Беда в том, что каменная труба, по которой мы шли, постоянно разветвлялась. Круглые проходы кое-где были закрыты полуразрушенными металлическими решетками, а кое-где зияли пустой чернотой. И хотя мы выбирали основной рукав коридора, вероятность заплутать была немалая. Хуже того: ход расширялся и спускался все ниже под землю, постепенно превращаясь в пещеру. Где-то спуск был ступенчатым, выложенным из каменных кирпичей, где-то просто вел под уклон, а мы рисковали поскользнуться на влажной глине. Мечущиеся то здесь, то там серые тени оказывались крысами.
Выбрав более или менее сухое помещение, где было чуть светлее благодаря известняковым плитам, покрывавшим стены, я вытащил ретранслятор и, отойдя в сторону, связался с Нью-Йорком.
Миссис Сендз была встревожена:
— Риккардо, арестованный Элинор исчез из изолятора. Вылетайте немедленно!
— Разумеется, мэм! Но нам не помешает...
— Подождите, капитан!
Изображение померкло, стало темно: майор переключилась на другой канал. Минутная пауза — и голограмма засветилась вновь:
— Капитан, тревога с Зилом Элинором была ложной. Скорее всего, "контры" что-то напутали.
— Так он на месте?! — я не поверил своим ушам, а потом отмахнулся: вот уж в данном случае Элинор, которого мы видели в доме Ясны, вполне мог оказаться голограммой. Другое дело — кто ее прислал?
— Да. Только что сообщили.
— Мэм, нам тут не помешает подкрепление. Мы сейчас в катакомбах под Москвой...
— Где?!
— В подземных катакомбах Москвы, — (съездили, называется, на крестины!). — На дом Энгельгардтов напали неизвестные. Предполагаю, что это очередная акция людей Эммы Даун. Оповестите генерала Калиостро, пусть примет решение. Возможно, здесь потребуется вмешательство "Черных эльфов".
— Я выйду на связь через десять минут, Рикки. Старайтесь не применять ОЭЗ, иначе не пробьюсь через экран...
ОЭЗ... Да если бы она еще была у нас! При отступлении Буш-Яновская оставила пульт в коридоре, а свой на столь безобидное мероприятие я не брал.
В общем, я переменил свое мнение относительно излишней помпезности дома Энгельгардтов. Не знаю, какую функцию он выполнял в прошлом тысячелетии, но сегодня он послужил нам исправно...
У кого-то из-под ноги выскочил камешек и с громким цоканьем покатился в канаву.
— Падре, — сказал я, снова подступая к священнику. — Изложите ваши соображения на тему того, почему мы все здесь, а за вами гоняются незнакомцы в черном!
— О том, что я ищу Элинора, знает только Максимилиан Антарес, — шепнул Агриппа. — Думаю, он замешан в этом деле...
— Вы понадобились Антаресу из-за Элинора?
— Боюсь, не только я, капитан. Боюсь, вы тоже. И, боюсь, не только Антаресу. Оттого нападение было таким дерзким...
— Это не первое дерзкое нападение за последний месяц, падре... — угрюмо проворчал я, памятуя перестрелку на даниилоградском катере посреди океана.
2. "Серые" люди
Неизвестно где, неизвестно когда
Ника Зарецкая помнила только то, как она ехала в громадном транспортере и беззаботно болтала с водителем-"синтом" по имени Тибальт, Ти. Потом... потом вспышка молнии, помутнение рассудка, краткий сон, в котором она видела себя висящей в мрачной пещере. Пещеру освещало маленькое озерцо и сверкающие нити, коими были оплетены другие люди. Да и сама Ника была замотана такими же путами.
— Домини-и-ик! — закричала она, вспоминая своего парня, с которым они расстались всего несколько часов назад. Или не часов — дней? Лет?
Осознание того, что она даже не представляет, сколько минуло времени, шокировало Зарецкую куда сильнее, нежели пленение, пещера и светящиеся путы.
— Доминик! — выкрикнула девушка и этим разбудила себя.
