Тишина была ответом пожилому магистру. Ровный свет, так непохожий на трепет пламени свечи, по-прежнему заливал точеное лицо бывшего послушника.
— Надеялся я рассказать тебе все это, когда найду и заберу домой. И вот нашел, вот забрал. Отныне ты дома. Кажется мне, что за все эти годы не раз и не два помышлял ты о возвращении, пусть и тесно, пусть и душно тебе было здесь. Теперь ты свободен. Теперь ты свободен, как никогда прежде. Тебе хорошо и легко. Больно всегда лишь тем, кто остался. У тебя теперь совсем другие помыслы, я знаю. Хочу лишь рассказать тебе, если ты слышишь меня, обо всем, что случилось во время твоего отсутствия...
Агриппа с болью в сердце разглядел паутину седины, вплетшуюся в длинные русые волосы умершего. Рожденный воином умрет как воин.
— Потом, скорее всего, Владыко и Благочинные назначат день ритуала. Нас будет много, помнящих тебя. Я знаю это наверняка, мой мальчик...
Осекшись, магистр прислушался. А почудился ему тихий-тихий полувздох-полустон. Но то всего лишь ветер гулял в вентиляционных отверстиях шахты мортуриума. Молчали древние стены, как всегда молчит ничего не забывающий камень.
— Я сразу понял, что посол Антарес оболгал тебя. Для каких-то своих, одному ему ведомых целей, он подстроил все так, чтобы ты узнал женщину и привязался к ней всей душой. Затем он мог распоряжаться тобой через нее. Он не зря спрашивал о твоей религиозности, о твоей внушаемости... Я никогда не верил, что бывают дурные люди, я был слеп... Но к тому времени, как я наконец прозрел, ты пережил уже очень многое и сумел оторваться от них. Ты был очень опасным свидетелем против Антареса, и оставлять тебя в живых он боялся.
Поверхность "саркофага" слегка замутилась. Агриппа отодвинулся, чтобы теплым дыханием своим не туманить крышку и не упускать из вида лицо Элинора. Священник имел последнюю возможность видеть своего сына в этом мире, и ему не хотелось терять ни единого мгновения из отведенных для беседы минут. Однако туман пропал не сразу, и магистр не смог стереть запотевшее пятнышко с пластиксплава гроба. Так, будто запотело изнутри...
Едва прояснилось, священник заговорил снова:
— Все это время я пытался найти тебя. Но когда нашел, оказалось, что забрать тебя невозможно: ты находился под арестом. Я глупо рассчитывал, что теперь, в неволе, ты все же будешь в безопасности. Сообщение о твоей гибели пришло мне от генерала Софи Калиостро. Она сказала, что медики бессильны и что я должен знать...
Последние слова Агриппа выдавил с трудом, что-то стиснуло его горло, глаза пронзила резь раскаленных невыплаканных слез. Да, магистр не мог плакать ни тогда, когда его впервые привели в криогенную лабораторию, ни во время перелета с Земли на Фауст, до этой минуты. Но сейчас ком в горле не дал ему говорить. Священник затрясся в тихих рыданиях.
И снова где-то в лабиринтах вентиляции пронесся вздох ветра.
— Я... — Агриппа стыдливо отер слезы. — Я говорил с той черноволосой девушкой. Ее взгляд был огненным, и я видел, что она все еще надеется. У тебя было много друзей, мой мальчик. И, наверное, о существовании многих ты даже не догадывался. Эта девушка передала мне твои последние слова...
"Я подожду!" — шепнул ветер, неведомым образом закравшись в сознание священника.
— "Я подожду!" — сказала мне она. Но ждать целую вечность не под силу ни единой душе на всем белом свете, мой мальчик. Мы не вольны распоряжаться духом своим. Братья-целители могли бы создать точную твою копию, но это будешь уже не ты. Этот новый человек проживет другую жизнь. Им станет владеть другая душа. Значит, такова была воля нашего Создателя, и мы не можем спорить с ним. Будь Его расчет на тебя иным, Он помог бы тебе удержаться здесь...
