удушливо-вонючими — и неприступными...
Луна щедро лила свет сквозь стрельчатые окна, и глазок тайного хода без труда открыл Гильдмастеру весьма знакомое зрелище: пятеро оборванцев по кругу, немигающе, по-звериному таращущихся во тьму, да грязные клубки тел на мозаичном полу — спина к спине, дыхание в едином ритме. Все, как тогда, в убежище Корага...
Если не считать громадины Золотого Трона на возвышении, что темнел, словно унылая скала над колышущимся морем. И... жиденького ряда походных коек прямо у его подножия — неудобных, шатких, отчаянно здесь неуместных. С храпящими на них заговорщиками собственной персоной!
Огнезор едва не разразился нервным хохотом, застигнутый врасплох столь точным, до абсурда прямолинейным воплощением своих ядовитих мыслей. Но вовремя сдержался, отступил бесшумно и незаметно.
Подохнуть по неосторожности в этом скотном загоне было бы... даже чересчур нелепо.
Прежде, чем дразнить спящих хищников, стоило проверить правдивость слов Архаша. А потому Гильдмастер затаился, принялся наблюдать и ждать. Даже чуткие, выносливые Псы иногда меняют караульных. А сонного легче сманить в какой-нибудь темный угол...
Ждать пришлось долго: больше часа. За это время и самые резвые из Амарешевых наемников угомонились: то ли вино закончилось, то ли силы. Дворец притих окончательно, погружаясь в крепкий предрассветний сон. А Псы, до сих пор сидевшие неподвижно, будто изваяния, вдруг подскочили разом, разошлись в разные стороны, осматривая и обнюхивая темные углы зала.
И затаившийся Огнезор подобрался. Позвал, поманил ближайшего, потянул за невидимый поводок, увлекая Пса к нише тайного хода.
"Иди сюда... подчиняйся... кто твой хозяин?" — бестелесно шептал он, прислушиваясь к реакции Обращенного. В любой миг готовый сорваться в бегство — или ринуться в бой...
Пес насторожился, но мягко двинулся на зов. Медленно — а потом все быстрее и радостней. И впрямь, похоже, узнавая! Не соврал Архаш!
А следом вдруг застыли, вслушиваясь в шепот, и его товарищи. Заспешили к укрытию Гильдмастера, вмиг позабыв о прежних приказах. И замерли все пятеро, послушные да смирные. Готовые служить и обожать, как настоящие собаки...
Однако спящая стая так и спала, не тревожась, но и не чувствуя Зова. Выходит, чтобы подчинить, их все же разбудить придется. А заодно — и весь Дворец, за компанию...
Но медлить больше было нельзя — рассвет приближался. Другие группы уже действовали вовсю — и это чудо, что до сих пор никто не переполошил лордов-заговорщиков тревожными вестями. А значит...
— Доброго утра, господа! — голос мужчины раскатисто загремел под сводами зала.
Пространство вздыбилось сотней тел, стеною вставших между Огнезором и подскочившими заговорщиками. Но он успел с растущим весельем отметить, как дергались те и падали с коек, путаясь в ногах и одеялах. Как ругались, подслеповато щуря глаза в полумраке...
— Будь добр, посвети, — приказал Гильдмастер одному из "своих" Псов. Тот с радостью вынесся в коридор, чтобы вернуться через миг с зажженной масляной лампой. Желтое дрожащее пятно света вырвало из полумрака фигуру темного мастера да спрятанное под маской лицо, позволяя врагам в полной мере оценить последствия встречи.
Однако лорд Амареш и без того успел прийти в себя достаточно, чтоб ото сна проморгаться да завопить на весь Тронный Зал:
— Убить его! Немедленно!
Но все равно как-то вопросительно вышло, нервно — словно сам себе он в эту секунду не верил.
Псы нападать не спешили: растерянно вертели мордами от одного хозяина к другому, ворчали и порыкивали. Огнезор же все шире растягивал губы в самодовольной ухмылке.
— Не слушаются? — спросил он с издевкой. И без тени страха шагнул в самую гущу Обращенных. — Сочувствую... Незнакомые амулеты бывают так ненадежны! Очень неосторожно с вашей стороны, господа лорды полагаться на то, в чем вы ни дьявола не смыслите!
Соратники Амареша дрогнули и попятились. Их глаза забегали, ища пути к бегству. И, что самое смешное, ни один не потянулся за оружием!
— Убить, твари! Я кому сказал?! — стиснул амулет в ладони, зло заорал старый лорд, теряя в этот миг всякую выдержку.
— Сидеть! — бросил Гильдмастер коротко.
И Псы единым слаженным порывом хлопнулись на плиты пола.
Взгляды заговорщиков скрестились на лице мастера — и в них теперь плескался отчетливый ужас.
— Вы обвиняетесь в государственной измене, заговоре против Трона и попытке переворота, — равнодушно сообщил им Огнезор. — Предлагаю немедленно сдаться, тогда вы все предстанете перед судом и сможете просить о снисхождении.
