Эту информацию получит моя дочь в случае моей гибели.
Выхода у меня уже нет.
(Конец записи)
2. Волков бояться...
Колумб, Город Золотой. Конец апреля 1001 года
Надо же было такому произойти! Всего на какую-то минутку задержался в квартире...
Алан замер. Будто каталептик, прирос к полу, зачарованно глядя на открывающуюся дверь. Бежать бы впору, а двинуться не в силах, и сердце гулко ухает в груди.
И время растягивается, точно густой сироп. И медленно, как во сне, переступает порог молодой человек в темной одежде.
Длинные пепельно-русые волосы с проседью собраны в тугой хвост на затылке, а глаза мертвы.
Палладас узнал его. Незнакомец являлся тем самым посредником, которому два года назад, еще на Земле, биохимик передал три ампулы. Тогда он прозвал парня "Господином Инкогнито", не подозревая, что вскоре того назначат его палачом.
Ох, и дорого обойдется ученому это проклятое изобретение! Люди с глазами цвета стали не останавливаются на полпути...
Господин Инкогнито шагнул к Алану.
Паралич прошел, но было уже поздно.
— Меня послали вас убить, — просто и безэмоционально высказался юноша.
Ученый сглотнул:
— Я понял, — через силу, но удалось ему улыбнуться, чтобы не потерять лицо даже в шаге от смерти. — Как ты меня нашел, Господин Инкогнито?
Юноша не удивился неуместному вопросу. Крепко сжав губы, он смотрел прямо в глаза Алану, и в холодно-серых зрачках его замерзал даже лучик колумбянского солнца.
— Это неважно. У меня мало времени.
И Палладас понял: всё. Лишь мелькнула глупая мысль: "Как он будет это делать? Как обойдет аннигилятор?"
Биохимик никак не мог предвидеть, что спустя восемнадцать дней его убийца будет сидеть в "зеркальном ящике" нью-йоркского филиала Управления на Земле, и твердить одно лишь имя — то, которое услышит сейчас из уст назначенной жертвы.
* * *
Земля, Москва. Конец мая 1001 года
Рабочий космопорта бросил на тележку последний тюк с мусором. Не обращая внимания на своих коллег, таких же "синтов", он покатил груз через площадку между подсобными помещениями.
Толпа прилетевших с Колумба редела. Пассажиры уже подстроились к ритму земного города, уже начали думать о делах повседневных, забывая веселье курортной планеты.
В километре от порта громадный транспортер буксировал челнок по взлетному полю, и так же медленно и размеренно "синт" толкал свою тележку, не глядя в ту сторону, где надрывались двигатели монструозной машины.
До распылителя было уже подать рукой, однако рабочий-биокиборг услышал странные звуки, доносящиеся из глухого закутка между низенькими постройками. "Синт" насторожился. На территории не должно быть посторонних — это аксиома. Но в темном тупичке кто-то был. Рычание — не рычание, не разобрать. И вроде как стонет человек.
Биоробот бросил свою поклажу и осторожно, вдоль стены подсобки, подкрался ко входу в узкий коридорчик.
Рычание перешло в сдавленный кашель. Кажется, борьбы там не было. Но оставить без помощи человека, предположительно в ней нуждающегося, "синт" не мог.
Рабочий наладил связь с напарником и тихонько попросил подкрепления. В закутке затихли. Помедлив несколько секунд, биоробот решился сделать шаг вперед.
— Р-р-р... я-а-а-ап... яп... р-р-р! — с остервенением рыгнула темнота.
А потом "синт" закричал.
Когда на место происшествия подоспели другие биороботы, они обнаружили бедолагу лежащим навзничь, без сознания. Кроме него, в тупике не было больше никого.
* * *
Земля, Москва. Конец мая 1001 года
Он мчался навстречу закату.
Легко было бежать. Так легко, что можно было одновременно думать, вспоминать. Ни одышки, ни усталости, ни страхов. Наоборот: это он сейчас до смерти напугал "синта" в космопорте.
