— "Как жаль что в нашем городе запрещено рабство, — краем сознания проскочила невольная мысль. — Столько проблем сразу б решили".
Странная и неожиданная мысль для урождённого жителя вольного края Левобережья, видимо вызванная усталостью и раздражением от незаживших ещё ран и передряг последнего времени. Или, что уж тут скрывать от себя то, вызванная завистью, откровенной завистью к более удачливому конкуренту.
Недовольный атаман сердито отвернулся. Подобные мысли сейчас были слишком не ко времени. Рисковать нынешним своим положением атаман не мог. Не мог ни под каким видом. Не окреп он ещё после тяжёлого ранения, чтоб гонор свой показывать. Но что ещё более важно, сейчас он не мог покинуть замок, как того требовал от него Сидор, это не входило в его планы. Да и сам барон был ему пока ещё нужен. Так что следовало затаиться.
Хотя, большого смысла в том не было. Об истинном отношении хозяина этих мест лично к нему атаман ничуть не обольщался. Поэтому давно для себя решил — если он не заинтересует чем-то барона по его возвращению, пулей вылетит отсюда вместе с остатками своего отряда. А ведь как только тот вернётся и узнает, что атаман встал на ноги, так ведь и будет.
Так что пока что его положение здесь было слишком шатким, чтоб строить какие-либо долгосрочные планы. И атаман трезво отдавал себе в том отчёт. Нельзя привлекать к себе внимание. Малейший конфликт мог поставить крест на всём.
Приходилось стиснуть зубы и терпеть. И каждый раз аккуратно сторониться с натоптанной удобной тропки вбок, больной ногой на шаткие, опасные камни, уступая дорогу снующим мимо рабочим.
Только вот сама необходимость каждый раз уступать дорогу рабам, ступая в окружающие тропинку кучи не вывезенного пока ещё строительного и прочего мусора, где периодически встречались полуразложившиеся кости давно забитых животных со старой скотобойни и прочая грязь, буквально бесила атамана.
— "Не самое лучшее место для утреннего гуляния", — тяжело вздохнул он от мрачных дум.
Однако делать было нечего, надо было своими глазами взглянуть на то место, которому отводилась ведущая роль в его планах. Недаром же он встал на ноги так рано, хотя, по словам ящеров докторов, мог бы ещё лежать и лежать. Но доверять свои неоформленные до конца мысли кому-либо ещё он не мог, даже Виталику, несмотря на всю того к нему кажущуюся близость. Как известно, что знают двое, знает и свинья. А время для озвучивания его планов ещё не пришло.
Поэтому сейчас он здесь, на берегу залива, в этой бывшей когда-то давно хозяйственной части замка, в его дальней от жилых зданий местности, ныне пока ещё довольно пустынной и заброшенной.
Вот и надо было так расстараться, чтобы использовать это чудное местечко для собственных нужд, пока её чем-либо не занял барон.
Слава Богу, что всё, что он тут пока видел, укладывалось в его тайные расклады. Не идеально, но более-менее. Даже устроенные здесь баронские верфи по берегу залива не очень мешали. Даже наоборот, могли поспособствовать его планам. Оставалось только всё согласовать и не провалить задумку в самом начале.
В душе атамана ворохнулась еле сдерживаемая ярость к слишком уж удачливому конкуренту, а более всего к необходимости под того подстраиваться. Жаль, не мог он пока того окоротить, а как хотелось....
* * *
Летом полдень в заливе самое, наверное, благодатное время. Две медленно бредущие вдоль кромки воды фигуры, несмотря на жару закутанные в потрёпанные, защитного грязно-буро-песочного цвета одежды, за последние месяцы ставшие в этих краях столь привычными, странным образом не привлекали внимания. Тем более это было странно, что оба они были довольно высокими людьми и не могли быть незаметны. Да к тому ж оба двигались достаточно с трудом, как говорится о трёх ногах. И если первый, ростом чуть пониже другого, с хищными резкими чертами лица слегка прихрамывая при ходьбе, довольно шустро передвигался, лишь слегка опираясь на небольшую аккуратную тросточку, то второй явно еле двигался, тем не менее, упорно переставляя вырезанные из корней местного можжевельника корявые самодельные костыли. И, отставив чуть в сторону залитую гипсом правую ногу в лубках, периодически отдыхал, оглядывая из-под насупленных бровей кипящую вокруг стройку.
