Полине было жутковато наблюдать за подругой, зависшей над бездонной пропастью цвета индиго — так отличалось здешнее море от знакомых спецотделовке земных морей.
Что-то твердое, прохладное и явно живое ткнулось в руку Буш-Яновской. Капитан обернулась.
Перед нею стояло диковинное существо. Оно походило и на крупную двуногую ящерицу, и на полностью ощипанного страуса. За ним волочился поводок, прицепленный к серебристому ошейнику. Морда существа, можно сказать, состояла из двух громадных глаз необычайной красоты и осмысленности. Черные зрачки в оранжевой радужке заискивающе подрагивали, словно у собаки, которая домогается подачки. Когда диковина моргала, то закрывалось нижнее веко, что, впрочем, нисколько не ослабляло трогательности зверюшки. Вдобавок ко всему она галантно пошаркивала по палубе ступней лапы, похожей на раздвоенную "культю" земного верблюда.
Словом, такого зверя Полина видела впервые.
— Матка Боска! — проговорила она, и безрукое тельце диковины вдохновенно завибрировало, а глазищи исполнились такой просительности, что даже самый закоренелый бюрократ не устоял бы перед их обаянием и подписал любую резолюцию.
— У нее, к сожалению, нет ушей, — послышался мужской голос слева от Буш-Яновской. — Ну вот, снова улизнула!
Средних лет лысоватый мужчина поднял конец поводка и подтянул к себе своего — как получалось — питомца.
— Это дрюня, раздобыл по большому знакомству, — он похлопал существо по сероватому туловищу. — У дрюней нет слухового аппарата, но они все "слышат" поверхностью кожи. Да сами убедитесь, до чего она у них нежная!
Полина убеждаться не торопилась, разглядывая незнакомца и его "дрюню".
— Вообще ее зовут Утибожемой... — после этих слов хозяина диковина стала радостно пританцовывать, вибрируя еще сильнее. — Видите? Многое зависит еще и от интонации...
В этот момент на палубу как раз выбралась Фанни и воскликнула:
— У, ты боже мой!
"Дрюня" запрыгала в экстазе.
— Ну я же говорю! — победно заметил мужчина.
— Это что ж у нас тут такое глазастое?! — гречанка наклонилась над диковиной и смело погладила ее по нежной шкурке. — Где это вы ее ухватили?
— Реликтовое животное Сна...
Утибожемой издавала мурлыкающие звуки и даже подпрыгивала к руке Фанни за новой порцией ласки.
— Н-да... — Паллада покачала головой. — Такая не сбежит, так залюбит до смерти...
Мужчина засмеялся:
— Это вы точно заметили!
— Если вы еще не заметили, я всегда точно замечаю. Фаина, — и гречанка протянула ему ладонь.
— Дик. М-м-м... Ричард. Землянин, как и вы. Отдыхаю здесь — и тоже по большо-о-ой протекции...
Женщины переглянулись, и Полина, с усмешкой, отведя взгляд, представила себя владельцу "дрюни". А попутно отметила, что Утибожемой и ее хозяин схожи меж собой чем-то неуловимым, что всегда присутствует между владельцами и питомцами.
— Минуточку. У "дрюни" режим: она у нас животное ночное. Сейчас отведу ее в каюту...
Мужчина удалился.
— Ди-и-ик! — протянула Полина, дернув бровью.
— А? — рассеянно откликнулась Фанни и с вопросом уставилась на подругу, а потом, после ее кивка в сторону удалившегося нового знакомца, поняла и хохотнула: — А, ну да! Бывает и так...
Послышалось объявление об отплытии. Вскоре зеленый остров с высадившейся на нем Кармен Морг растаял за кормой. Море становилось все более насыщенно-синим. Пожалуй, теперь они уже пересекли условную границу и вышли в открытый океан Феба...
Но не суждено было катеру проделать долгое путешествие в бескрайних водах.
