Утешительницы прыснули от смеха.
— Ступайте по рабочим местам! — запоминая их лица для будущего разноса, приказала я.
Девицы тут же осунулись и исчезли.
— Не может быть! Это я о дверях. Как это случилось?
— Да неважно! Я хотел выйти из помещения, но — упс! — ручка на двери шарахнула меня током. Искры из глаз, я брякаюсь в обморок. Увидь это мои подчиненные — вот смеху бы было.
Я не знала, каким образом пластиковые ручки могут биться током, но спорить с американцем не стала:
— Операция прошла успешно, кэп... — (Боже мой, как гудят ноги! А ведь прошло лишь полсмены!) — Вы доставили вашего друга в очень тяжелом состоянии, но, похоже, он выживет.
Чейфер бодро пожал мне руку.
— Как поживает мой азиат? — обрадованный известием, он слегка подмигнул.
— Давайте присядем, — предложила я, указывая на мягкий "уголок" за стеклянной отгородкой. — Снаппи — замечательный пес...
— Снаппи? Вы назвали его Снаппи? Как у Сетона-Томпсона?
Вот уж не знала, что американцы читают что-то, кроме Библии в картинках! Хотя, возможно, сетон-томпсоновские "Рассказы о животных" были первой и последней книгой, прочитанной капитаном...
— Конечно. Курьер, с которым вы прислали щенка и который забрал Грегори, сказал, что у пса хорошая родословная. Что родителей его зовут Соной и Пэри — тоже сказал... Я выбрала созвучную кличку. Снап. Вам разве не нравится?
— Очень нравится! Правда, по таким критериям дают клички лошадям, но Снап — замечательная кличка. У вас классное чувство юмора! Снап-снап! — рассмеялся он, изображая рукой челюсти. — Он сейчас здесь, с вами? В смысле — в Порт-Саиде?
— Да, конечно. Он незаменимый охранник...
— Я говорил вам об этом, а вы отказывались, помните?
— Я ведь не знала, что в вашем понимании может означать "азиат". Я представила себе пленного араба...
— Вау! — воскликнул капитан и громко, раскатисто захохотал. — Я что — изверг?
— Гм... Да, и еще, мистер Чейфер... Меня теперь зовут не мисс Макроу...
— ...А доктор Макроу? Прошу извинить, доктор!
— Нет... Я не о том... Я замужем. Моего мужа зовут Кларенсом Бергером, он мой коллега. Мы с ним работаем в разные смены, сейчас он, надеюсь, выкроил время, чтобы отоспаться: вчера был особенно трудный день...
— А-а-а... — веселости капитана значительно поубавилось. Притворяться он не умел.
Во время приезда в Аргентину Луис Чейфер явно выказывал свою симпатию ко мне и, по-моему, рассчитывал, что наши отношения когда-нибудь продолжатся. Теперь его планы расстроились. Если, конечно, они были. Ну а я не могла относиться к нему как к мужчине — взрослому и серьезному. По мне, так он просто нелеп. И его нелепость прямо пропорциональна красоте. Среди русских коллег моего отца в Буэнос-Айресе (я ведь наполовину русская, наполовину француженка) бытовала шутка: "Куда податься американскому красавчику после окончания школы? Либо на подиум, либо в армию! Мозги не нужны ни там, ни там!" Я не стала бы применять это ко всем американским военным, среди них попадались разные люди, но Луиса подобное определение характеризовало очень метко. Это ведь только когда человек мечется от боли, ты забываешь о его национальности в соответствии с Клятвой Гиппократа...
— Так что там, как сержант перенес операцию? — он поспешил перевести разговор на другую тему, в то же время не желая отпускать меня.
— Капитан! — возразила я.
— Что?
— Нет, я не к вам! Харрис — капитан. По документам.
— А, это... Да просто он во время спецоперации командовал ротой. Арабы разнесли их на кусочки. Прежний командир был убит. Судя по всему, Харрис успел принять командование. А раз принял — значит, автоматически стал на то время капитаном. Поправится — вернется к сержантским обязанностям, если не повысят. У нас так, мэм! А что вы делаете в Египте, мэм? Вы изменили свое отношение к войне?