И по тому, с каким трудом, превозмогая себя, он двигался, сразу становилось ясно, что на ноги он встал слишком рано, и что это сильный мужественный человек, волевой и целеустремлённый. И даже в нынешнем своём положении такой человек не мог не вызывать к себе невольной симпатии.
Но вот как при том у этих двоих получалось ещё оставаться практически незаметными в окружающей их толпе снующих по своим делам рабочих, понять было совершенно невозможно. Как невозможно было понять и то, что они тут делают. Кругом кипел муравейник занятых людей с редкими вкраплениями ящеров, и на миг остановившиеся у самой кромки воды две неподвижные человеческие фигуры должны были бы всем мешать, особенно тем, что ничем не были заняты, и, тем не менее, странным образом их не замечали.
Такое вот умение быть в толпе не привлекая к себе внимания, само по себе говорило о немалом и весьма специфическом опыте перемещавшихся вдоль кромки воды людей.
Совсем не простые это были люди.
И две пары ничего не знавших друг о друге внимательных настороженных глаз, не сводивших с остановившейся у кромки воды парочки самого пристального взгляда, старательно фиксировали каждое их движение, пытаясь хоть издали по губам понять, о чём те ведут тихую беседу.
Получалось плохо. Точнее сказать, никак не получалось, слишком опытной для наблюдателей оказалась та парочка. И двое тайных наблюдателей, ящер и человек, точно также не видимые и в этой толпе не замечаемые никем, прекрасно это понимали. Выжить там, где выжили эти двое — не всяк бы смог. Эти смогли. Не только выжить, но и сохранить то, за что их так долго и упорно преследовали последние годы, и с чем сами они добровольно не желали расстаться.
Общее равнодушие сновавших мимо людей и ящеров ничуть не трогало обоих стоявших у кромки воды людей. Хотя бы потому, что отношение у них к окружающим было однозначным — полупрезрительно брезгливым. Не любили вольные выходцы с Левобережья рабов, пусть даже и бывших. Не верили, что из бывшего раба можно сделать человека. По крайней мере, не в первом поколении. Этих же особей, вообще непонятно в каком статусе работавших на ненавистного обоим барона, старались просто не замечать, наверное, из чувства тщательно скрываемой брезгливости. То ли к барону, то ли к этим снующим мимо личностям, то ли вообще.
— Ты понял что произошло?
Отвернувшись к заливу, Бугуруслан флегматично наблюдал за летающими над водой птицами.
— Альбатрос, — тихо проговорил он. — Птица бури. Интересно, каков он на вкус? Жаль, ни разу не пробовал.
— Ты про то, что последний раз нас чуть было не схарчили? — переспросил собеседник.
— Виталик, ты глухой? Что не понятно? Не про рыбалку же спрашиваю. Хотя, говорят, здесь в плавнях барабулька хорошо берёт. А кефалька так вообще на голый крючок бросается. Жаль, что барон так старательно плавни уничтожает. Его б энергию, да в мирных целях, на что-нибудь полезное.
— Что ж тут не понять, — тяжело вздохнул Виталик. — Кто-то очень упорный пытался добраться до того что есть у нас и нет у него. В этот раз у него чудом не получилось.
— Чудо носит конкретное имя. Надеюсь, ты не питаешь к Счастливчику каких-то особых чувств, как к спасителю? Иначе весь наш сегодняшний разговор теряет смысл.
