— Хотя, возможно, он рассчитывал просто на небольшую паузу между побоями — подумал майор — здесь и сейчас. Это реально для такого червя в человеческом обличье, не имеющего ни сил, чтобы жить, ни мужества, чтобы умереть.
Показания переводчиков были подтверждены арестованным через несколько дней корейцем — его взяли после возвращения траулера на Шумшу. Тогда же стал ясен и замысел Гарцберга — оказывается, он заказал не только опиум, но и китайский яд, который можно было подмешать к наркотику. Узнав это, майор хмыкнул — это могло пройти только в том случае, если бы врачи не стали делать вскрытие Селедко и Бородинского, что было абсолютно нереально: что-что, а бдительность в армейской разведке всегда была на высоте, и странная смерть даже одного переводчика была бы тщательно расследована, не говоря уже об одновременной кончине двоих. Только такой дилетант, как Гарцберг, мог рассчитывать на то, что профессиональный разведчик, которым был Инукаи, не будет внимательно отслеживать все происходящее в сфере его интересов.
— Впрочем, Гарцберг, привыкший все на свете измерять в деньгах, мог решить, что раз переводчики не представляют для меня материального интереса, то и особого внимания на их смерть я не обращу — подумал разведчик — или Селедко с Бородинским затерроризировали его до того, что он просто не мог думать ни о чем, кроме того, как от них избавиться. В любом случае, это только к лучшему.
Дальше события развивались предсказуемо — трибунал рассмотрел собранные доказательства, выслушал воющих от ужаса подсудимых, умолявших о пощаде, и приговорил их к смерти через повешение. Перед тем, как утвердить приговор, председательствовавший в трибунале генерал-лейтенант Фусаки любезно спросил у майора, нет ли у него каких-либо особых пожеланий — не терпевший хамства майор, ненадолго задумавшись, высказал предложение повесить переводчиков на телефонном кабеле (это самый мучительный вариант повешения В.Т.); разумеется, командир дивизии охотно пошел навстречу начальнику разведки — такая малость не заслуживала даже обсуждения.
Послесловие 1.
Майор Инукаи и подполковник Икеда.
— Прости, но зачем тебе все это было нужно? — спросил Икеда.
— Неужели нельзя было прикончить этих гайдзинов без трибунала?
— Конечно, можно — кивнул Инукаи — но в этом случае мне было бы намного труднее сделать последующие шаги. Мне необходимы люди, способные квалифицированно вести агентурную разведку и, при необходимости, совершать диверсии — а моим нынешним подчиненным очень далеко до настоящего мастерства. У меня и присланных в мое распоряжение двоих офицеров-разведчиков даже нет унтер-офицеров нужной квалификации, чтобы должным образом обучить разведывательную роту — приходится сначала лично обучать унтер-офицеров, чтобы они могли хоть как-то учить остальных; в результате, вся рота, по своим действительным возможностям, едва равна взводу из моего бывшего эскадрона.
— Что ты задумал? — спросил Икеда, которому стало ясно, что у расправы старого друга над переводчиками есть и тайная сторона.
— По понятным причинам мы не можем перевести сюда высококвалифицированных специалистов-японцев — пожал плечами Инукаи — но есть ведь и другие специалисты, перевод которых не привлечет такого внимания — а их квалификация, равно как и их ненависть к большевикам, не вызывают у моих друзей ни малейших сомнений.
— Кого ты имеешь в виду? — уточнил подполковник.
— Наши офицеры в Германии смогли договориться с группой русских эмигрантов, прошедших диверсионно-разведывательную подготовку наивысшего уровня в замке Фриденталь — это люди Отто Скорцени — объяснил майор.
— Скорцени являлся доверенным человеком Гитлера, руководителем диверсионных подразделений СС (в АИ МВ не было освобождения Муссолини, так что всемирной славы 'Человек со шрамом' тут не приобрел, оставшись известным только профессионалам В.Т.).
— Не пойми меня превратно — я никоим образом не сомневаюсь в твоем профессионализме — но эти люди нам настолько нужны? — спросил подполковник.
— Сегодня вечером навести меня — и сможешь прочитать досье на их командира, переданное нашим друзьям в Германии — ответил Инукаи — тогда, возможно, ты согласишься со мной.
Вечером Икеда приехал к Инукаи в разведотдел — визит командира танкового полка, старого друга начальника разведки, был делом обыденным; а зрелище его денщика, несущего в кабинет Инукаи корзину, из которой торчали горлышки бутылок сакэ, снимал любые сомнения в безобидности визита (у японцев — и тогда, и сейчас — напиться 'в хлам' в кругу друзей/добрых знакомых/коллег считается очень правильным поступком, достойным настоящего мужчины В.Т.).
Если бы в кабинете Инукаи в этот момент каким-то чудом оказался посторонний наблюдатель, то у него были бы все основания удивиться до глубины души — вместо того, чтобы пировать за богато накрытым столом, офицеры вдумчиво изучали документы, обмениваясь короткими репликами.
Икеда внимательно читал досье, в котором было написано следующее:
'Барон Адриан фон Фёлькерзам, гауптштурмфюрер СС.
