Людей, кстати, было всего пятеро. Четверка безликих и мрачных оборванцев, ссутулившихся над мисками, поглощающих простую храмовую пищу неаккуратно и жадно, — да кругленькая, суетливая жрица, заботливая и теплая — такую так и хочется называть "матушкой".
Она-то и приметила новую гостью первой. Махнула Илл'е рукой: проходи, мол, садись к столу. Вручила кружку с травяным отваром да серую, но мягкую, только из печи, булку, пахнущую на диво вкусно. И лишь затем окинула девушку долгим, изучающим взглядом — от растрепанной косы до прорех и пятен на изрядно потасканном вчерашними бедами храмовом балахоне.
— Никак, из обители сбежала? — проворчала беззлобно, даже весело. — На Южный? Несчастных переселенцев спасать?..
Бывшая послушница не нашлась, что сказать, — лишь покивала с покаянным видом, старательно пряча улыбку.
— Сама такой была в малолетстве, — объяснила жрица свою догадливость. — Приключений хотелось, геройства... Знатно я тогда помытарствовала, пока не поняла, что за подвигами-то на край света плыть не обязательно... И здесь найдется, кого спасать, — она со вздохом посмотрела на Илл'ыных сотрапезников, отошла, захлопотала над ними, заохала.
Покосившуюся скамью напротив занимала угрюмая девица в ношеном крестьянском платье — молоденькая совсем, не старше самой Илл'ы. И казалась, вроде, испуганной да хрупкой — на жриц, однако, поглядывала хмуро, с каким-то обреченным, злым вызовом. Сейчас, без белил на щеках да кроваво прорисованного рта, она совсем не походила на себя вчерашнюю, печально знакомую Илл'е по "Морячку". Но флер недавней, излеченной уже, болезни до сих пор неприятно щекотал чутье...
Ну, значит, хоть кому-то от Илл'ыных похождений, в конце концов, вышел прок! Однако — поймала себя лекарка на неприятной мысли — особой радости от своего благого участия в судьбе непутевой соседки по столу она не испытывает. Подумаешь, взыграло в шлюхе благоразумие! И искреннее участие к вздорной девице со стороны их хлебосольной хозяйки для нее, Илл'ы, хоть и понятно (Богини же учат состраданию!), но все-таки глубоко чуждо.
Что ж, видать и жрицы-спасительницы не выйдет из беглой послушницы! Маловато в ней для этого милосердия — да чересчур много досады на чужую, неоправданную глупость...
"Дурак остается в дураках", — так, помнится, учил когда-то... кто? Странный человечек с балаганной кличкой вместо имени... Кудесник... Ему и монетку-лицензию она (та, прежняя, почему-то по рукам и ногам скрученная, связанная) отдавала. Да не нынешнюю монетку, медную, но другую — серебряную, еще более бесчестно добытую. И даже хорошо, что, как в точности добытую, Илл'а сейчас не припомнит... Он же, тот человечек, одобрительно прицыкнул тогда, но все же отхлестал по щекам перчаткой ("по-благородному, и чтобы неповадно больше своевольничать было") — да лицензию вернул, тем самым признавая ее, пигалицы малолетней, право среди "недураков" быть... Хотя и сам, кажется, спустя годы, успешно в дураках остался. Все они, больно умные, к такому концу приходили...
Память после снятия "ошейника" слушалась не в пример лучше — но, судя по тем картинкам, что норовила она Илл'е подбросить, радоваться сему факту вряд ли стоило. Недоброй, видать, та, прежняя, жизнь была! О такой совсем забыть было бы проще и правильней!..
Однако ж не суждено, наверное. Во всем и везде знакомое чудится... Даже в бывшем вояке за соседним столом — однооком, оборванном, хуже Илл'ыного храмового балахона жизнью потрепанном... Вон, как смотрит пристально! Разглядывает с самого ее появления, единственным уцелевшим глазом в лицо впивается!..
Илл'а еще и булку дожевать не успела, как оборванец вдруг решился, поднялся. Тяжело, неловко шагнул-качнулся ей навстречу, раскидывая руки, то ли равновесие держа, то ли придушить желая в объятиях...