Солнце... Не всегда оно было таким над Москвой!
Ему повезло стать свидетелем отключения Фильтросферы. Сколько же времени минуло с тех пор? Кажется, полвека. Он был совсем мал. Родители взяли его с собой посмотреть уникальное событие. За шесть лет до Москвы Фильтросферу отменили в Нью-Йорке, и сопровождалось это действо грандиознейшим шоу. Американцы любят и умеют веселиться от души. А все почему? Миграция! История помнит и других американцев, но было то в незапамятные времена...
Тогда он стоял возле матери и в тревоге, с холодным комком в животе, таращился в серебристые небеса. Фильтросфера, которая была создана полтысячелетия назад с целью защитить город от радиации, переливалась перламутром. А тот тускло-золотистый комочек — это, как говорили взрослые, и есть Солнце. Они видели светило, выезжая за пределы Москвы, но не иначе как через прозрачную, чуть затененную крышу автомобилей или флайеров.
Все, что за пятьдесят лет, казалось, ушло в глубокие лабиринты памяти, сейчас являло себя удивительными подробностями...
Обращение президента, которая правила на тот момент Столицей Содружества:
— ...По решению Галактического Союза и вследствие проведенных испытаний, доказавших, что радиационный фон Земли за последние десятилетия классифицируется как "условная норма", Фильтросфера над Москвой должна быть снята сегодня, 21 марта 951 года, ровно в 17.00 по местной широте...
Реакцией толпы на речь Эды Солло были оглушительные рукоплескания, крики, свист.
Он даже не представлял, кто и каким образом "отключит" Сферу. Ему казалось, что президент просто отдаст голосовой приказ. Четырехлетний ребенок не подозревал, сколько трансформаторов и стабилизаторов и на скольких засекреченных станциях сейчас, после тщательной к тому подготовки, синхронно прекратят свою работу — навсегда...
Навсегда ли? Может быть, может быть... Тогда он испытывал безмятежную уверенность: конечно, Фильтросфере не вернуться! Поколение Х века Эпохи Мира уже очень смутно представляло себе, что такое "ядерная зима" и "жесткое излучение". Фильмы Наследия воспринимались как страшные сказки.
Но теперь былой уверенности не было, ой не было!
Он даже встряхнул головой и фыркнул, отгоняя черные предчувствия. Нынешние люди изменены генетически, но выход ли это? Иногда ведь даже страх перед самоуничтожением — не преграда. История сухо иллюстрировала данный факт ослепительными вспышками над Древними Россией, Америкой, Францией, Испанией, Ближним и Дальним Востоком, Австралией, арабскими территориями Африки... В анналах памяти Главного Компьютера этот период называется "Завершающей войной". Без малого тысячу лет назад была поставлена беспощадная точка в жизни многих людей Эпохи войн и катаклизмов. Медленно, тягостно начался новый отсчет...
...Вот влюбленная парочка — два пуделя. Настолько увлечены друг другом, что даже не обратили на него внимания. И как он раньше не догадывался, что они умеют разговаривать? Не на этой скудной и лживой кванторлингве, а каждым своим движением, каждым взглядом.
Прыжок — уход — задорное поддразнивание:
— Ты меня любишь, мой матерый волчище?
Черный пудель прихватывает зубами нижнюю челюсть подруги, и они с упоением выкручивают друг другу головы, заставляя насторожиться андроидов-выгульщиков, которым невдомек, что таким образом ухажер отвечает своей невесте:
— Радость моя, я весь твой, до кончиков когтей!
Он, сторонний наблюдатель, следит за игрой собак почти с завистью. Пуделям нет дела до окружающих, они просто живут и наслаждаются жизнью...
— Это светило, радость моя, — оно тоже твое!
Они валятся в траву на газоне (как мало таких парков и сквериков осталось в центре города!) и, нежно покусывая друг друга, щурятся на солнце. Потом на несколько секунд, очарованные, замирают, глядя в небо...