Пещера канула в мистический мир сновидений. Ника не была связана и лежала, а вовсе не висела. Лежала на странной высокой кровати, а под коленями ее торчали металлические подпорки наподобие тех, что встраиваются в гинекологические кресла. Соответственно, ее ноги были разведены в стороны. Девушка почувствовала себя невыносимо униженной, словно во всем происшедшем присутствовала ее личная вина. Вот только в чем — "происшедшем"? Ника не знала. Она была уверена, что во время сна с нею сделали что-то очень мерзкое. В книгах Наследия она читала об изнасилованиях и никогда не могла представить себе, что чувствовали испытавшие это. Сейчас студентка Академии ВПРУ понимала их. Ее состояние усугублялось тем, что она пребывала в полном неведении.
Проведя рукой по телу, Зарецкая обнаружила, что белья на ней нет. Никакой одежды, кроме широкой тонкой сорочки пуританского покроя: наглухо застегнутый ворот, длинные подол и рукава...
В воздухе витал запах вековой сырости.
Неуклюже выпростав затекшие ноги, Ника соскочила на ледяной каменный пол. Помещение было просторным и донельзя мрачным. Каменный мешок. По углам ютилась скудная, грубо сколоченная мебель — стол, два табурета, шкафчик без дверец и всего с двумя полочками, а также кровать (не считая той, с "подпорками", посреди комнаты, рядом с которой деревянная выглядела доисторической рухлядью). Тусклый свет лился из-под потолка сквозь незастекленное малюсенькое окошечко. Дотянуться до него рукой Ника не смогла, даже забравшись на табурет, который перед этим взгромоздила на кровать. Затворница отчего-то поняла, что покинуть это место через дверь ей не дадут.
Покуда она балансировала на неустойчивом табурете, низкая деревянная дверь, снаружи окованная металлическими пластинами, отворилась. В комнату молча и деловито вошел человек в бесформенной серой одежде. Он свернул простыни, спрятал их в непрозрачный мешок, затем бросил этот мешок в отсек под лежаком и, ухватив кровать за "подпорки", покатил ее в коридор.
— Эй! — озадаченная манипуляциями неведомого посетителя, Ника не сразу нашлась, что ей делать. — Эй, откройте!
Но к тому моменту, когда она всем телом шмякнулась на захлопнувшуюся дверь, шаги серого человека и грохот кровати-каталки звучали уже далеко.
— Откройте! — Зарецкая колотила дверь ногами и руками, разбивая суставы.
Боли почти не ощущалось: по ногам, онемевшим от холода и неудобного положения, бежала противная щекотка.
Они не посмеют! Это нарушение Конвенции! Вот только бы сбежать отсюда — и она пожалуется... пожалуется во все инстанции, и их сурово накажут за насилие над человеком!
Но кто — эти они, как отсюда сбежать и как добраться до тех самых инстанций, ослепленная гневом девушка не представляла. Ника задыхалась от ярости и отрывисто выкрикивала угрозы. Ей никто не отвечал. Примерно через четверть часа, измотанная, Ника осела на пол и бессильно зарыдала.
Один из каменных блоков у самого плинтуса в дальней стене ушел внутрь, провалился, а вместо него из темноты выехал поднос с какой-то утварью: глиняным горшком, миской, металлической ложкой и высокой никелированной кружкой.
Отшвырнув в сторону поднос, Ника рухнула на четвереньки и закричала в темноту провала:
— Для чего меня похитили? Скажите хотя бы одно — для чего? Зачем?!
Ответом ей послужил глуховатый скрежет резко задвинувшегося на место камня стенной кладки. Девушка попыталась выпихнуть его обратно, но не тут-то было: блок даже не дрогнул.
В новом приступе ярости Зарецкая вскочила, пнула черепки расколотого горшка, раскатила остальную посуду по всей комнате.
Серый человек, безмолвно приникший к двери со стороны коридора, услыхал ее отчаянный вопль:
— Тва-а-а-ри-и-и!
И улыбнулся не без удовольствия.
3. Пророчество
Москва, 5 августа 1001 года
Мы ощутили себя в безопасности лишь после того, как в результате длительных переговоров по ретрансляторам выбрались на поверхность, отмотав под землей много миль.