— Ведьма! Правду говорили, что ты ведьма, Лая!.. — не то гневно, не то радостно заревел Илл'е над ухом, щедро обдавая сивушным запахом. — Ни на день не постарела, стерва!.. А я дивился еще, отчего мне всю душу вымотала!..
— Ты ошибся, вряд ли мы знакомы, — глянула на него девушка с неодолимым любопытством.
Оттого, небось, и слова ее прозвучали с сомнением — даже сама себе не поверила, что уж о грозном пьянице говорить!
Одноглазый пуще прежнего загремел-заругался, однако злости — настоящей злости — в нем не было. Это ясно и Илл'а видела, и матушка-жрица, на помощь сестре по Храму вовсе не спешащая. Зато тоски оказалось вдоволь — застарелой, пьяной и горькой...
— А я ведь тебя, тварь такую, с малолетства любил!.. Занозой сидела... Да все нос воротила, ведьма!..
Брови девушки вскинулись, теперь уж совсем в изумлении. Всяких признаний в любви она себе по глупости девичьей когда-то напридумывала — но вот такого вообразить не могла!
— И сейчас, гляжу, воротишь! — неверно растолковал одноглазый выражение ее лица. — Все злишься, небось, за тот случай... Что прижали тебя с ребятами... Так отбилась же! Чего злишься?..
Но вслушиваться в гневный полупьяный хрип Илл'е стало вдруг совсем не интересно. Ибо чутьем своим, напрягшейся спиною, всем зазвеневшим, как струна, телом ощутила девушка — ОН рядом.
Стоит вот здесь, за плечом.
Тоже слушает...
Раздраженно, с удивленной брезгливостью.
Илл'а сжалась, не зная, что дальше. Желая и страшась обернуться...
— Ты ошибся, Крес, — сухой, властный голос заставил бывшего вояку захлебнуться бранными словами. — Лая мертва, уже давным-давно.
"А как же я тогда? — растерянно подумалось Илл'е. — Кто же я тогда, по-твоему?.."
— И да, она не злилась, — добавил тот же голос без тени жалости. — Она тебя просто забыла...
Одноглазый сник, словно побитый пес. В сорванном горле захрипело пьяное рыдание.
— Пойдем, — не попросил, приказал высокородный лорд Таргел. — Оставаться здесь после вчерашнего отнюдь не безопасно.
Спорить было бессмысленно. Девушка безмолвно встала.
Суетливая матушка-жрица преградила путь. Она хмурилась, поглядывала с неодобрением на Илл'ыного высокомерного спутника — но говорить отчего-то не решалась.
— Опознала и теперь не выпустишь? — сухо вопросил мужчина.
— Здесь каждый вправе прийти и уйти, — покачала женщина головою. — Коль уж не против воли да без злого умысла...
— Твоя юная сестра со мной в безопасности, — пообещал он вполне искренне. — Куда в большей, чем на здешних улицах...
— Что ж, так — значит так... — смирилась жрица, отступая в сторону.
Илл'а благодарно ей кивнула на прощание.
— Пойдем! — повторил Таргел, подозрительно осмотрев пустой переулок. И вдруг схватил нетерпеливо Илл'ыну ладонь.
Нечаянное прикосновение просто сотрясло девушку.
Кипятком прострелило вены, нервы натянулись — все до единого...
Еще хуже, чем при первой встрече!
ТА связь опять брала свое...
Мужчина отдернулся, столь же пораженный. Не сдержал ругательства.
— Иди... следом... — проговорил через силу, внезапно охрипший, отчего Илл'е даже голос его показался странно знакомым.
Сжимая в кулаки дрожащие руки, она покорно поплелась позади.
— Это было очень жестоко, — рискнула заговорить, когда молчание уже казалось нестерпимым. — Твои слова тому несчастному оборванцу...
— Может, он заслужил жестокости? — неприязненно отозвался ее спутник. — Откуда тебе-то знать, храмовая девочка?..
Горькая усмешка так и просилась Илл'е на уста.
— Ты зато все знаешь, господин лорд, — пробормотала она тихо, сама не понимая, хочет ли, чтобы он услышал. — И о нем... И обо мне, могу поспорить...
