В 13.10 перевал Харами-Тогэ был взят — соответственно, дорога на город Котон была открыта.
К 14.00 7-я ШИСБр соединилась с десантниками капитана Смирных на подступах к Котону. После сорокаминутного штурма город был взят. Отчаянные попытки японцев отбить город успехом не увенчались — командир 125-го пд полковник Кобаяси, собрав всех, кого смог, предпринял психическую атаку на позиции наших войск, с развернутым знаменем (нечто подобное было в РеИ, хотя и в меньших масштабах, и, не под командованием Кобаяси В.Т.). Основные силы японцев наступали на позиции, занимаемые бойцами капитана Смирных. По приказу комбата наши воины подпустили японцев на 50 метров — и уничтожили почти всех (реальный эпизод В.Т.).
Котонский укрепленный район был прорван — и разрезан надвое. Дорога на юг была свободна, наши войска вышли на оперативный простор. В 16.30 в прорыв была введена подвижная группа армии, состоявшая из 79-й сд и танковой бригады. Вторым эшелоном шли 7-я моторизованная ШИСБр, усиленная бригадами тяжелых танков и самоходок. 2-я гвардейская ШИСБр и части АРГК занялись уничтожением оставшихся японских укреплений.
Адмирал Флота Лазарев, вице-адмирал Большаков 'Морские десанты на юге Сахалина'.
Десант в Торо.
План Южно-Сахалинской операции предусматривал высадку двух тактических и одного оперативного десанта. Все три десанта должны были быть высажены в первый день войны, 2 мая.
Десант в порт Торо (ныне г. Шахтерск Прим. Ред.) был рассчитан с целью подстраховать операцию 16-й армии по прорыву Котонского укрепрайона — этот порт был глубоким тылом КУР. Конечно, 16-я армия имела подавляющее превосходство в силах и средствах, в особенности, авиации, артиллерии и танках, над 88-й пд, которую японское командование 'раздергало' по всему Южному Сахалину, пытаясь обеспечить и удержание советско-японской границы, и противодесантную оборону побережья, и контроль ключевых населенных пунктов — но, рисковать было нельзя.
Было решено высаживать десант одновременно с началом операции по прорыву японской обороны, утром 2 мая.
Благодаря разведке мы точно знали состав японских сил, дислоцированных в Торо — это была рота 88-й пд, сформированная из местных резервистов, в основном, старших возрастов (неполного состава, около 100 человек Прим. Авт.), и рота местного ополчения, сформированная из допризывной молодежи и стариков (также около 100 человек Прим.Авт.). Резервисты были вооружены по штату; часть ополченцев имела огнестрельное оружие. Долговременная фортификация в Торо отсутствовала.
Это 'грозное воинство', естественно, ни при каких обстоятельствах не могло противостоять нашей морской пехоте — но, существовала опасность подрыва ими портовых сооружений и оборудования железнодорожной станции. Кроме того, нам нужен был целым и невредимым подвижный состав, находившийся на станции — в СССР просто не производилось паровозов и вагонов под узкую колею японского образца.
Поэтому было решено действовать по принципу 'Кашу маслом не испортишь' — в первой волне десанта шел 1-й батальон 2-го полка 1-й дивизии морской пехоты; во втором эшелоне — один из батальонов 113-й сбр, которому предстояло стать гарнизоном города. Наши же ребята должны были, в том случае, если армейцам не удастся быстро прорвать Котонский УР, ударить в тыл японцам, наступая на город Котон. В соответствии с этим батальон получил средства усиления — батарею СУ-54-150, сиречь, самоходный вариант немецких 150-мм полковых мортир на шасси Т-54-85, или, проще говоря, СУ-54 с артиллерийской частью StuH 43 L/12.