Рывок. Отчетливый рывок, от которого вздрогнул Агриппа, а из рясы его выпала Библия, раскрывшись на серых плитах пола. Гневным был рывок, и на представшей глазам странице магистр прочел:
"День, в который ты вкусишь от древа сего, смертию умрешь!"
Он закрыл Писание и хотел упрятать его на прежнее место, но рука дрогнула, и, упав, книга снова распахнулась, теперь уже на Евангелии от Луки:
"Предоставь мертвым погребать своих мертвецов!"
— Господи Всевышний! — дрогнувшим голосом прошептал Агриппа. Оглядевшись, снова подобрал он Библию. — Зил, мальчик мой! Ты ли это пытаешься что-то сказать мне? Святый и правый, как бы хотелось мне, чтобы так оно и было!
— Я подожду! — в третий раз вздохнул ветер в шахте.
* * *
Фауст, взгорье Каворат, конец января 1002 года
— А там что же?
Странно говорящий человек в желтой одежде вытянул руку, указывая на город в туманной долине.
Сеялся обычный фаустянский дождь — холодная морось. Мельчайшая водяная взвесь тускло серебрилась на капюшоне Иерарха Эндомиона и на бровях мужчины в желтом. Сырой воздух лелеял гробовую тишину.
— А там, господин Мор, то, что я и хотел показать вам, — ответствовал Эндомион, коротко окинув взглядом стоявшего поблизости Вирта Ата — юношу со следами страшных ожогов на запястьях.
И вместо дальнейших объяснений подал Иерарх своему непонятному гостю прибор, позволяющий видеть дальние вещи так, будто они рядом. Желтый Мор приложил устройство к глазам и долго наблюдал за происходящим в долине. Затем он вернул его со словами усмешки:
— Вестницы войны... Вы тоже собираете их воедино...
— Вестницы войны? — переспросил Эндомион. — До сих пор они звались дарительницами жизни...
— Все зависит от обстоятельств, Иерарх. Вчерашние дарительницы жизни сегодня становятся вестницами смерти. Это неоспоримый факт, как и то, что я стою подле вас и произношу эти слова. Достаточно лишь проявить внимание. Когда их одновременно становится слишком много — а именно это я и наблюдаю в стенах вашего серого города — они неизбежно переходят в разряд пособников разрушения.
— Возможно, вы правы, Мор. Но я преследовал иные цели.
— Цели не любят, когда их преследуют, — тонкое, изможденное лицо гостя отразило слабое подобие улыбки. — Они путают след и заводят охотника невесть куда. Воины не рождаются для мирных целей. Воины рождаются для войн. Тем более воины веры, как вы называете своих соотечественников, Иерарх.
Эндомион удрученно кивнул.
— Но я хотел бы увидеть того, ради кого явился, — продолжал невозмутимый Мор.
— Увы, но погребение состоялось.
— Вы присутствовали при этом?
Иерарх нахмурился. Он не привык держать ответ перед кем бы то ни было.
— Если я говорю, что погребение состоялось, то так оно и есть. Хотя и не разделяю ваших опасений относительно этой личности.
Мор пожал плечами и поплотнее закутался в длинный желтый плащ. Венец, поддерживающий длинные и слипшиеся от дождя волосы, замерцал изумрудными змейками.
— Вы совершили почти невозможное, Иерарх. Поглядим, что будет дальше.
— Поверьте, я столь же заинтересован в избавлении мира от биологических роботов, как и вы. Насмешка над великой идеей Создателя оскорбляет и меня. Я хочу вернуть все назад.
— И яблоню срубить, и хвост змея в пасть ему же затолкать? — сухо рассмеялся Мор, запрокидывая голову.
Сверкнули белоснежные зубы. Он был бы несказанно красив, если бы не...
— Знали бы вы, сколько видов "биологических роботов" сменило друг друга в наших мирах! Не уверен, что мы придем к источнику, Светлейший! Можно идти в гору день и ночь, всякий раз по журчанию ручья надеясь наконец угадать место, где начинается водопад, столь неукротимый там, внизу. А ручей будет разветвляться на ручейки и уводить нас от истины. Цели не любят, когда их преследуют, Иерарх. Не любят.