С шумом и воем из глубины в небо вырвался летательный аппарат военного образца. Произошло это прямо перед носом гидросудна. Катер дернулся, отдыхающие попадали со своих шезлонгов, пока еще недоумевая и отпуская нелестные замечания в адрес капитана со штурманом. Но не причем, совершенно не причем были ни тот, ни другой. Даже наоборот: успели спасти всех от возможной катастрофы.
— Ч-черт возьми! — выругалась Фанни, схватившись за перила металлической лесенки, а Полина пребольно ударилась плечом о переборку.
Спустя какие-то секунды из летательного аппарата с ловкостью кузнечиков выпрыгнули на верхнюю палубу катера закамуфлированные люди. Едва коснувшись подошвами твердой основы, они ринулись сметать немногочисленную и не слишком вымуштрованную охрану. В ход шло все: электрошокеры, парализаторы, газ...
— Полька, загони народ в каюты! — Фанни выхватила из кармана шортов невесть откуда оказавшийся там плазменник, а затем заорала во всю силу своей музыкальной глотки: — Управленцы есть на борту?!! Все наверх! Врачи есть?
Отовсюду слышался топот и перепуганные вопли отдыхающих.
— Полька, связь с Монтерей! — добавила вслед подруге гречанка.
Навстречу Фаине из кубрика выскочил владелец "дрюни" Дик.
— Куда?! — рявкнула та. — Вниз, к пассажирам!
— Я, с позволения... врач...
— Стоять! Управленцы! Ко мне, кто есть!
Перед Палладой возникло несколько полуголых, но вооруженных фигур: три женщины, четверо мужчин, каких званий — не разберешь.
— Врача прикрывать! — командовала Фанни. — Хоть волос с его головы — вам башку оторву! Удобные позиции заняты, отбиваем. Дик, работайте!
— Так точно!
— Стрелять на поражение.
— Я сержант! — признался один из парней.
— Тогда вниз и стеречь гражданских!
— Есть!
Неразбериха закончилась. Десантники успели перехватить управление катером, и теперь тот двигался в непредсказуемом направлении. Зато с этой минуты горстке защиткиков-управленцев стало понятно, что и как делать.
— Вызвала подкрепление! — вернувшаяся Полина бросилась на палубу рядом с Фанни, которая нашла убежище за тросовым баком.
Летательный аппарат неторопливо сопутствовал похищенному катеру.
— Врача нашли? — быстро спросила Буш-Яновская.
— Дик.
— "Подсолнух"?
— Наверняка! Полька, иди за мной, прикрывай. Их больше по левому борту, ударим в тыл.
Обе, перекатившись, проскользнули к запасной лесенке наверх. Где-то справа послышался первый свист: это начали стрельбу из плазменников ребята-управленцы.
— Мало нас... — карабкаясь по гладким перекладинам лесенки, заметила Буш-Яновская.
— Некогда, — бросила в ответ Фанни и, вынеся крышку люка над собою, с проворством кошки стремглав вылетела на верхний ярус...
3. "Ничья" земля
Фауст, Пенитенциарий, 15 июля 1001 года
Выбоины, трещины и провалы в местах, где пыльная серая штукатурка отвалилась от стены, стали складываться для исступленного воображения Вирта в фигуры людей или невиданных чудовищ. Вот какой-то горбатый человечек бьет кривым посохом другого... кажется, тоже человечка. Нет! Только не это! Юный послушник отворачивался, прятал голову под обожженными руками, корчась на голых досках своего тюремного одра. Но картина оставалась: цеп, опутавший посох, лицо рыжеволосого Сита, удар в висок...
— Господи Всевышний! Смилуйся, ниспошли на меня помутнение рассудка, дабы не помнил я ничего и не ведал, кто я есть! — в который шептали губы молодого человека, цепляя черную от старости древесину лежака.
То ли его мольбы оказались услышаны, то ли измученный многодневными терзаниями организм был не в силах более бодрствовать, но незаметно для себя приговоренный к пожизненному заключению монах провалился в спасительную пучину сна.
И там, во сне, не было этого нелепого убийства. Не было исчезновения Зила Элинора. Они, верные друзья — Зил, Вирт, Квай Шух и рыжий Сит — еще совсем мальчишки. Двенадцать? Тринадцать лет им сейчас? Все, кроме Сита — жители правого крыла монастыря Хеала. "Посошники", как поддразнивал их Сит.