...Так же и он смотрел тогда на тускло-золотистый комочек в серебряных небесах Фильтросферы. И этих двух собак не было еще в помине.
Будто встарь, на башне реконструированного Кремля загудел набат. Последний удар колокола возвестил точное время — пять часов вечера. С последним ударом мир стал другим.
Толпа охнула, в едином порыве шевельнулась. Люди застились руками — и яркое, великолепное, бесстыжее солнце явило себя на лазурном куполе. Именно "куполе", ведь пройдет много лет, прежде чем горожане отвыкнут называть небо словом, которым испокон века называли Фильтросферу. Солнце сияло уже в треть своей весенней мощи, клонясь к закату, но многие решили, что ослеплены. Да, очевидцам навсегда запомнился тот вечер весеннего равноденствия...
...До места назначения нужно преодолеть еще пол-Москвы.
Утомившись, он перешел на шаг. Становилось все темнее, солнце уже давно, подобрав лучи, с королевской неторопливостью сошло по другой стороне дальних холмов, за перевал, в какие-то неведомые чертоги.
С приходом вечера иллюзии начали рассеиваться.
Он смертельно устал догонять солнце, а ведь было еще очень далеко до цели. И еще — самое главное, что может и не получиться, ведь гортань его не приспособлена для таких умений... Он, конечно, тренировался, когда выскочил из здания космопорта и забежал в закуток между подсобками, надеясь, что здесь его не побеспокоят. С огромным трудом, но выговорил три заветных слова, чем смертельно перепугал "синта". За каким только чертом тому биороботу понадобилось лезть под руку? Под руку ли? Гм! Как сказать...
Близ холмов дул ветер. Разгоряченное тело поначалу с благодарностью приняло прохладу, но вскоре мышцы начали дрожать. Нет, уж лучше вечная жара Колумба, чем коварство здешнего климата!
В темноте он видел плохо. Воздух источал множество всевозможных ароматов: воды, молоденькой листвы, травы, дорожного покрытия, древесины. Но это не могло помочь: он не умел ориентироваться по запаху.
Ну вот и знакомый пустырь. Цель близка. Скоро будет разъезд, дорога резко вильнет вправо и спустится в лог...
На участок удалось проникнуть без помех.
Достать до звонка. Боком прижаться к стене за выступом, рядом с дверью и вне досягаемости обзорника.
Двери разъехались. На пороге возник черный поджарый силуэт красавца-добермана. Это Дядюшка Сяо, домашний робот Буш-Яновских.
Собравшись с силами, он прохрипел роботу:
— Пр-р-рошу...
Острые уши Дядюшки Сяо встали торчком, шея вытянулась, тело подобралось для прыжка.
Надо выйти на свет.
Доберман отреагировал, как отреагировала бы настоящая собака при виде незнакомца, вторгшегося на ее территорию: губа справа дрогнула, ощерив громадные клыки, а откуда-то из электронной утробы донеслось глухое рычание.
— Фу! — фыркнул нежданный визитер.
Дядюшка Сяо даже слегка присел: что-то не сошлось в сигналах его микросхем. Связанный с охранной системой дома, он не нашел ничего лучше, как поднять тревогу.
Сирена пронзила здание от фундамента до крыши.
— Оставаться на местах! — женский голос в переговорном устройстве был спокойным и повелительным. — Докладывайте: кто? Что нужно?
— Я... Алан... Палладас... — гость наконец-то повторил заветные три слова.
Сирена смолкла. Переполоха не случилось: нелегко напугать или чем-то удивить человека, много лет прослужившего в Управлении. А Полина Буш-Яновская, хозяйка дома, была капитаном спецотдела того самого Управления.
В холле, уставленном пальмами, появилась невысокая рыжеволосая женщина с "табельником" в руке.
— Ты где? Убери собаку и выйди! — приказала Полина (надо же, как повзрослела с тех пор!), глядя на него в упор и будто не замечая оторопевшего робота-дворецкого. — Немедленно покажись! Алан! Я не шучу! Алан!