— Ему просто повезло, — не сдержавшись, Виталик раздражённо выругался. Видимо и его страшно раздражал тот момент, что кто-то лично ему неприятный спас ему жизнь, да ещё без его на то спроса. И он теперь находился в положении вынужденной благодарности к ненавистному спасителю.
— Убили, не убили, такова судьба, — сердито проворчал он. — При чём тут какой-то Димон, пусть даже Счастливчик. Теперь же..., — запнулся он, едва сдержавшись, чтоб снова не выматериться.
— Люблю быть в толпе, среди людей, — тихо проговорил атаман, словно не слыша своего товарища. — Здесь лучшее место, где можно спокойно поговорить, будучи полностью уверенным, что тебя никто не подслушает. Если только не прочитают по губам издалека, или вообще не будут стоять прямо за спиной, — с кривой усмешкой повернулся он лицом к пустынному, заросшему камышовыми плавнями заливу. — Чувствуешь?
— Что?
— Наблюдают. Двое. Чувствуешь? Спина так и свербит.
— Пусть свербит, — безразлично отозвался Виталик. — Чтобы читать по губам, надо хотя бы лицо человека видеть, и не носиться мимо с тачкой в руках и взмыленной шеей.
— Ты забыл про такую великую вещь как бинокль. А, насчёт тачки.... Как же здесь всё изменилось.
— Заметил?
— Сложно не заметить того, что у тебя под носом. Особенно глядя на не первый день работающую в камышах драгу и стоя рядом с тремя новенькими, только на днях заложенными верфями, где бешеными темпами строятся какие-то странные, непонятные суда, но, судя по габаритам определённо морские. И где у тебя под ногами только что откопаны останки старой крепостной стены высотой в полторы сажени.
Народу-то, народу-то понагнали...., — оценивающе прикинул он масштабы стройки.
Не знал, что хозяйственная часть замка окружена была ещё и второй стеной, — хмыкнул атаман, отворачиваясь от верфей. — Не зная, что она тут есть, ни в жизнь не догадался бы. Ишь, как всё засыпано. Холм и холм, поди, пойми чего под ним.
— Ты хотел сказать глубиной, — ухмыльнулся Виталик, заглядывая в просторный, уступами спускающийся вниз глубокий котлован, на дне которого копошились рабочие. — Если ты не заметил, то мы стоим над стеной, а не под ней. Тут ещё снимать и снимать грунт, чтобы добраться до подножия.
Как они умудрились так всё тут закопать? Не понимаю! Это же не аршин, не два, не три — целых полторы сажени! Да и до моря тут..., — Виталик на глаз попытался прикинуть расстояние до воды, — саженей полтораста будет, не меньше. Слыхал я раньше басни про так называемый "культурный слой", но чтоб такое?
— Причём здесь культурный слой. Надо было, вот и закопали, — равнодушно отозвался атаман. — Дурное дело не хитрое, а дураков каждый второй.
На миг, задержавшись на краю раскопа, атаман ещё раз на глаз прикинул глубину котлована и кусок недавно откопанной крепостной стены.
— Однако весомая часть от стены осталась. Странно. Обычно крепостные стены захваченных замков срывают до основания. А тут....
Широкая язва глубокого раскопа широкой рваной раной протянулась вдоль бывшей прибрежной стены замка и в сторону залива, обнажая всю долгую и непростую судьбу этого места. Одного взгляда понимающему человеку было довольно, чтобы представить весь тот колоссальный объём работ, что когда-то был выполнен кем-то по погребению этой части бывшего замка.
Особенно впечатлял вид расчищенной на дне раскопа древней мостовой, выстланной когда-то тщательно уложенными массивными гранитными плитами, одним своим видом внушавшими невольное уважение к мастерству древних строителей. Причудливо уложенные фигурные плиты в непонятной последовательности, они тянулись по всему дну раскопа в сторону залива, дальним своим концом упираясь в стену камыша, в этом месте вплотную подходившего к берегу, оставляя перед собой широкую, ещё не до конца расчищенную полоску песчаной земли перед чистой водой. Другим своим краем мостовая упиралась в остатки фундамента бывшей крепостной стены, трёхметровой высоты кусок которой, чужеродным элементом краснел на боковой стене раскопа.