Снаружи темнело.
Выходом на свет божий служило старинное строение, которое во времена оны являлось бункером-бомбоубежищем. Оценить преодоленное расстояние я смог лишь тогда, когда огляделся: мы дошли по коридорам почти до Звягинцева Лога — предместья города, где находился дом Буш-Яновских.
Нас встречали московские коллеги-спецотделовцы, а вся местность патрулировалась отрядами Военного Отдела.
Известка и пыль сыпались с нас при каждом движении, как скорлупки с Порко-Витторио, а судя по гримасе, которую скорчила Лида Будашевская, приблизившись к нам, одежда и волосы наши пропитались омерзительными запахами подземелья. Но сильнее всего мы намучились с Ясиной изголодавшейся дочерью, которую приходилось передавать из рук в руки, слушая при этом душераздирающие рулады несчастного младенца. Энгельгардтов, доведенных до изнеможения еще дома, буквально шатало, и Фанни с Полиной волокли Ясю под руки по оставшимся до поверхности ступенькам бомбоубежища. Жаль, что мы поздно выяснили одно обстоятельство: на руках у священника ребенок почти не плакал. Стоило Агриппе взять юную Энгельгардт, вопли прекращались. Тем не менее, нести ее все время, без подмены, не мог никто, даже гигант Валентин. Одно дело — в обычных условиях, и совсем другое — будучи в постоянном напряжении на скользких поворотах коварных подземных галерей. Нас едва не завалило трухлявой облицовкой бывшей станции метро, трижды пришлось разгребать засыпанные проходы в вонючих канализациях, дважды — возвращаться, потеряв в общей сложности полтора часа, из-за того, что расчистить коридор оказалось невозможно.
Иными словами, сказать, что мы устали хуже чертей — это не сказать ничего. Но направления, оговоренного с коллегами, мы держались до конца и покинули "тайную" Москву победителями.
— А спелеологам ордена полагаются? — кисло пошутил Валентин Буш-Яновский и отряхнулся, распугивая женщин-спецотделовок.
— Меня сейчас больше интересуют ванна и ужин! — отозвалась Полина, усаживаясь во флайер предпоследней, перед мужем: уж им-то лететь было совсем недолго. — Даже знать не хочу, что там произошло!
А вот я знать хотел. И Фанни тоже.
Я слишком поздно понял, что священника Агриппу увезли в отдельном флайере. Когда нас высаживали на крыше Фаининого дома, а я трясущимися от слабости руками пытался подкурить сигарету, моя жена спросила:
— Где Агриппа?
Я вскинул голову, но Лида Будашевская успокоительно заверила:
— Священником займутся на Хранителей, не переживайте! Эти будут вас сопровождать! — она сделала знак пятерым парням из ВО, и те выпрыгнули из машины вслед за нами. — Вы в безопасности. Самолет будет в двадцать три двадцать, вас доставят в аэропорт на таком же флайере.
— Лейтенант, — я насколько мог учтиво взял под руку Будашевскую, в упор не замечая, как покривилось ее лицо от вида моих черных от грязи пальцев и ладоней. — А зайдемте-ка к нам на ужин!
— Но, капитан!..
— Я приглашаю, приглашаю! — заверила Фаина, прилепляясь к Лидии с другой стороны.
Будашевская беспомощно оглянулась на коллег и показала им ждать ее возвращения.
После подземки я чувствовал себя на крыше несколько неуютно. Мы с Фанни даже не рискнули сесть в специальный боковой лифт и выбрались через "рубку" — стеклянную надстройку, закрывавшую лестницу в подъезд. Лидии пришлось спускаться за нами.
— Ребята, я вам ни слова не скажу, пока вы не помоетесь! — едва зайдя в квартиру и зажимая нос, простонала лейтенант, не желая отвечать ни на один из наших вопросов. — Это невыносимо!
— Фанни, проследи, чтобы она не сбежала! — попросил я жену и быстренько сбегал в душ.
