— Нет, сиди на месте! — приказал Антарес.
Тон его был резок.
Эмма едва сдержала мстительную улыбку. Она поймала себя на том, что почти ненавидит Сэндэл. Хотя та была, конечно, слишком ничтожным объектом для ненависти такого человека, как руководитель "клана" террористов. По вине этой дуры-Сиди противники нанесли ответный удар Антаресу. Причем — сами не догадываясь о вторичности своего удара. Хотелось бы надеяться, что не догадываясь. На этот счет известий пока не поступало, а Эмма и Максимилиан пребывали в информационном вакууме. Они даже не предполагали, насколько сложная многоходовка была затеяна в ВПРУ, пока не потерпели фиаско почти на всех фронтах. И получили "сдачи" даже за ту историю прошлой осени, когда столь удачно был подставлен капитан Калиостро! Выход компрометирующей книги псевдо-Мерле с разоблачительными снимками посла воистину предстал отражением затеи, которую тогда осуществила любовница капитана, "космопытка" Аврора Вайтфилд.
Проклятый мальчишка Эл все-таки добрался до управленцев, и его показаниям поверили. С ним надо что-то делать, вот только как до него добраться? Церберы из КРО — слишком надежная защита. Калиостро знал, что делал, когда прятал этого юродивого ренегата в стенах изолятора контрразведотдела. Своих людей в этом подразделении Нью-Йорка у "Подсолнуха" не было. "Контры" — ярые слуги действующего правительства и закона. Интриганы — да. Безжалостные машины — да. Но не предатели. Купить, конечно, можно всех, пусть даже КРО и является самой оплачиваемой структурой Управления. Но здесь дело не в деньгах. Контрразведчики — убежденные противники любой чуждой идеологии. Недаром в Содружестве о них шутят, мол, коли переплавить одного "контру" на снаряд, то перед таким снарядом не устоит и титановая броня челнока-"оборотня".
Прозвучал сигнал вызова. Эмма и Максимилиан вздрогнули и одновременно дернулись к сенсорам. Даун вовремя опомнилась, а дипломат открыл порт приватной связи.
Голограмма представила изображение худощавой фигуры разжалованного сотрудника колумбянского ВО Ханса Деггенштайна. Бывший майор, специалист по космической обороне, казался вытесанным из дерева истуканом: ровная светлая кожа, гладко зачесанные назад светлые волосы, бесстрастное лицо. Это он был свидетелем таинственного исчезновения катера "Джульетта" с Александрой Коваль и фальшивым эликсиром метаморфозы на борту. Деггенштайн сейчас находился на орбитальной станции в системе Тау Кита, вблизи от Эсефа, над одним из его спутников.
— Госпожа. Передаю трансляцию событий с Земли. Комментариев не имею. Качество записи плохое, но это все, что нам предоставили.
Ханс пропал из вида.
* * *
Москва, дом семьи Энгельгардт, 5 августа 1001 года, незадолго до попытки захвата
Особняк Энгельгардтов был оцеплен. Командира группы оповестили, что все гости съехались и выбранные объекты также находятся на месте, в главном зале дома.
"Подсолнуховцы" понимали: операция очень рискованная. Средь бела дня брать штурмом здание, битком набитое управленцами высшего звена — слыхано ли? То, что играло на руку — большая удаленность особняка от оживленных улиц, множество дополнительных построек на приусадебном участке и обилие зарослей (редкость для Москвы, не доступная простым жителям города).
Командир включил камеру, встроенную в его информлинзу. Идеального изображения, конечно же, не будет, но это лучше, чем ничего. Глава организации, Эмма Даун, всегда требует отчета.
Поморгав, начальник штурмовиков дал знак к началу операции.
Залегшие на крыше гаража стрелки выпустили по окнам заряды с усыпляющим газом. С крыши особняка по невидимым канатам заскользили темные фигуры...
...В то же мгновение из разбитого окна стремительно выныривает человек в бесформенной одежде, похожей на широкий плащ с капюшоном, бросается к гаражу и пропадает из фокуса камеры.