Вирт Ат смотрел и силился понять, кто же столь безудержно знакомый мерещится ему в чертах желтого незнакомца. Он заставил себя забыть многое из прошлой жизни, но этот образ не желал покидать память.
И лишь в момент прощания Мора и Эндомиона его осенило: человек в желтом был сильно повзрослевшим двойником прежнего друга Вирта, послушника из правого крыла монастыря Хеала, мастера Посоха Зила Элинора...
7. Сбылось...
Нью-Йорк, мужская предварительная тюрьма, февраль 1002 года
Он бежал — Джек Ри — несся, задыхаясь, по коридорам. Ведь это нестерпимо: сидеть в своей камере и знать, что тебя ищут... ищет... Что-то, чему нет названия. Но оно точно знает, где ты, и расстояние между тобой и ним сокращается каждую секунду. Для него не преграда звукоизолированные стены, способные выстоять, произойди вдруг рядом с тюрьмой небольшой термоядерный взрыв. Для этого "нечто" вообще не существует преград, и тебе это известно.
Оно уже близко. Джек слышал его истошный вой — победителя, наконец напавшего на след добычи. Истерические вопли (а может, и предсмертные хрипы) надзирателей, женщин и мужчин, кошмарный хор...
Свет погас.
Нервы не выдержали. Разжалованный офицер спецотдела отчетливо вдруг понял, как поступит эта тварь. И, отозвавшись на его воспоминание, тупо заболела правая кисть, три недели назад пробитая клинком Калиостровского кинжала. Да-да, неведомый преследователь проникнет в тело арестанта, воспользовавшись раной на руке. (Она ведь зажила? Или нет? Некогда думать! Бежать!)
Джек был уверен, что дверь откроется, и она открылась, выпустив его на свободу.
А где-то громко скапывает вода, как в старых фильмах о заточениях. И лунный свет сочится в окошки под потолком, и этот запах сырости, всегда и всюду одинаковый... И ты бежишь. Вернее, тебя гонят...
Нога задевает за что-то податливо-мягкое на полу коридора. Сознание взрывается догадкой: труп обезьяноподобной охранницы...
Джек споткнулся и влип в стену. Лишь чудом он не свернул шею, лишь чудом — или со страху? — смог тут же подскочить, чтобы мчаться дальше. Но расстояние между ним и преследователем сокращалось. Лихо колотясь, сердце грозило выпрыгнуть из висков, ушей, глотки, оно долбилось в ребра, громадной вращающейся кометой поносилось в голове, обдавая кровью готовые лопнуть барабанные перепонки.
— А... ас...
Но слова не лезли из стиснутого горла. Кричать, просто кричать, нельзя: с криком вылетит и сердце, а опустевшую плоть, будто мешок, займет та жуткая тварь, что скользит сейчас по коридорам в каких-нибудь тридцати футах позади...
Джек помнил, как это случилось впервые. Он стоял над писсуаром в своей камере и вдруг понял, что сейчас из слива выпрыгнет это самое нечто. Оно уже караулит в рукаве трубы, ждет своего часа...
И вдруг — тупик, а в тупике еще темнее, чем всюду. И оно уже не просто рядом, оно — за спиной...
Бывший лейтенант пытался отбиться, вслепую размахивая руками и попадая во что-то смрадное и, конечно, заразно-ядовитое. Оно же уверенно лезло под рукав, к открывшейся ране...
— Отстань! Отстань!
С дикими воплями Джек вскочил с койки и, перепугано шаря вокруг себя, сощурился от яркого света. Под потолком вспыхнула небольшая голограмма: дежурный пост, та самая обезьяноподобная охранница, которая только что была трупом в черном лабиринте Джековских сновидений.
Ничего не сказав, надзирательница скроила препротивную мину и отключила связь. Этот спецотделовец надоел ей хуже рекламных блоков во время трансляций зажигательных сериалов. Будь ее воля, она без суда и следствия отправила бы Ри в Карцер, лишь бы не слышать его еженощных концертов.