— Нет, войну я как ненавидела, так и ненавижу, капитан... Но... кому-то суждено убивать, а кому-то — лечить... Нужно разграничивать "призвания"...
— Как поживает наш заброшенный замок? Это была незабываемая экскурсия!
Мысли Чейфера скакали кузнечиками. Пресвятые угодники, до чего же он легкомыслен и хохотлив!
— Ну уж вы скажете — замок! Несчастные развалины...
Мне показалось, что капитан скрыл усмешку.
Перед глазами возник тот вечер...
...Тропинка вывела нас с Луисом к небольшому пруду со старым мостом, примыкающим к площадке у полуразрушенного здания. В стоячей воде отражалось звездное небо и почти полная луна. И мне почудилось тогда, что отовсюду — из кустов, из травы, из маленьких обросших мхом островков посреди водоема, из-под прогнивших подпорок ветхого мостика — готовы возникнуть невероятные сказочные фигурки, одновременно уродливые и привлекательные, непостижимые и желанные, как на полотнах Иеронима ван Босха.
Я взглянула на лейтенанта (тогда еще лейтенанта) Чейфера. Он стоял притихший и озирался.
— Рискнете пройти по этому мосточку, лейтенант? — подзадорила я.
Чейфер очнулся, и мы пошли по шатающимся скрипучим доскам. Его так легко спровоцировать!
— Мисс Макроу, вы когда-нибудь тут были?
— Была. Но внутрь никогда не заходила. Осторожничала. Местные мальчишки болтают, что если зайти под эту арку в замок, на тебя накатывает неизъяснимый ужас. Врут, конечно, но у нас сейчас есть шанс это проверить, ведь нас двое. Смелее!
— Постойте.
Я оглянулась в двух шагах от арки, и Чейфер приблизился ко мне.
— Мне сначала хотелось бросить в воду по монетке, есть такая старая примета. Но как назло, у меня с собой ни цента...
— У меня есть. Правда, не центы, но сгодится...
— Нет, — он отстранил мою руку с мелочью. — Сделаем так.
Он поднял с земли отсыревший кусок кирпича и нацарапал на зеленоватом камне здания: "Луис и Кейт, август 2028". Затем, отряхивая руки, добавил:
— Сейчас мы не станем входить туда. Неразгаданная тайна будет тянуть нас обоих на это место, а однажды мы все-таки вернемся сюда, и все будет уже по-другому...
Большой ребенок. Том Сойер в военном мундире.
Я улыбнулась и качнула головой. Обещания так редко выполняются!.. Ведь действительно: прошло всего полгода после того случая — и старые развалины снесли, пруд осушили, а я вышла замуж за доктора Бергера...
...Мы расстались с капитаном Чейфером, которому нужно было спешить по служебным делам. Да и меня сегодня, 17 августа 2031 года, ждало беспокойное дежурство. Правда, во второй половине дня поток нуждающихся в неотложном хирургическом вмешательстве схлынул. Бог ты мой, прошло ровно три года с того дня... И уже два года я здесь, в Порт-Саиде, нейтральной зоне между войной и миром, островом меж двух измерений, своего рода Сайгоне XXI века.
Как же много произошло за тридцать лет нового тысячелетия! Отмеченное террором, ненавистью и религиозным фанатизмом, проклятое людьми и богами время... Вспыхнувшее двумя небоскребами-близнецами Нью-Йорка, заставившее всколыхнуться весь мир иракской кампанией, которая постепенно переросла в бойню Запада со всем арабским миром. А затем — беспрерывная борьба за топливо, за кормушку. Миру нужна была война, как бы парадоксально это ни звучало. И мир, пресытившись ею, никак не мог остановиться, словно больной булимией...