Для высадки десанта были выделены 12 БДБ для перевозки пехоты (по две — на роту, по шесть — на батальон Прим. Авт.), 6 танкодесантных БДБ (по одной — на 57-мм, 82-мм и 107-мм 'Осы' и 20-мм 'Вирбельвинды; две — на батарею СУ-54-150), еще три БДБ перевозили боеприпасы, военное имущество и выделенную пехоте батарею ЗиС-3. Прикрытие, и, при необходимости, огневую поддержку десанта осуществляли 4 модернизированных сторожевых корабля типа 'Пегасо', перевооруженных немецкими универсальными 88-мм пушками — их должно было хватить с избытком, на тот маловероятный случай, если гарнизон Торо вдруг получит авиационную поддержку.
Десант вышел в море утром 1 мая. На переходе его прикрывали истребители Ла-11 — но, к удивлению наших летчиков, японцы не вели воздушного патрулирования в Татарском проливе, так что десантный отряд прошел к Торо без каких-либо нежелательных встреч.
Сама же десантная операция прошла практически без накладок. В 5.00 утра 2 мая 6 БДБ с батальоном морской пехоты, под прикрытием огня сторожевиков, внезапно для японцев прорвались в порт — и высадили десант на отмели. Японские патрули оказали очень слабое сопротивление — и в 5.40 танкодесантные БДБ уже начали выгружать на причалы захваченного порта бронетанковую технику. Бой за город также был скоротечным — попытки японцев организовать сопротивление были быстро подавлены, уже к 8.00 Торо был взят. К этому же времени был выгружен батальон 113-й бригады, вместе с приданной ему артиллерийской батареей.
Согласно плану операции, морские пехотинцы, совместно с пехотой, начали развивать наступление, захватывая поселки вблизи Торо. Тогда и случилась печально известная 'бойня под Торо' — в точности неизвестно, кто именно из японских командиров додумался бросить в лобовую атаку на регулярную пехоту, не говоря уже о 'черных дьяволах', в изобилии вооруженных автоматическим оружием, усиленных легкими и средними самоходками, не только ополченцев, имевших одну винтовку на двоих, без автоматического оружия, не говоря уже о противотанковых средствах, но и, как впоследствии выяснилось, всех местных мужчин-японцев, в возрасте от 14 до 70 лет.
Эта живая волна, насчитывавшая более двух тысяч человек, в подавляющем большинстве 'вооруженных' топорами, ломами, рыбацкими острогами, просто палками, с дикими воплями 'Банзай' бежала на позиции десантников. Как потом рассказывали наши офицеры, их спасли наработанные рефлексы — если бы они начали думать, что надо делать, вполне возможно, их бы смяли — а так, если на тебя кто-то прет с оружием, значит, это враг; ну а как надо поступать с врагом, знали все.
Минометчики открыли огонь по этой сумасшедшей толпе; после короткого замешательства — ну не доводилось им еще видеть такое — зенитчики развернули стволы своих ЗСУ в горизонталь, и, начали поливать скопления безумцев. Когда уцелевшие добрались до отметки в 100 метров, они попали под пулеметно-автоматный огонь.
При дальнейшем продвижении наши войска столкнулись с еще более дикими случаями — в японских поселках наши бойцы находили повешенными целые семьи, женщин и детей; находили утопившихся в озерах и речках женщин с маленькими детьми. Нет, нечто подобное поначалу случалось в Германии — под влиянием пропаганды Геббельса, рассказывавшей, что русские будут насиловать и зверски убивать всех немецких женщин, бывало, молодые немки травились и вешались. Когда немцы увидели 'страшных красных монголобольшевиков' вблизи — и, не понаслышке узнали, что полагается в Красной Армии за преступления против мирного населения, такие случаи быстро прекратились. Но, даже в Германии, даже в семьях убежденных нацистов, имевших все основания опасаться нашего прихода, случаи убийства своих детей были редчайшими исключениями из правила.
Никто тогда не понимал, что происходит — ну не было тогда даже в разведке профессиональных культурологов, специалистов по менталитету различных народов, относящихся к разным цивилизациям, или, говоря уже, специалистов по межкультурным коммуникациям, своего рода переводчиков между разными цивилизациями.