— Убрать! — успевает рявкнуть в микрофон на браслете командир "подсолнуховцев", встряхивая головой и протирая свободный от линзы глаз.
Невооруженное око видело черт те что вместо капюшоноголового, которого зафиксировало устройство, находящееся в другом зрачке командира!
Тот же (или не тот?) человек в "плаще" с капюшоном запрыгивает в окно, опережая спускающихся штурмовиков.
За гаражом слышится звук, похожий на взвизг раненого зверя. Командир снова встряхивается и даже хлопает себя ладонью по уху: в наушнике здорово фонит, голос крикнувшего как будто раздвоился...
...Первая группа захвата ворвалась в дом.
— На месте. Все спят! — отрапортовал помощник командира изнутри.
Из кустов выскочили остальные...
— Что здесь?
Камера заметалась по задымленной комнате, лежащим телам и закрытым масками лицам штурмовиков.
— Чертова псина! Оэрт убит! — доложил один из подбежавших снайперов, но сейчас было не до Оэрта и не до какой-то псины.
Вместе со всеми командир принялся переворачивать спящих, отыскивая живого двойника спроецированного на его линзу пожилого человека в лиловой рясе.
Из ниши под лестницей выскочил штурмовик первой партии:
— Священник ушел! Коридор перекрыт энергозащитой, не пробиться.
Командир перевернул последнего из усыпленных в надежде, что хотя бы кто-то из нужных ему людей (а это, кроме священника, еще и молодые женщина и мужчина) сбежать отсюда все же не успел. Он сверялся с проекциями на линзе, но Калиостро и Паллады среди спящих не было. Видимо, успели уйти вместе с фаустянином Агриппой. Полный провал операции...
— Прочесать окрестности!
— Ищем!
— Где тот, выскочивший из дома?
— Пес?
— Человек!
— Человек проник в дом. А выскочил — здоровый пес. И бросился на Оэрта. Оэрт спрыгнул с крыши — и тут эта проклятая псина...
— Куда она делась?
— Я метнул нож, когда она прыгнула на меня. Я ее ранил, она вначале упала, а потом помчалась к ограде с такой скоростью, что я промахнулся...
— Что с Оэртом?
— Свернута шея.
— Собака свернула шею человеку?!
— Это волк. Я видел! — вмешался третий снайпер.
— Какая, к черту, разница?! Убрать труп, уходим! Через три минуты сюда понаедет пол-Управления сыскарей! — и командир тихо выругался.
Камера зафиксировала мигающий тревожный сигнал системы оповещения...
Минуту спустя командир упал в кресло своего автомобиля и отключил линзу.
* * *
— Вы что-нибудь понимаете, господин Антарес? — досмотрев материал, спросила Эмма.
Сэндэл сидела, скорчившись и стиснув голову руками. У ее правого виска виднелась опасно зажатая в кулаке пилка для ногтей.
— Снова убийство! Я этого не выдержу... — стонала она.
— Будьте добры заткнуться! — с холодной ненавистью процедила глава "Подсолнуха".
— Не смейте так со мной разговаривать!
Эмма даже не обратила на нее внимания:
— Господин Антарес, я уезжаю. Свяжусь с вами при первой возможности.
— Да, Эмма. Я постараюсь проанализировать то, что мы получили.
— Это уже неважно.
Даун и Антарес одновременно воззрились на писательницу. Затем Эмма набросила свой пиджак и ушла.
— А что я могла сделать, Макси? — в отчаянии выкрикнула Сэндэл, не выдерживая жалящего взгляда супруга.
— Ты? — поднявшийся с места Максимилиан смотрел теперь сквозь жену, словно она была пустым местом. — Ты могла уйти. Бросить свое долбанное "писательство" еще пять лет назад!
— На пике славы?! Ты что?!
Он ничего не сказал, лишь потряс направленным на Сэндэл указательным пальцем. Приоткрыл рот, но передумал говорить. Помедлив секунду, развернулся и покинул кабинет.
Сэндэл выскочила следом.