Уже покидая клинику, я зашла в палату прооперированного несколько часов назад Александра-Кристиана Харриса. Было уже темно, палату очень тускло освещал ночник, приглушенный незатейливым плафоном. Я проверила состояние пациента по приборам. Неплохо для человека, у которого из легкого удалена пуля, а селезенка и кишечник задеты прошедшими насквозь осколками... И чудом не повреждено сердце. Всего лишь дюйм отвратил Харриса от могилы...
Раненый начал приходить в себя и открыл глаза. Конечно, он не мог еще увидеть меня, а если даже и различил смутный силуэт, то наверняка не понял, кто перед ним. Но я рассмотрела его лицо.
На подоконнике лежал запечатанный сургучом конверт. Давно не приходилось иметь дело с бумажной почтой...
— Прочтите... мне! — тихонько попросил Харрис, указывая глазами на письмо. — Что-то... важное.
Я распечатала упаковку и села к изголовью. Вероятно, Кристиан даже в лучшие времена не отличался полнокровным румянцем, а сейчас он и подавно выглядел, как потусторонний посланец.
Пришлось зачитывать чужое письмо. Утешало одно: это был официальный документ, доставленный авиапочтой из Германии. В нем сообщалось, что родители Харриса погибли сегодня днем в автокатастрофе. В смысле — это у нас был день. А в Европе — уже вечер.
Получается, что пока я делала операцию их приемному сыну, они на другом полушарии неслись навстречу своей гибели. Вспышка, удар!..
Я отряхнулась от ненужной информации. Воображение у меня богато не в меру, но к чему это?
Раненый закрыл глаза, а на его беломраморном лбу пролегла четкая вертикальная морщина. Я удержалась от самого идиотского вопроса, который только можно себе представить: "Вы в порядке?"
— Не надо было мне зачитывать вам это сейчас...
— Они не были моими настоящими родителями, — донесся в ответ его загробный голос.
— Лучше не говорите. Я понимаю вас, но сейчас не нужно.
Он сглотнул и все-таки продолжил, едва шевеля растрескавшимися губами:
— Я их очень любил. Никогда не признавал за мать и отца... Они были мне как брат и сестра... старшие... Очень дружные... Эндрю дал мне это имя...
— Какое?
— Кристиан. Никогда не называл меня Крисом, только полностью — Кристианом... И первое имя не называл. Ему не нравилось... оно... почему-то...
— Вам надо поспать. Сейчас я введу вам снотворное и приглашу сиделку.
— У меня была сводная сестра... Младшая... Ей теперь уже двадцать семь...
Его речь становилась лихорадочной. Он хотел выговориться. Я знала: сейчас ему это нужно. И в то же время он перенапрягался. Что-то не позволяло мне оборвать его словопоток и поставить усыпляющий укол.
— Мне казалось, смерть снова придет за ним внезапно... и уже не упустит... Но Хельга?.. Я не ждал такого... Они были очень дружными...
— У них русская фамилия...
— Да. Я сменил. Я много чего сменил... Зато, кажется, теперь нашел, что искал...
И Харрис потерял сознание...
...Сопение Снапа под дверью я услышала, ступив на первую же ступеньку крыльца. Мой пес радостно чихнул и заскреб обшивку изнутри. Он практикует это изо дня в день вот уже два года, поэтому наша дверь со стороны прихожей выглядит совсем не презентабельно. Зато никто не сравнится со Снаппи в роли охранника.
Проводив Кларенса на дежурство и попросив его приглядывать за этим странным пациентом, А.-К. Харрисом, я легла спать.
Да, так мы и жили: я приходила — он уходил, он возвращался — наступала моя смена. Мужем и женой мы являлись только в согласии со свидетельством о браке...
2. Арест
...Начало зимы 2033 года. Я встаю спозаранку и убегаю в клинику... Кларенс недавно лег спать.
Мало что изменилось за этот промежуток времени. Разве что в Порт-Саиде стало еще опаснее, ввели комендантский час, по ночам в городе постреливали. В связи с этим я принялась настаивать на отъезде в Берлин, на родину мужа. Кларенс начал склоняться к положительному решению, и я уже почти летала от счастья, предвкушая, что скоро все это закончится и мы будем жить в нормальном городе, где не стреляют, не приводят свои планы в соответствие с комендантским часом и не просыпаются под заунывное: "Алла-а-а-а-а-уакбар!"