Ясноглазый Элинор, заводила, жадный до знаний, неутомимый, манит к себе его, Вирта. В большой тайне от наставника (увидит разгуливающими в неположенное время по коридорам Хеала — не избежать тогда друзьям сурового наказания!), накрывшись старым одеялом Квая Шуха, они забиваются в холодную нишу у кладовки, и Элинор шепчет:
— Пятьсот тридцать две тысячи ликов к северу отсюда. Там большой старый город, снаружи кажется заброшенным. Но его зачем-то реставрируют...
— Откуда знаешь это? — возражает скептичный и довольно приземленный Квай — совершенная противоположность Зила.
— Знаю, — уклончиво отвечает Элинор.
— Пятьсот с лишним тысяч ликов — это очень далеко... — но по интонации чувствуется, что Ситу очень, очень хочется там побывать. Ни одна из вылазок, организованных Элинором, не оказывалась скучной или неудачной. А чего стоило братьям-послушникам покрывать их, если был риск, что наставникам покажется подозрительным отсутствие шальной четверки...
— К северу отсюда... — Вирт сам удивляется, слыша свой голос будто со стороны и в то же время ощущая шевеление собственных губ. — Это ведь земля Каворат?
— Да. Ничья земля... Тс-с-с! Кто-то идет! — Элинор чуть пригибается, заставляя также сжаться и пригнуться товарищей.
Вирт чувствует на лице щекотку от длинных и мягких волос Зила. Элинор один во всем монастыре носил длинные волосы. Очень красивые длинные волосы, пепельно-русые, густые. И опять же — будто в пику Кваю Шуху, который всегда брился налысо, как многие послушники. В Хеала не приносили в жертву индивидуальность воспитанников. По крайней мере, в том, что касалось длины волос: это была своеобразная компенсация за ограничения во всех остальных сферах жизни.
— Все, прошел, — все они перевели дух, и Элинор продолжает: — Можете мне не верить, но я был на Ничьей земле...
— Мы верим, верим...
— Зил, мы верим, — (снова это странное ощущение собственных шевелящихся губ).
— Ну, не знаю, не знаю... — упрямится Квай. — Как ты мог там быть?
— В Каворате строят какие-то странные дома... Все закрыто...
— Чем?
— Не знаю. Пелена какая-то, я не понял, — Зил нетерпеливо отмахивается. — Я хочу посмотреть. Надо что-то придумать, братья.
— Нам достанется... — Квай Шух не был бы собой, если бы не пробурчал это.
Затем все мечется перед взором спящего Вирта. Он уже не помнит, как, но все они — вчетвером, вместе с недоверчивым Кваем — оказываются возле сумрачных руин Каворат. Идет дождь, ряса Вирта промокла до ниточки, однако же любопытство сильнее озноба.
Что-то не пустило их тогда в город. Но запах неразгаданной тайны остался. И упрямый взгляд серых глаз Элинора...
Рывком выбрасывает Вирта из тумана города на Ничьей земле...
— Заключенный! Заключенный!
Юноша вскидывается, уничтожающая боль в потревоженных ожогах прокалывает его тело, будто кто-то бьет кинжалом снизу, вспарывая живот до самого повздошья. Лишившись на минуту дыхания, Вирт очумело таращится на монаха-гварда.
— Вставай. Пойдем.
— Ку... куда? — наконец выдыхает бывший послушник.
— Увидишь.
Вирт еще не опомнился и не успел оценить всей нереальности происходящего: никуда не может ходить заключенный Пенитенциария. Никуда и никогда. Здесь не издеваются над заключенными, не морят их голодом. Да это и не было бы весомой пыткой для человека, тело которого закалено для любых испытаний. А было пыткой именно вынужденное беспросветное бездействие, день и ночь, ночь и день. Привыкших к постоянному движению молодых парней это сводило с ума не то что за считанные годы — за считанные месяцы. А потом Господь снисходил к ним и забирал их грешные души, которые искупили свою вину. Преступников на Фаусте было чрезвычайно мало, ими становились скорее по недоразумению, нежели по злому умыслу. И, тем не менее, они были.