В какой-то мере объяснить это безумие нашим ребятам удалось благодаря двум людям — замполиту морпехов и старому японцу, рыбаку из поселка вблизи Торо.
Выдержка из книги 'Сахалинские были'.
Замполит шел по поселку, даже не злой, а, не знающий на каком свете он находится — не далее как четверть часа назад он руководил снятием повесившейся японской семьи, состоявшей из старой женщины, видимо, бабушки, молодой женщины, и четверых детей, 'на глаз', где-то от трех до девяти лет отроду. Старший политрук видел в своей жизни многое, он принял первый бой, обороняя Одессу в сорок первом, потом защищал Севастополь, потом полгода лежал в госпиталях, потом форсировал Днепр, Вислу и Одер — но, от увиденного его форменным образом трясло, как в ознобе. И тут он буквально уткнулся взглядом в старика японца, спокойно чинившего сеть возле своего домика.
Офицер сорвался, у него просто не выдержали нервы — ведь есть предел человеческим силам — слишком уж велик был контраст между этим тихим кошмаром повесившихся мирных людей и этим стариком, буднично занимавшимся привычным делом. Он сам не понимал, что он кричит старику, что-то вроде: 'Что у вас, гадов, творится — детей повесили, а, ты, старый хрен, которого черти в аду давно обыскались, небо коптишь!'. В конце концов, замполит 'выпустил пар' — и собрался идти дальше, дел было полно. И тут старик, невозмутимо слушавший его крики, спокойно спросил, на не столь уж плохом русском, хоть и с сильным акцентом: 'Ваше благородие, Вы хотите знать, что случилось?'.
Старший политрук был поражен — но, придя в себя, и, объяснив рыбаку, что к советским офицерам так не обращаются, попросил объяснений. По ходу беседы выяснилось, что рыбак родом с севера Хоккайдо, в 80-е годы прошлого века перебрался жить во Владивосток, где и ловил рыбку — а, заодно научился говорить по-русски. Так он и жил — до 1904 года, когда Божественный Император повелел всем японцам вернуться на родину, перед самой войной. После войны рыбак перебрался с семьей на южный Сахалин, или, как его называли сами японцы, Карафуто.
И они начали говорить — люди разных народов и очень разных культур, граждане стран, находящихся в состоянии войны — они слушали и слышали друг друга.
— Дед, так скажи толком, что произошло?!
— Понимаете, у нас Император другой, не такой, как ваш царь Николай, в старые времена; ваш царь — просто царь, человек на троне, с которым можно не соглашаться, против которого можно даже бунтовать, как ваш народ сделал; наш Император — живой Бог, это основа жизни каждого японца; его приказ немыслимо не выполнить — это даже не закон, который можно нарушить, это именно воля Бога.
Дед, это-то тут причем?! Я тебя совсем не об этом спрашиваю!
Молодой офицер, я вам рассказываю, как устроена жизнь нашего народа — без этого вы не поймете, почему это стало возможно.
Прости, дед, говори, я слушаю..
Так вот, есть живой Бог — а есть те, кто доводит до рядовых японцев его волю. Это наши начальники, от министров и генералов, до сельских старост и начальников ополчения в нашей деревне. Считается, что они говорят не свои слова — они доносят до простых японцев волю Тэнно, Божественного Императора.
Ничего не понимаю — то есть ваш сельский староста велел мужикам идти с топорами на наши пулеметы, а бабам с детьми — вешаться?! Вроде как это воля вашего императора? Да он вообще о вашей деревушке слышал?!
Почти так, молодой офицер — начальник нашего ополчения, отставной фельдфебель (там какое-то японское звание, то ли фельдфебель, то ли старший фельдфебель Прим. Ред.), совместно со старостой, собрали жителей, и, сказали им, что сюда идут русские варвары — так что жителям пора умереть за Императора. Мужчины должны пойти в атаку на русских — а женщинам и детям должно покончить с собой, иначе, когда русские придут сюда, убив мужчин, они убьют всех, только очень жестоко.