День прошел относительно тихо. Почему-то зимой всегда спокойнее, даже здесь. Хотя назвать этот сезон зимой было сложно: просто становилось не так жарко, и еще противный ветер со стороны моря. Мне, выросшей и довольно долго прожившей в Буэнос-Айресе, было не привыкать к такому климату. Гораздо сильнее угнетала обстановка. Ты должен быть готов к проверке документов, тебя могут остановить и обыскать, если ты женщина, но не в парандже. И я до сих пор не переставала удивляться двуличности местных. Казалось, для них по нашим, цивилизованным, меркам не существует ничего святого. Сегодня ты спасаешь его от гибели, завтра он улыбается тебе в глаза при выписке, а послезавтра может выстрелить в спину, перешагнуть через труп "неверного" и пойти своей дорогой.
Мы покидали клинику задолго до начала комендантского часа — чтобы успеть добраться домой. Обычно я дожидалась Кларенса, он сменял меня, мы успевали перекинуться несколькими фразами. Сегодня он запаздывал.
Я позвонила домой. К трубке никто не подошел. Мобильный телефон он тоже не взял. Я посмотрела на часы. Увы, если сейчас не убегу, то придется ночевать в больнице. Эта перспектива не радовала. Пусть лучше мы с ним разминемся, ничего страшного.
Мне было дурно, хотелось лечь дома на своей кровати, свернуться в клубок и выспаться. Вот что бывает, когда подводят контрацептивы. Уж не знаю, как это получилось, но защита не сработала — впервые в моей жизни. Если еще учесть то, как редко бывала у нас с супругом близость, "залет" казался настоящей подлостью судьбы. Гадкой издевкой, ухмылкой природы...
Оставлять это трижды никому не нужное существо не захотели ни я, ни Кларенс. Ханжески рассуждать о ценности жизни легко, но еще более гнусно приводить ее, эту жизнь, в такой мир, против своей воли. К счастью, узнать о беременности мне удалось вовремя. Моя подруга Джоан, гинеколог, пересыпая процедуру байками (на них она была мастерица, чем и отвлекла от тяжких раздумий), быстро избавила меня от проблемы посредством обычной инъекции. Но организм мой еще долго оправлялся от потрясения. Даже веселая историйка Джоан о том, как она отделывалась от назойливого ухажера, сказав ему, будто бы на самом деле является парнем-транссексуалом, не смогла до конца отогнать мою дурноту. Но когда она изображала эту сцену в лицах, я все же не могла удержаться от смеха.
Ч-черт, как все это гадко! Мне хотелось выть. Кого винить в беспросветности? Себя — за то, что не смогла организовать свою жизнь? А кто смог? Покажите мне этот уникум!
Я смотрела в зеркало. Небольшое, с трещинкой в углу, зеркало в ординаторской. Мне тридцать пять. Я выгляжу много моложе, но это ни о чем не говорит. Лучшее время — позади. А я так ничего и не решила для себя.
Вспомнился тот парень, Кристиан Харрис. Сейчас я завидовала ему, этой его почти звериной жажде жизни. Мы с ним немало общались, пока он выздоравливал в нашем госпитале. Харрис был так несовременен, так не походил на военного! В этом молодом человеке бурлил поистине творческий дух, и мне было жаль, что он столь бездарно расходует силы, идя по милитаристской стезе. В тупик...
Кристиан больше ничего не рассказывал о своей семье. Будто и не было той лихорадочной ночи. Наверное, тогдашние откровения, как я и подумала, являлись плодом бреда — верней, смесью наркотических галлюцинаций и реальных фактов.
Когда он уезжал в свой Хьюстон, я чувствовала, будто от моего сердца отрывают маленький кусочек. Это было очень больно. Самое странное, что между нами не появилось и намека на влюбленность. Мы стали друг для друга просто друзьями. Так, будто знакомы всю жизнь. Это очень необычное состояние...