— Или что? — выплюнул Амареш, давясь бессильной яростью.
Легкая улыбка тронула губы Гильдмастера.
— Или МОИ Псы разорвут вас на месте, лорд, — проникновенно произнес он вполголоса, словно некой личной тайной поделился. — Разорвут в ПРЯМОМ смысле этого слова, на кожу, мясо и внутренности. Хотите?..
Кажется, кто-то из Амарешевых соратников рухнул в обморок.
* * *
В самый расцвет лета 905 года по имперскому исчислению тьма и кровь затопили улицы Небесного города. Тьма явилась из-под земли, из темных катакомб древней столицы, давно забытой и мертвой, — и багряная кровь побежала ручьями по светлому камню мраморных лестниц, по серому булыжнику мостовых — в черные желоба и колодцы, глубоко под землю...
Дабы принести законную жертву, напитать корни все еще живого города.
Живого вопреки всему...
Так написали впоследствии храмовые летописи, не желая называть имена порождений Проклятого Бога, своими клинками и телами проложивших путь к Золотому Трону для Наследника.
Да и как писать, кого прославлять, если армия безумцев-мятежников, подобно покорным рабам, в один миг склонилась перед Ледяным Дьяволом? Если обратились они против своих соратников по первому же его слову?..
Сколько бы ни твердили храмовники сквозь зубы о прощении, делать темных мастеров героями для черни было вовсе не в их интересах! Есть черта, которую Храм никогда не переступит...
Но, так или иначе, летом 905-го восставшие были повержены. Восстановлен порядок и законность.
И уже с раннего утра трупные повозки скрипели по столичным улицам, подбирая из-под стен и заборов тела неудачливых бунтарей. Осторожные торговцы выползали из подвалов, высовывали нос наружу — да с кряхтением и руганью принимались отдирать доски с заколоченных витрин и окон. Их жены, перекрикиваясь и судача, усердно оттирали мостовую перед лавками от крови, а ребятишки крутились под ногами, играя в грозных темных мастеров и трусливых повстанцев...
Небесный Город быстро возвращался к привычной жизни.
А через две седьмицы, ровно в серединный день года, как того требовала традиция, юный наследник, высокородный лорд Илан, принял Золотой Трон и новое имя. А вместе с ними — и всю Империю.
Так началась эпоха Астриоцеулинуса Десятого.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. ПРОШЕДШЕЕ И ГРЯДУЩЕЕ. ДОРОГА.
Ахаров в пещерке оказалось всего-то трое: какой-то смутно знакомый Илл"е косматый русобородый мужик, с ним — безусый нервный парнишка, то ли сын, то ли племянник, судя по фамильному сходству горбатых носов и буйной шевелюры. Да еще Леор...
И больше никого.
Бездымный тлеющий костерок, три лежанки из одеял и сена, груда мешков у заплетенной плющом стенки — вот и все нехитрое хозяйство, как раз постояльцам под стать... Однако утомленной сегодняшними бурями Илл"е эта простота казалась почти уютной — насколько вообще могло быть сейчас уютно где-либо ее разбитой и растерянной душе...
Здесь остро пахло травами, горящим деревом и морской солью. На белый песок под ногами тепло ложился узор из солнечных лучей, сочащихся откуда-то из дыр сверху, сквозь лозу и зелень листьев, отчего и полумрак в подземелье казался зеленым.
Меж валунов, в переплетении толстых древесных корней бил солоноватый родничок, поросший красно-зеленым мхом и старательно выложенный камнями — то ли сами рачительные ахары постарались, то ли предыдущие постояльцы. Контрабандисты, наверное. Леор говорил: одна из здешних нор ведет прямо к морю, вздохи и рокот волн даже можно услышать отсюда, если не шуметь... А еще в пещере есть другой вход — и укромная полянка в зарослях. Там сейчас ахарские лошадки пасутся, да крытая телега, как у бродячих торговцев, ждет путников...
Илл"а слушала его неловкое бормотание вполуха, все больше погружаясь в безразличное оцепенение. Поначалу еще двигалась, вяло и неохотно: разбирала вещи, устраивала лежанку, умывалась, что-то ела, совсем не чувствуя вкуса, — а потом совсем застыла у гаснущего костра, неподвижно и бездумно разглядывая красные угольки да серый пепел. И все сидела так, сидела, обхватив себя руками, не замечая ни заколотившей вдруг тело дрожи, ни наброшенного встревоженным Леором на плечи одеяла. Ни хмурых, беспокойных взглядов ахаров, ни осторожной — словно в доме с тяжелобольным — суеты...
Ни того, как неуклонно утекает день...
А перед самым закатом у варваров появилась компания...
Вначале треск снаружи раздался и ругань, а затем, сквозь ветви, маскирующие вход, в пещеру влетел вперед спиною парнишка-караульный. Грохнулся у самого костра, чуть не опрокинув котелок с горячей шархой. Распластался на песке, оглушенно тряся головою...