— Никто не бросал карьеру, с таким трудом сделав ее, понял?! — отчаянно выкрикнула она в его удаляющуюся спину. — Ты сам же мне способствовал!..
Антарес сделал шаг со ступеньки, встал и поворотился к жене:
— Георг Кан бросил карьеру, не успев исписаться. Поэтому в его книгах нет банальной пошлятины. Поэтому он не поставил бы меня в такое идиотское положение, в которое поставила ты с этим "племянником тетушки Кармен"! Знаешь, чей он племянник? Он племянник генерала Калиостро. А ты... ты...
Громко щелкая и подвизгивая, обезьянка скатилась с хозяйкиного плеча, промчалась через коридор и взлетела на голову посла.
— И запри куда-нибудь эту гадину! — спускаясь по лестнице, Антарес в пароксизме гнева отшвырнул животное далеко в сторону.
Сэндэл со слезами впилась в дверной косяк и сломала ногти:
— Вот и отправлял бы Георга Кана выполнять твои паскудные приказы... — пролепетала она побелевшими губами.
2. Ника
Неизвестно где, неизвестно когда
Выпускать Нику Зарецкую из заточения на свежий воздух стали примерно через месяц. Ей казалось, что минули годы. Девушка давно перестала вести счет дням, к тому же она и не предполагала, сколько времени прошло в интервале между ее похищением и пробуждением в камере.
Зарецкая поняла: биться и кричать бессмысленно. Ее тюремщик казался немым и глухим. Если она разбивала посуду с едой, то оставалась голодной на весь день. И тогда у Ники возник план. Она сделала вид, что смирилась. Для правдоподобности пришлось изображать депрессивное помешательство, а это не так уж легко, тем более, когда подозреваешь, что за тобой подсматривают. Но жажда свободы была сильнее, и девушка целыми днями, раскачиваясь вперед-назад, сидела на своей жесткой кровати.
— Так и правда рехнуться можно... — частенько шептала она, стеклянно глядя перед собой. Шептала, чтобы не сойти с ума.
Ника едва не выдала себя, когда вошедший тюремщик тихо сообщил о предписанной прогулке. Здравый рассудок возобладал над ее порывом подскочить и закричать от радости.
Зарецкой хотелось выспросить охранника, оказавшегося отнюдь не безгласным, что это за место и для чего она здесь. Однако спешить было нельзя.
Бывшая курсантка впервые за все это время разглядела внешность своего охранника вблизи. Это был мужчина средних лет, аскетического вида, с ввалившимися гладко выбритыми, но серыми, пергаментно-серыми щеками. Он не выглядел здоровым или счастливым. В глазах его царила исступленная темень. Говорил он со странным акцентом, ни разу не слышанным девушкой прежде.
Ника, стараясь двигаться как можно более заторможенно, поднялась. Тюремщик сунул ей под ноги страшные растоптанные шлепанцы, очевидно — самодельные. Кожа, из которой их сшили, готова была развалиться...
Но делать нечего. Девушка сунула закоченелые ноги в эту кошмарную обувь и, подчиняясь велению конвоира, зашаркала к дверям.
И как же она рыдала спустя два часа! Все впустую! Отсюда нет выхода...
Двор, куда они вышли, был наглухо обнесен серой каменной стеной.
— Постой!
Стараясь не прикасаться к пленнице, тюремщик нацепил ей на руку странный браслет — вроде тех, в которые обычно встраивается система коммуникации для агентов Управления — только сделанный очень грубо и совершенно без учета анатомии запястья пользователя. Для Зарецкой он был слишком велик.
— Не вздумай махать руками или пытаться его снять, — предупредил мужчина. — Иначе лишишься кисти.
И Ника поняла, что он не шутит. Судя по всему, шутить он не умел вообще, равно как и улыбаться. Хотя что ей до его чувства юмора! У девушки была идея-фикс: сбежать отсюда как можно быстрее.