Глуховатое эхо скакало по мрачным низким коридорам тюрьмы, похожей на нору. Для изнеженного цивилизацией человека из Внешнего Круга суровой тюрьмой показался бы монастырь Хеала, а от вида внутреннего убранства Пенитенциария посторонний и подавно мог бы навсегда лишиться дара речи. Но Фауст был закрытой планетой.
— О чем ты говорил во сне, заключенный?
Вирт промолчал. Он даже не услышал вопроса. Боль в руках застилала все.
— Какая-то Ничья земля... — бормотал гвард. — Здесь подожди! — они остановились возле арки, слегка приподнимающей потолочный свод, и конвоир бросил озабоченный взгляд на изъязвленные руки юноши, явно решая, каким же образом ему выполнить предписание и надеть на заключенного вериги.
Вирту было все равно. Он стоял, прикрыв глаза.
Гвард осторожно закрепил сенсоры у него на спине и на груди, невидимая паутинка тут же обволокла ноги Вирта, потянулась было к рукам и отступила, покоряясь программе, измененной охранником.
— Зачем ты дергался, не возьму я в толк... — философски покачал головою гвард. — Идем.
Снова какие-то тоннели и переходы. Все это, кажется, под землей. Юноше казалось, что сейчас продолжается адский сон, в котором он почему-то застрял. Вот путешествие к Каворат было явью, а гнилые лабиринты подземного Пенитенциария — это приснившийся кошмар...
И вот — какие-то ступеньки, ступеньки лестницы вверх. Гварды менялись. Их одежды становились все богаче. Вирта передавали из рук в руки, пока с последним конвоиром не пришлось остановиться у тяжелой лакированной двери.
— Береги время Иерарха, заключенный... — надменно процедил вооруженный священник. — Отвечай коротко, не говори о том, о чем тебя не спросили. Не умоляй о милости: ее не получишь. И помни о веригах: сейчас они будут усилены... — (Вирт почувствовал, как энергетическая паутина с обманчивой ласковостью обернулась вокруг его шеи.) — Ты делаешь неосторожное движение — поле мгновенно отрывает тебе голову. Ты услышал меня, заключенный?
— Да, — шепнул юноша, хотя пропустил три четверти сказанного гвардом, и даже упоминание Иерарха не вернуло его к действительности.
Закрывающаяся дверь подтолкнула Вирта в большой зал, похожий на главный храм Тиабару — города, в предместьях которого находился родной Хеала.
А напротив, глядя в высокое стрельчатое окно, стоял сам Иерарх Эндомион. Вирт едва удержался, чтобы не рухнуть на колени перед светлейшим: веригам все равно, с какими эмоциями совершает неправильные действия их пленник. Они выполнят свое предназначение и мгновенно оторвут голову носящему их.
— Вирт Ат. Это твое имя — Вирт Ат? — вопросил Иерарх.
— Да, Владыко.
— У меня к тебе имеется дело. Ты можешь сесть...
4. "Припадок"
Клеомед, поместье Эммы Даун-Лаунгвальд, 15 июля 1001 года
— ...А сестра тем временем отдаст распоряжение этой своей... Александре Коваль... вывозить контейнер с Колумба, — глядя на терминал в своем полупрозрачном куполе-кабинете, говорила Эмма, и время от времени ее длинные жесткие пальцы касались сенсорных панелек. Тогда на табло вспыхивали какие-то символы, понятные ей одной.
На лице Кира читалось некоторое нетерпение. Казалось, он собирается уйти отсюда и сделать то, что должен сделать.
— Ей ничего не останется, Карл. С Коваль мы разберемся потом...
Большие Эммины часы сообщили, что сейчас в этой части Клеомеда натикало уже три пополудни.
"Дьявол, вот накладка... — металось в голове у Кира. — Женщины, свяжись с вами... Сами не знаете, что сотворите в следующий миг... Как приятно работать с Лорой, язви меня в душу! Как же сообщить-то?!"