— Вот только говорить об этом не буду, — отрезал Таргел, вмиг пресекая все вопросы.
Что ж, их общение не сложилось с самого начала.
Остаток пути до знакомого дома Илл'а потерянно молчала.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. СВЯЗЬ. СЛАБОСТИ ЛЕДЯНОГО ДЬЯВОЛА.
Подворье встречало обманчиво-сонной тишиной. Подмастерья все еще обшаривали город, Ночебор рыл носом землю, отлавливая виновных и просто подозрительных в преддверии завтрашней казни — здесь же, в пристанище Гильдмастера, было спокойно и мирно. Оно и к лучшему! Юной заблудившейся жрице незачем видеть суету сильных мира сего. И о том, к кому она попала, знать Илл'е тоже необязательно...
В молчании проводил Огнезор ее к свободной комнате. Пряча разбитые руки за спиною, без слов кивнул на кувшин с водой и чистое полотенце, предлагая умыться с дороги. Неслышно развернулся к двери, напоследок поглядев с сомнением на новенький крепкий замок, колеблясь, запирать ли свою "гостью".
"Неужели веришь, что меня это удержит?" — насмехался ответный взгляд девушки.
Он пожал плечами и вышел.
Они поняли друг друга без слов.
И только в коридоре, когда толстая стена отделила его от той, которой уже давно не должно быть на свете, Огнезор смог вдохнуть полной грудью.
Он не ожидал, что будет ТАК непросто. Незавершенная, насильно сдержанная связь давила, рвала на части, требовала.
Какое искушение было ей поддаться!
Случись это лет десять назад — мужчина ни на миг бы не задумался.
Теперь же... все сложнее было. И проще...
От собственных мыслей не скроешься, хоть за эти годы и не раз Огнезор пытался. Сам себя уговаривал, утешаясь тайной, подленькой мыслишкой: мол, да, лишился он единственного человека, который в этой жизни для него что-то значил, — зато и слабости своей лишился тоже... Но сейчас вдруг вернулось все с новой силой — одержимость, неуверенность, страхи. Его окунули в это — резко и внезапно. А грозный Гильдмастер совсем оказался не готов!
И ведь нынче не только зеленоглазая жрица стала для него уязвимым местом! С мальчишкой-Иланом дела обстоят еще хуже! Ученик и воспитанник, почти сын — коль уж совсем откровенно... И если пойти на поводу у своих слабостей, обеих сразу, не утруждаясь выбором, — то рано или поздно его, Огнезора, выбрать заставят. С болью и кровью — вот уж наверняка!.. Так почему не сделать этого сразу? Не решить раз и навсегда, обрезая лишние к себе ниточки?..
Потом будет хуже. Да уже — дьяволы возьми! — хуже некуда!..
"И где же твое хваленое хладнокровие, господин Гильдмастер?"
А еще ведь предстоит объясниться с Иланом! Пока не в себе был, о словах не думалось. Что он вообще при мальчике наговорить успел? Воспитанник внимателен, одно с другим умеет складывать. Шепотки за спиною, историйки и слухи... Да достаточно хотя бы случай четырехлетней давности воскресить в памяти!
Огнезор и не вспомнит уже, как звали ту женщину. Столичная шлюха, с которой он от скуки позволил себе не одно "свидание", а целых четыре... Конечно, она сама виновата была, дура болтливая. Захотелось перед товарками прихвастнуть: мол, влюбился лорд такой-то без памяти... Уже через день Гильдмастеру письмецо прислали: отмена трех приказов на убийство в обмен на жизнь "возлюбленной". Его ответом стало не три приказа, а целых пять — подписанных и утвержденных.
Исполненных в кратчайшие сроки.
Три дня спустя в Приемный Покой сверток подбросили. С головою. Женской.
Гильдмастер лишь плечами пожал в ответ на это известие. Шлюха, не умеющая язык за зубами держать, хоть так, хоть эдак долго не протянула бы. Судьба ее никому не была интересна.
Вот разве только Илану. Даром, что совсем тогда юнцом был, правильные вопросы задавать уже умел. И Огнезора спросил с неприкрытым подозрением: с чего, мол, вообще неизвестные вымогатели решили, что с ним, с Гильдмастером, подобный номер пройти может?..