— Я! Здесь! — срываясь на лай, выдавил громадный пятнистый дог.
Буш-Яновская сжала перила лестницы с такой силой, что хрустнули суставы, а костяшки на кисти побелели. И неудивительно: "синт" в космопорте при виде метаморфа вообще упал в обморок. Через мгновение Полина справилась с собой, но голос ее прозвучал растерянно:
— Ты... кто?
— Я... Алан... П-палладас... — на грани узнаваемости слов снова рявкнул дог.
— Матка Боска! — проронила Полина. — Ну, знаешь ли... Дядюшка Сяо, впустите его!
Доберман посторонился, и дог, осторожно ввинтившись в холл, потрусил к лестнице.
— Ты куда? — уточнила хозяйка дома.
— Надо... спать... — невнятно выдавил гость, дрожа от чрезмерного напряжения в горле. — Два... часа... Скажу — потом...
— Ну, знаешь ли... — Буш-Яновская развела руками и коротким выдохом раздула рыжую челку. — Рехнуться... Э-м-м-м-м-м... Ладно, тогда пошли наверх...
И Полина в сопровождении робота Дядюшки Сяо последовала за оглядывающимся догом.
3. "Черные эльфы"
Москва, Звягинцев Лог. Дом Полины Буш-Яновской. Конец мая 1001 года
Тихонько насвистывая незамысловатую песенку, Валентин Буш-Яновский выбрался из бассейна и накинул полотенце на свои мощные плечи. Солнце попыталось было коснуться его, но ветер вкрадчивой змейкой выжил робкий лучик с тела человека. Ветер заструился по коже, радуясь появлению зябких мурашек под каплями воды.
Валентин досадливо кхекнул и хлебнул из бокала остывшего глинтвейна. Когда уже наступит нормальное лето?
Мужчина сунул ноги в шлепанцы и подошел к столику возле шезлонга, чтобы поставить бокал. Теперь витраж зала для тенниса не закрывал обзор, и с места, где стоял Валентин, открылся вид на подъездную дорогу.
Их с Полиной дом со всеми пристройками стоял на спуске в лог. Это местечко издавна так и называлось — Звягинцев Лог, и уже почти никто не знал, почему. Валентин слышал, что некогда, еще в прошлую эпоху, археолог по фамилии Звягинцев откопал в этом овраге какой-то артефакт. Да бог с ними, с учеными и артефактами! Буш-Яновский историей, особенно древней, как и политикой, никогда особо не интересовался.
Зимой небольшой парк, окружавший здание (о! им несказанно повезло: поселиться не так уж далеко от городской черты, да еще и получить право на озеленение участка — спасибо жене-управленке!), становился прозрачным. С территории бассейна тогда можно было увидеть часть автострады и еще более дальние холмы, которые сохранились почти в первозданном виде. Прекрасное местечко — тихое, спокойное...
Сейчас к их дому, плавно преодолевая извилистые повороты, подъезжал темный микроавтобус — обычный, колесный, не на грави-приводе...
— Снова отдохнули, ч-ч-ч... — прошипел себе под нос мужчина.
Приехать к нему не мог сегодня никто. Все друзья знают: когда у Буш-Яновских совпадают выходные, чета пропадает для всего мира и лучше ее не беспокоить. Отсюда напрашивается вывод, что это к жене. Полининых коллег Валентин держал чуть ли не за врагов.
Буш-Яновский закутался в просторный черный халат, в котором поместилось бы двое далеко не тщедушных мужчин, причем с головой. Миновал внутренний коридор и оранжерею. Глупые попугаи, скачущие по любимым пальмам женушки, подняли гвалт. Они фыркали крыльями, суетились и орали на все лады.
— Перестрелял бы гадов! — буркнул Валентин.
— Перестрелял бы гадов! Перестрелял бы гадов! — привычно и даже с готовностью отозвались птицы.