С серого неба сыпал почти невидимый дождик. Изо рта шел пар. Зарецкая очень быстро замерзла. Все-таки ее камеру хоть немного, но отапливали, а здесь налетающий время от времени ветерок продирал до костей. Из одежды на ней была все та же, теперь совсем замызганная, сорочка. Нечесаные волосы спутались едва ли не в колтун, и пленница представала очень убедительной в роли бедняги, потерявшей разум.
Тюремщик следил за нею неусыпно. Стоя посреди "двора", Зарецкая осторожно разглядывала свою темницу. Снаружи та выглядела как приземистый двухэтажный барак, сложенный из камня. Вдали, за этой постройкой, в тумане угадывались и другие, но они казались призраками. Деревьев поблизости не наблюдалось. Все, что можно было отнести к растительности, путалось под ногами осклизлой, похожей на водоросли, травой или покрывало камни плотным панцирем бледно-зеленого мха.
— Я замерзла... — отчаявшись что-либо предпринять сейчас либо в будущем, проговорила затворница.
Тюремщик не возражал. Страшный браслет он снял с нее только в камере.
— За что меня посадили в эту тюрьму? Кто вы?
Дверь лязгнула и захлопнулась.
Ника поняла, что очень опустилась за время заключения. Она с омерзением коснулась грязных разлохмаченных волос, провела пальцами по ослабшим мышцам на руках. Так нельзя! Нужно что-то делать...
Выплакавшись, девушка кое-как закрутила спутанные пряди и стала отжиматься — просто, ни о чем не думая, на ледяном полу. Она решила для себя одно: если не удается договориться, то нужно действовать силой. Курсант она или не курсант?!
Прогулки происходили ежедневно. Будучи на виду у своего надзирателя, Ника прикидывалась убогой овечкой, сутулилась и смотрела только себе под ноги. Последнее было еще и кстати, потому что без осторожности здесь ничего не стоило поскользнуться.
Однажды тюремщик, доставив ее на место заточения, задержался. Зарецкая покусала губы. Ей почудилось, что он преследует вполне определенные цели. Что ж, при всей своей ненависти к этому человеку она может подыграть, а когда конвоир потеряет бдительность, в самый последний момент нанести удар, который вырубит любого мужчину.
Ника глубоко заблуждалась. Тюремщик смотрел на нее совсем из иных побуждений. Вытащив из складок широкой серой одежды что-то, напоминающее громадные ножницы, он усадил пленницу и коротко, неровно, остриг ее этим чудовищным приспособлением. Зарецкая не сопротивлялась.
— Я принесу тебе горячую воду и тазы. Вымоешься. Потом у тебя будет свежая одежда. Если будешь разбойничать, отберу и то, и другое — останешься грязной.
— Не буду. Принеси, пожалуйста.
Он посмотрел на нее так, словно Зарецкая в прошлом оказалась причиной смерти кого-то из его родственников. Да, с таким не совладать. Маньяк какой-то! Нике впервые стало страшно: после подобного взгляда от него можно ожидать всего самого плохого. Но за что?! Нет, не думать об этом! Свихнешься!
Тюремщик закрыл за собой дверь.
Вымывшись, девушка впервые за целую вечность ощутила себя гораздо лучше. Она легко уснула и даже не услышала, как посреди ночи скрипнула, открываясь, дверь, а ведь прежде просыпалась от любого шороха.
К ее лицу прижали что-то мягкое, с резким медицинским запахом. Ника в ужасе открыла глаза, чтобы затем снова провалиться в сон.
Это было странное наваждение. Во сне она переговаривалась по ретранслятору со своим белокурым Домиником. Ника просила приехать и забрать ее откуда-то, а он отшучивался, говорил, что ей надо сдать сессию. Она плакала и жаловалась. Изредка сон отступал. Тогда в каком-то дурмане Зарецкая видела склонившихся над нею людей в светлой одежде. Все лица были незнакомыми. Она ощущала, что лежит в точности так же, как и в первый раз — на высокой кровати с "распорками" под коленями, а эти люди (врачи?) сосредоточенно производят какие-то манипуляции, очень похожие на гинекологический осмотр.