Выходец из аристократического лифляндского рода, члены которого входили в истэблишмент Российской Империи. Многие его родственники погибли в ходе гражданской войны в России. Самого же барона еще ребенком вывезли из Петербурга в Ригу, где он и провел детство и юность. После окончания гимназии в 1933 году барон изучал экономику и политические науки в Германии — тогда же он примкнул к нацистской партии, вступив в штурмовой отряд.
Затем он натурализовался в Германии, воспользовавшись правом этнического немца. Отслужил срочную службу в пехоте.
При неясных обстоятельствах барон связал свою судьбу с СС — хотя, по праву рождения и семейным связям ему была открыта дорога в аристократические общества правого толка, до 'Гроссдойчланд' включительно.
По непроверенным данным, барон фон Фёлькерзам в конце 30-х годов служил в разведке СД экспертом по экономическим и политическим вопросам — хотя он и не прошел полностью университетский курс.
В 1940 году Адриан фон Фёлькерзам вступает добровольцем в разведывательно-диверсионный полк Абвера 'Бранденбург-800'. Предположительно, уже тогда руководство СС приняло решение о развертывании частей специального назначения СС — но, поскольку единственной службой в Германии, готовившей диверсантов, был Абвер, то эсэсовцев посылали обучаться в 'Бранденбург-800'.
Барон отлично проявил себя в качестве диверсанта — настолько, что к июню 1941 года он был произведен в лейтенанты и назначен командиром 'Балтийской роты', сформированной из фольксдойче, белоэмигрантов и литовцев; это подразделение успешно действовало против русских войск в Прибалтике летом 1941 года (все вышеперечисленное соответствует РеИ В.Т.).
Летом 1942 года фон Фёлькерзам действовал на юге России — в частности, он руководил подразделением 'Бранденбурга', осуществившим т.н. 'Майкопский рейд', в ходе которого хотя и не удалось выполнить поставленную задачу по захвату нефтяных приисков Майкопа неповрежденными, но подразделение было в шаге от захвата шефа русской тайной полиции Берия — этому помешала его многочисленная охрана (с этого момента начинается расхождение между РеИ и АИ МВ — получивший хоть и неполную, но точную информацию о рейде спецназовцев Абвера Берия сумел сорвать захват нефтепромыслов Майкопа; так что фон Фёлькерзаму, с молчаливого согласия своего начальства пришлось 'лакировать' отчет, вместо реальной победы упирая на то, что его подразделение якобы было в шаге от невиданного успеха В.Т.).
Остается невыясненным, когда барон перевелся в части специального назначения СС — предположительно, это произошло зимой или весной 1943 года' — Прости, пожалуйста, тут мне неясны некоторые моменты — Икеда, оторвавшись от чтения досье, вопросительно посмотрел на Инукаи.
— Я к твоим услугам — ответил майор.
— Тут написано о каких-то противоречиях между СС и Абвером — ты не знаешь, в чем дело? — спросил танкист. И, кстати, о каких диверсионных частях идет речь?
— Я не знаю подробностей — честно признался разведчик — но, насколько я понимаю, между политической разведкой и службой безопасности, являвшимися частью военной организации нацистской партии, которыми являлись СС, и стратегической разведкой и контрразведкой германской армии, которой был Абвер, были серьезные противоречия. Возможно, они были не настолько острыми, как у нас — противоречия между спецслужбами Армии и Флота — но о дружественных отношениях речи точно не было.
— Что же касается немецких диверсионных частей, то мы о них знаем немногое — началось все с создания армейского спецназа в подчинении Абвера одним из бывших офицеров генерала фон Леттов-Форбека (капитан фон Хиппель); при этом использовался опыт войны против англичан в Африке, в прошлую Мировую войну. Это полк специального назначения 'Бранденбург-800', находившийся в распоряжении 2-го управления Абвера, специализировавшегося на диверсиях и саботаже. О диверсантах СС известно еще меньше — мы знаем, что весной 1942 года немцы создали в составе разведки СД разведывательно-диверсионный отдел (в РеИ — отдел VI C/Z, он же 'Организация 'Цеппелин'', VI управления РСХА В.Т.); годом позже появились диверсанты СС, подчиненные Скорцени — но, одни и те же это диверсанты, неизвестно (в РеИ Скорцени возглавил созданный 'под него' отдел VI S, которому были переданы часть структур и специалистов 'Цеппелина' — но это были разные отделы 'ведомства Шелленберга'; впрочем, японцы таких тонкостей, скорее всего, не знают В.Т.).
Икеда задумался — офицер-танкист, он никогда не сталкивался с профессионалами-диверсантами; нет, он хорошо был знаком с войсковой разведкой, но об успешных операциях диверсионных частей Императорской Армии ему слышать не доводилось, поэтому он сомневался в полезности таких специалистов. С другой стороны, ни малейших сомнений в квалификации старого друга и единомышленника у подполковника не было — а Инукаи счел нужным приложить немалые усилия для того, чтобы заполучить этих немцев.
— У меня есть два вопроса — произнес подполковник. Как ты считаешь, будет ли от этих гайдзинов польза? И можно ли им доверять?