Там же, у подножия стены, где-то до середины остатков кладки грунт представлял собой жуткую смесь толстых слоёв битого тёмно-красного кирпича, перемешанных с прожилками непонятной бурой субстанции, и узких полос кипельно белого морского песка перемежавших весь боковой профиль.
Верх кирпичной стены сиял отмытым недавним дождём чистым ровным слоем удивительно целого кирпича, словно только что уложенного. Словно неведомые древние строители, на миг отлучились по делам, оставив незаконченной работу.
Складывалось полное впечатление, что крепостная стена именно такой высоты и должна была быть. И если бы не поднимающиеся рядом ещё метра на два вверх останки основания круглой башни с неровными останками словно выломанными из неё кусками примыкавшей к башне боковины крепостной стены, можно было бы подумать, что выше ничего и не было.
— Саженей, наверное, пять-шесть стена раньше была.
— Больше, меньше, какая разница, — раздражённо отозвался атаман. — К сведению, чтоб ты знал. Раньше ниже шести сажен стены замков со стороны залива в приморских городах не строились. А та угловая башня даже на первый взгляд и толще и массивнее всего, что я в этих краях раньше видел. Да и склон замкового холма здесь круто вверх пошёл. Наверняка в стене все пятнадцать сажен высоты было. А башня — так все двадцать. Слишком уж мощное основание. Кажется, что-то подобное в этих краях я где-то раньше встречал, — рассеянно пробормотал атаман.
— Когда это ты успел?
— Да, было дело по молодости, пришлось помотаться по миру, — отмахнулся атаман. — И здесь, да и вообще.
— Слышь, Бугуруслан, а как на самом деле это было? Вот сколько ни смотрю на эти раскопы, никак понять не могу. Как это они вообще смогли засыпать такую высокую стену? Откуда они столько грунта взяли?
— Виталик, вот ты вроде бы нормальный мужик, как бы, не дурак, а порой такие детские вопросы задаёшь, что невольно начинаешь сомневаться в твоих умственных способностях.
— Бугуруслан, ты не быкуй и умничка из себя не строй. Если б точно не знал, что тебе самому сидоровы егеря всё на пальцах разжевали, я бы поверил, что ты у нас самый умный. Уж больно ты умеешь всегда рассуждать со значительным важным видом, словно ты всегда и всё знаешь. Ты поясни толком. Как они умудрились так глубоко похоронить под землёй чуть ли не весь замок, да ещё и половину города в придачу? Целый же холм поверх старого холма насыпали.
— Всё достаточно просто, — скупо улыбнулся Бугуруслан, довольный, что может объяснить что-то непонятное другу. — Любое сложное дело достаточно разложить на ряд мелких простых участков и всё тут же становится на свои места.
— М-да? — скептически глянул на него Виталик.
— Видишь, везде по раскопу регулярно встречаются ряды торчащих вверх полусгнивших остатков от деревянных опор? — не обратил на его скептицизм внимания атаман.
— Ну.
— Не нукай, не запряг. Так вот, это бывшие опоры канатной дороги. Ты ведь знаешь, что здесь в Плёсе за последние пятьдесят лет были неоднократные попытки очистить залив от наносов. И пока Сидор что-то странное не сотворил с речкой, что она пересохла, все они были обречены на провал. Сколько песка и ила из залива ни вынимали, столько же его туда же потом река и наносила. Не в море, а в залив, обрати внимание. Почему так происходило, никто до сих пор так и не разобрался. А барон как-то выкрутился.
К сожалению, только ему первому пришло в голову не бороться со следствием, а сразу устранить причину — воды реки, несущей наносы. Раньше старались решить проблему как везде, простейшим способом, просто очищая дно залива от нанесённого рекою ила и песка и выгружая грунт в ближайшем удобном месте. Чаще всего прямо в море.