Пока сменившая меня Фаина совершала водные процедуры, я усадил гостью на кухне, быстро приготовил ужин на троих (не кормить же теперь всю толпу, засевшую на крыше и под дверями в подъезде!) и между делом светски поинтересовался:
— Вам с корицей или без?
— Вы о чем? — не поняла Лидия.
— О глинтвейне.
— Ну нет, только не в такую жару!
— О'кей, тогда перейдем к делу. Удалось задержать кого-нибудь?
Будашевская поджала ноги под стул и покачала головой:
— Нет. Как сквозь землю провалились... — и тут же оговорилась, поглядев на меня: — В прямом смысле слова, а не так, как вы! Гости и Пенелопа Энгельгардт только-только начали приходить в себя, но не думаю, что они окажутся чем-то полезны. Если они уснули сразу, то вряд ли смогли разглядеть нападавших.
— То есть, мы снова в полной заднице? — возникая в дверях, уточнила Фаина и закрутила на голове сиреневое махровое полотенце под цвет халата. — Класс! Супер-класс!
Лидия нахмурилась:
— В полной, не в полной, а перестрелка там была...
— Между кем и кем? — сразу спросил я, с недовольством чувствуя, как возвращается ко мне проклятая головная боль.
— Не могу сказать. Эксперты взяли кровь на анализы, ждем результатов...
— Какую кровь? — дуэтом спросили мы с женой.
— На площадке за гаражной постройкой обнаружилось пятно крови и капли, свидетельствующие о том, что раненый покинул это место либо самостоятельно, либо с чьей-то помощью.
— Собака Агриппы? — Фанни встала позади стула, на котором я сидел, и положила руки мне на плечи.
— Ты что, Фаина, это же голограмма! — я попытался обернуться, но гречанка не позволила: насильно отвернув мою голову, она продолжала массировать мне шею с таким энтузиазмом, что я начал опасаться за свой позвоночник.
— Лично я так не думаю, — заявила она. — Эта чертова штука и на собаку-то не похожа... Да сиди же ты спокойно!
— Когда будут результаты, лейтенант?
Лидия пожала плечами и вытащила свой ретранслятор:
— Сейчас узнаю.
Она предусмотрительно вставила в глаз линзу, чтобы мы не стали свидетелями всего разговора. Пока Будашевская "отсутствовала", я, балуясь, сунул руку под Фаинин халатик и ущипнул жену повыше колена, за что незамедлительно схлопотал от нее досадливый шлепок по плечу.
— Кровь была человеческой, — лейтенант спрятала линзу и ретранслятор. — А развернутый анализ будет завтра к утру.
Я тоскливо взглянул в темное окно. Тьерри Шелл и его подчиненные работали куда быстрее, чем их московские коллеги.
— Так... Значит так, лейтенант, — я поднялся, усадил на свое место Фаину и прошелся по кухне. — Результаты — в нью-йоркскую экспертную Лабораторию. Сразу, как только будут получены. Лично господину Шеллу, руководителю. Затем... Прошерстить все вокзалы и аэропорты Москвы на предмет регистрации вот этого человека, — я слил на портативный комп Будашевской информацию со своего браслета.
— Кто это? — разглядывая стереоснимок, уточнила Лидия.
— Некий Зил Элинор. Но совсем не обязательно, что под этим же именем он прошел регистрацию в Москве. Кстати, отрядите для этого дела только самых проверенных людей, лейтенант.
— Слушаюсь. Кому докладывать о результатах?
— Вашему шефу, капитану Буш-Яновской. Полковник Смелова пока не заступила на пост Лоры Лаунгвальд, не так ли?
— Совершенно верно, капитан Калиостро. Церемония на следующей неделе.
— Это неважно. Отчитывайтесь покуда перед своим капитаном, там будет видно. И вообще — приятного аппетита, дамы!
Я помнил сибирячку Эвелину Смелову. Приятная женщина, моя тетка также отзывалась о ней лучшими словами. Московскому ВПРУ, пожалуй, наконец-то повезло. Жаль, Фаине уже не придется поработать под начальством Эвелины: о таком шефе можно лишь мечтать. Честная, сильная и в то же время очень женственная, Смелова была, кажется, идеалом настоящего "силовика".