А ведь было, с чего...
Теперь-то Илан истолкует все правильно.
Или соврать ему? Удобную сказку придумать? В конце концов, лорда-наследника та давнишняя история ничуть не касается...
Придумывать Огнезору ничего не довелось.
Илан не зря потратил время своего затворничества.
— Это ведь она, да? — еще с порога ошарашил вопросом. — Твой личный призрак? Девица из медальона?..
Руки мужчины дрогнули. Но он вошел, не торопясь. И тщательно прикрыл дверь за собою. Прошелся медленно по комнате, туда-сюда — и, наконец, сжал спинку кресла все еще дрожащими пальцами, глядя, как лопается свежая корочка на костяшках, как потихоньку проступает в трещинках кровь... Бессмысленные, равномерные движения успокаивали, давая время собраться с силами.
На юношу он старался не смотреть.
Илан же не думал униматься.
— Вот я дурак! И как не понял такого? — он по-мальчишески был взбудоражен открытием, сбивался, торопился все выведать, ни капли не считаясь с чужой болью. — Еще тогда, в том подвале мог бы! Ведь "сделали" же ее! Так и сказала Слава!.. "Сделали"! Для тебя... Что еще это быть могло?..
— Прекрати!..
Гильдмастер голоса не повышал — но Илан осекся. Жаль — ненадолго. Молчать было выше его сил.
— Выходит, правда, из-за нее ты с ума сходил?.. — спросил осторожно, не спуская с наставника глаз. В любой момент готовый, видимо, дать деру... — Говорят, даже хотел все бросить...
— И кто же у меня такой болтливый? — от желчи на губах у Огнезора было горько. — Не дергайся, сиди... Я все еще не спятил... Дай угадаю: Слава растрепала? Нет, вряд ли. Для нее это — больная тема... Ну, значит, Ледогор.
— Да разве ЭТО важно?! Ты злишься? Почему? То, что Мила сделала — невероятно!
— Невероятно чудовищно, Илан! Она украла чью-то жизнь, ты разве не понял?
— Тебе-то что с того? — вдруг заупрямился мальчишка. — Это на ее совести. А ты используй ее грешок к своей выгоде, как делал всегда. Не всем ведь выпадает второй шанс!..
— Кто сказал, что этот шанс был мне нужен?! Я давно уж свыкся с тем, что имею! Даже стал находить ситуацию, коль не приятной, так удобной!..
— А как же... Илл'а, или как там ее звали прежде? Для нее ведь это шанс тоже!
— Что ж, за нее я рад, — горько усмехнулся мужчина. — Но только какое отношение она теперь имеет к моей жизни?
— Это ведь от тебя зависит...
— Вот именно! — отрезал Гильдмастер резко. — И я больше не сумасшедший юнец с "феноменом возврата"! Да и она... всего лишь незнакомая девочка, случайно прибившаяся по пути...
Юный лорд замолчал, как будто смутившись. Так могло бы показаться несведущему, тому, кто совсем его не знает. Но сжатые упрямо губы да фамильный прищур серых глаз говорили Огнезору слишком многое! Ищет подход, негодный мальчишка! Как всегда, хочет сделать по-своему...
И точно! Вот заговорил опять — теперь уж вкрадчиво, со столь знакомыми, его собственными — Огнезора — интонациями! Уговаривающими, сулящими, подкупающими...
— А ведь есть очевидный выход, который всех устроит, наставник! Уверен, ты уже подумал об этом... Ей шестнадцать, ученический еще возраст. Она сильный целитель и сама отказалась от пути жриц... Ничего не мешает забрать ее в Гильдию, под защиту ваших стен и правил. Илл'а даже не вспомнит о Храме! Только ты будешь для нее важен!..
Что ж, искушающе! И столь бесчеловечно, цинично... Не знал Гильдмастер, восхититься или ужасаться...
— Я не сделаю из нее убийцу, лишь потому, что мне так удобно! — отрезал он решительно... почти. Ведь голос дрогнул...
— И почему? — в глазах недоумение и детская невинность! Как ловко все же Илан играет простака!