— Человек, который смог провести рейд в глубоком тылу русских — и только из-за несчастливого стечения обстоятельств не смог захватить русского министра внутренних дел, и, несмотря на противодействие значительных сил русских, смог вывести свою группу, сможет и обеспечить уничтожение ключевых складов камчатской группировки — это станет полезным дополнением к атаке русских аэродромов и кораблей — ответил майор. Что же касается доверия — у него и его людей нет другого пути, как добросовестно служить Империи. Сейчас он — нищий изгой, потерявший все в этой жизни: высокое положение, родовое поместье, немалое состояние; и у него нет другой возможности хотя бы немного поправить свои дела, кроме службы нам.
Послесловие 2.
Барон Адриан фон Фёлькерзам методично напивался в тесном номере маленькой гостиницы, находившейся на окраине Токио — в Японии у него все вызывало раздражение, от татами и футонов, используемых вместо нормальных европейских кроватей, до слабенького, по сравнению с водкой и шнапсом, сакэ. Поскольку барон был умевшим контролировать свою психику профессионалом, то он понимал, что дело не в Японии и японцах — для человека, не раз ночевавшего на подстеленном лапнике, футон был образцом комфорта.
Дело было совсем в другом — его жизнь рухнула вторично, превратившись в обломки. Конечно, он был маленьким ребенком, когда родители вывезли его из взбесившейся России, и не мог помнить революционных событий — но он на всю жизнь запомнил рассказы родственников и знакомых о мятеже русской черни, посмевшей сломать налаженный порядок.
Именно это сыграло немалую роль в том, что барон, в отличие от основной массы русских эмигрантов, бывший очень хорошо обеспеченным материально человеком, не просто сделал нетипичный для родовитого аристократа выбор в пользу национал-социализма, но и выбрал для себя тяжелую и опасную военную специальность диверсанта.
Сторонний наблюдатель мог бы сказать, что Адриан фон Фёлькерзам был довольно типичным представителем немецкой остзейской аристократии — наследник рода потомственных воинов, некогда огнем и мечом покоривших балтийские племена, и превративших их даже не в крепостных — в русском понимании крепостничества — а в бесправных рабов; он унаследовал весь набор качеств, присущих остзейским дворянам — барон был умен, смел и решителен, высоко ценил военную профессию и хорошее образование, обладал широким кругозором и получил хорошее образование — но, в то же время, ему был присущ крайний германский национализм, совмещавшийся с нелюбовью к русскому государству, имевшим наглость из века в век посягать на права остзейского дворянства; уважение к российским императорам, добросовестно платившим остзейским дворянам за верную службу, как правило, исполнявшуюся с должной квалификацией, сочеталось с пренебрежением к низшим слоям России; и все это дополнялось лютой ненавистью к большевикам, посмевшим разрушить существовавший порядок, в рамках которого фон Фёлькерзамы занимали достойное их древнего рода положение в России.
Барон осознанно выбрал свой путь — унижение Германии, которую он всегда воспринимал как свою прародину, не прибавило ему теплых чувств к англосаксам и французам, которых в его среде и до того было не слишком много — а начавшиеся возрождение Фатерланда и отвечало его убеждениям, и позволяло полностью восстановить положение рода фон Фёлькерзамов, изрядно пошатнувшееся после большевистской революции. Немаловажным фактором, повлиявшим на его решение, было чувство мести за погибших в революцию и гражданскую войну родственников — нет, его род был семьей потомственных воинов, так что барон воспринимал смерть на поле боя от руки равного врага как достойный финал жизненного пути — но смерть от рук взбунтовавшейся черни требовала соответствующей кары, тем более, что во время событий в России погибали не только мужчины, но и женщины, например, вдова умершего накануне сражения при Цусиме контр-адмирала фон Фёлькерзама (соответствует РеИ В.Т.).
В свое время Адриан тщательно обдумал возможные варианты карьеры — служба в Вермахте была достойным вариантом, но возможности быстрой карьеры там были достаточно ограничены, а ему хотелось примерить генеральские погоны еще не будучи в почтенных годах; стремительно набирающие влияние и развивающиеся СС давали возможность такой карьеры — но, вариантов карьеры, не противоречащих чувству чести истинного аристократа, каким был барон, там было немного. Дополнительным ограничением было то, что барон хотел мстить лично — а служба в политической разведке, отвечая прочим условиям, такой возможности не давала. Кроме того, барон жаждал признания в аристократических кругах Германии не просто по праву крови потомка древнего рода, но по праву личных заслуг — проще говоря, Адриан фон Фёлькерзам хотел быть принятым в лучших домах Рейха, хотел войти в них генералом СС, чьи воинские заслуги не смогли бы не признать самые заслуженные представители старой военной аристократии Германии, такие, как генерал фон Зейдлиц, имевший обыкновение морщиться при виде эсэсовских мундиров, или фельдмаршал фон Манштейн, чья такса пользовалась широчайшей известностью среди армейских офицеров (Эрих фон Манштейн выдрессировал свою таксу приветствовать гостей нацистским приветствием В.Т.).