— Да вы все спятили! Что, что ваши мужики могли нам сделать, скажи мне?! И разве мы бы тронули мирных?! Ты же жил среди нас — почему ты им не сказал, что эти уроды врут?!
— Речь шла не о том, чтобы причинить вам вред, а о том, чтобы умереть за Тэнно, раз уж невозможно вас победить, здесь и сейчас. Поймите, это вы можете воевать, можете победить, можете погибнуть в бою, можете сдаться в плен — но это у вас, русских, мирные люди не должны идти в бой и умирать; у нас, народа Ямато, если воины проигрывают бой, то, во-первых, они должны умереть, во-вторых, мирное население, которое они не смогли защитить, тоже должно умереть, чтобы не достаться врагу.
— Что до Вашего вопроса, молодой офицер — сказать я мог, только мои слова о вас, русских, по сравнению со словами старосты и фельдфебеля были бы утренним туманом по сравнению вон с той скалой. Я никто, пыль на ветру, рядом с ними.
Замполит не верил своим ушам — но, глядя на старика, он понимал, что тот говорит ему чистую правду. То, что говорил старый рыбак, производило впечатление полного сумасшествия — но, то, что он только что видел своими глазами, тоже было настоящим безумием. Одно безумие соответствовало другому, слово коррелировало с делом — поэтому он и поверил старику, хотя это и было дико для него.
— Хорошо, дед, а почему не все покончили с собой? Ты знал, что мы не тронем обычных людей — а остальные?
— Они просто хотят жить, вот и все — одни смогли переступить через свое желание жить, выполняя волю Тэнно, другие — нет. Это ведь очень страшно, убить себя, своих близких, родителей, детей.
Тут замполит понял, в чем дело — японцы такие же люди, как и все, только головы у них напрочь засорены феодально-поповской пропагандой монархического толка. Но, все равно, это люди — они любят своих близких, они умеют чувствовать радость и горе — стало быть, надо придумать какой-то способ достучаться до них, объяснить, что их обманывают.
— Спасибо, отец, ты мне очень хорошо объяснил, в чем дело. Скажи теперь вот что — как нам предотвратить эти самоубийства?
Старик задумался. Размышлял он долго, минут десять, потом сказал: 'Я могу предложить одно — захватывайте наши поселки, города быстро, раньше, чем власти успеют отдать приказ о самоубийственных атаках, или просто о самоубийстве жителей. Потом обязательно собирайте жителей, говорите им, что вы новая власть — и запретите кончать с собой. Мы, японцы, привыкли подчиняться власти — это может подействовать'.
— Но твердо ты этого не можешь сказать, отец? — спросил старший политрук.
— Я не мудрец, молодой офицер — я простой рыбак — прямо ответил японец — что знал, я сказал.
— Спасибо, отец, ты мне помог — поблагодарил старика замполит — скажи, тебе чего-нибудь надо? Вообще, я могу для тебя что-то сделать?
— Спасибо, молодой офицер, у меня все есть, что мне надо — отказался старый японец.
После этой беседы старший политрук помчался к рации, докладывать командиру десанта обо всех этих вывертах японского ума. Командир десанта тоже недолго думал, благо ему доложили обо всех этих ужасах — и связался со штабом ТОФ, подробно доложив и о самоубийствах, и о разговоре со старым рыбаком.
В ходе короткого совещания, состоявшегося на борту флагманского корабля ТОФ линкора 'Ришелье', в котором участвовали командующий ТОФ контр-адмирал Лазарев, начальник штаба контр-адмирал Зозуля, командир корпуса морской пехоты контр-адмирал Большаков и начальник РУ ГШ ВМФ вице-адмирал Воронцов, координировавший действия разведки ТОФ и сетей центрального подчинения, было признано, что ничего лучшего, чем предложение старого японца, на скорую руку сделать не удастся. Выход был один — максимально быстро захватывать территории, если будет такая возможность, а, далее действовать по предложенной рыбаком методике.