Осмотрев постель и убедившись, что никаких монстров простыни не таят, Джек бессильно отвалился на подушку и вперил взгляд в потолок. Что-то не так... Эта тварь, которая караулит его сны — чего ради спроектировал ее мозг? Арестованного не пытали, не подвергали гипнозу (кажется), даже не допрашивали. Он не страдал от одиночества и, в целом, не мог пожаловаться ни на что, кроме отсутствия свободы. Так откуда неведомое чудовище? И почему болит хорошо зажившая рука? Так, будто рана действительно только что открывалась...
Тварь повадилась к нему после признательного рапорта, где Джек перечислил все свои контакты с заказчиками убийства Зила Элинора. Он считал, что действующий с самой древности закон о чистосердечном признании защитит его. Точнее, Ри считал этот закон действующим. Но теперь начал в том сомневаться, потому что, судя по кошмарам, сердце его не очистилось, да еще и зашевелилось в подсознании что-то гибельное. А как еще объяснить таинственного преследователя в темных переходах тюрьмы? Только избитым сюжетом из древнего мифа о быкоголовом наследнике Критского царства...
Но разве Минотавр был нежитью?
А у Джека во сне появлялось четкое ощущение, что его гонитель — неживое существо. Смрадное, ледяное, жуткое...
Узнать бы еще, откуда оно...
Утром коренастая охранница, сменяясь, передала своему напарнику приказ: приготовить Ри к переводу в Карцер. Ничего сложного: арестанту просто подчистят память и проводят до подъехавшей "иглы" (или, как иначе называли этот автомобиль в Управлении — до "овощевозки").
К своему несчастью, Джек знал всю эту процедуру. Он понимал, что к "овощевозке" выйдет уже не он, а совсем другой человек. А может, это и к лучшему. Но... вдруг что-то от личности останется — и жизнь превратится в ад?
Тварь, проникшая внутрь Джека через рану у него на руке, зашевелилась в сердце. Еще два поворота, и коридоры, по которым его ведут, закончатся. А там — кресло, что высасывает твою душу...
Желания, вернее, нежелания бывшего спецотделовца и неведомой твари наконец совпали: оба не хотели исчезать.
Перед самой дверью в операционную Джек Ри вдруг резко дернулся назад, ударил затылком в переносицу конвоира, потерял равновесие, упал на скользком полу, вскочил, бросился бежать. Закрывая одной рукой лоб, другой охранник активировал пульт вызова подкрепления.
Из разных коридоров к бегущему Джеку ринулись церберы — "синты" в облике громадных собак. Но все закончилось раньше.
Тварь вырвалась из него и клацнула зубами разверстой пасти прямо ему в лицо. Ослепленный, Джек споткнулся и покатился по гладкому полотну пола. Случись это на пару секунд раньше — у него был бы шанс вырваться на свободу через единственные двери, к которым он и стремился.
Включившаяся автоматическая энегрозащита двери проела человеческое тело смертоносными волнами, едва соприкоснувшись с плотью. Джек даже не закричал.
Воздух странно колыхнулся возле перекошенного от боли лица конвоира. Даже "синты" ощутили это и, взвизгнув, резко осели на задние лапы. А мгновение спустя все успокоилось...
Ненужные врачи склонились над изуродованным трупом Джека.
— Нарочно не придумаешь, — покачал головой один из экспертов. — Как будто проклял кто...
* * *
— Чез, эй, Чез!
Ломброни подхватил что-то с земли и, еле передвигая ноги от слабости, дотащился до машины. Не лучше было и состояние его спутников.
— Дьявол... — прохрипел он и с трудом сплюнул комок слюны. — Не мое это...
— Ну и вымотали вы меня, — с камня на присыпанном снежком пригорке спрыгнул Оскар Басманов, "черный эльф" из квадро-структуры Фредерика Калиостро. Выглядел он, правда, бодрячком, в отличие от остальных коллег. — Ну все? Можно ехать? А то в ваших краях у меня начинается чертова аллергия! Вот, уже сейчас в носу свербит!
