Два боеспособных эсминца из второй группы вели бой с пятью кораблями из группы прикрытия. Вражеские корабли отбивались с отчаянием обреченных — но контр-адмирал видел, что шансов у получивших серьезные повреждения эсминцев нет. Поразмыслив, командир 3-й дивизии приказал 'Нати' и 'Хагуро' добить поврежденные вражеские корабли — строго говоря, даже 'Аустралиа' и 'Шропшир' могли добраться до Биака, не говоря уже об эсминцах, а тянуть с завершением операции не следовало, ведь до заката оставалось меньше двух часов.
Через полчаса морской бой был завершен — все корабли союзников упокоились на дне залива Гелвинк; японцы подобрали своих моряков с потопленных кораблей и сняли экипажи с потерявших ход эсминцев, после этого добив тонущие корабли.
Тем временем пристрелявшиеся по позициям 41-й дивизии 'Конго', 'Харуна', 'Тонэ' и 'Тикума' методично превращали занятый американскими десантниками плацдарм в филиал ада. Уже были уничтожены сложенные возле пристани запасы — и летали по небу 'Студебеккеры' и 'Виллисы', перекрученные взрывами 635-кг снарядов главного калибра линейных крейсеров до состояния абстрактных скульптур. Сейчас снаряды ложились на позиции пехотинцев и артиллеристов, заживо хороня в окопах неудачников и превращая в кровавую пыль и ошметки плоти, перемешанные с песком и коралловой крошкой, тех, кому повезло погибнуть мгновенно.
Благодаря квалификации экипажей самолетов-корректировщиков огонь был безукоризненно точен. Поначалу американские пулеметчики пытались сбить легкие разведчики-корректировщики, благо недостатка в крупнокалиберных 'Браунингах' пехота США не испытывала — но стрелять в этом ужасе, когда взрывные волны сбивали людей с ног, глуша их как рыбу, а осколки рубили хрупкую человеческую плоть, мало кто мог. Немногочисленные смельчаки, сумевшие пересилить инстинкт самосохранения, властно требовавший вжаться в землю или забиться в укрытие, быстро погибли, были ранены или контужены — и теперь корректировщики работали без малейших помех.
Вернувшиеся 'Нати' и 'Хагуро' присоединились к этому процессу, щедро расходуя оставшиеся фугасные снаряды. Именно в квадрате, обрабатываемом 'Нати', оказались блиндажи, занимаемые штабом 41-й дивизии — и несколько залпов главного калибра перемололи 'гроздь' блиндажей, в которых находились генерал-майор Фуллер, начальник штаба, оперативный и разведывательный отделы штаба. Выживших не было — и в самый критический момент остатки дивизии остались без управления.
Через полтора часа после начала обстрела плацдарма командир 3-й дивизии линкоров вышел на связь с полковником Кузуме Наоюки. Контр-адмирал был краток: 'Мы свое дело сделали — теперь Вы делайте свое'.
Полковник хмыкнул, получив сообщение — флотские сумели разгромить янки, он сам видел с наблюдательного пункта превращенные в месиво из песка, кораллов, металла и человеческих останков позиции американцев; но эти неумехи ухитрились потерять два тяжелых крейсера и пять эсминцев в бою со слабейшей эскадрой противника.
— Если бы Армия воевала с американцами, имея такое соотношение сил, мы бы давно высадили десанты в Калифорнии и Техасе — подумал старый 'квантунец', позволив себе на секунду отвлечься от мыслей о предстоящем бое. Впрочем, чтобы проиграть этот бой, надо было сильно постараться — три тысячи закаленных ветеранов Квантунской Армии, поддержанных артиллерией и танками, шли в атаку на несколько тысяч оглушенных, паникующих гайдзинов.
Спустя два часа полковник принимал доклады подчиненных, стоя у пристани в Боснике. Для себя он был вынужден признать, что переоценил сложность стоявшей перед его полком задачи — боя не было, была бойня, когда его солдаты приканчивали контуженных и раненых янки штыками, экономя патроны; немногочисленные очаги сопротивления, в которых до конца отстреливались маленькие группы американцев или вовсе одиночки, были расстреляны из танков и 7-см батальонных орудий, забросаны ручными гранатами и 5-см минами.
Сорок первая пехотная дивизия армии США прекратила свое существование.
Получив радиограмму от генерал-майора Фуллера, в которой сообщалось 'Нас обстреливают главным калибром линейные крейсера', начальник штаба генерала Макартура крепко задумался — он знал о политических амбициях шефа (собственно, о желании 'Неукротимого Дуга' стать президентом не знали только те, кто принципиально не желал ничего знать о политике) — и сейчас ему следовало срочно предпринять действия, которые помогут Макартуру представить происходящее если 'не почти победой', то 'поражением, понесенным от превосходящего противника'; это было и в его интересах — если у Макартура были могущественные покровители, то он мог рассчитывать только на отставку 'с почетом'.
С учетом особенностей характера Дугласа Макартура, ему надо было представить готовое решение, которое он одобрит. Сделать все надо было быстро — ясно было, что 41-я дивизия обречена, так что к моменту прекращения связи нужен был готовый план 'возмездия за наших парней'. В идеале, конечно, надо было добиться реального успеха — но зная таланты Макартура по части саморекламы, начальник штаба не сомневался в том, что Дуглас сумеет приукрасить самые фантастические донесения летчиков.
Возможности, имевшиеся в распоряжении генерала, были не так велики, как хотелось бы — но, и не так уж малы — на аэродроме Голландия сейчас садились самолеты бомбардировочного авиакрыла, укомплектованного 'митчеллами'; к острову Вакдэ подходили самолеты истребительного авиакрыла, имевшего на вооружении 'тандерболты'; на аэродромах северной Австралии готовились к вылету два авиакрыла 'Либерейторов'. Кроме того, уцелели пять дюжин 'бостонов' и несколько 'лайтнингов'.
Начальник штаба сразу отбросил идею нанесения нескольких разрозненных ударов — это было и намного менее эффективно, благо опыт использования авиации, базировавшейся на Мидуэй, был тщательно изучен; и намного менее эффектно — для будущих газетных заголовков. Нет, ставку следовало делать на один или два мощных удара — можно было не сомневаться в том, что японская палубная авиация понесла очень тяжелые потери, поэтому 60 'бостонов', поддержанные 100 'митчеллами' и прикрытые 100 'тандерболтами' имели хорошие шансы на успех; да 200 'либерейторам' могло повезти просто по закону больших чисел.
А в это время экипажи кораблей Мобильного Флота ликовали — Императорский Флот одержал новую победу: из двух американских линкоров были потоплены оба; из двух тяжелых авианосцев — оба отправились на дно; из четырех легких авианосцев уничтожены все четыре; из двух тяжелых крейсеров — потоплены оба; уничтожены все эскортные авианосцы врага — все двенадцать; из семи легких крейсеров врага потоплены пять; из пятидесяти одного вражеского эсминца выжили девять. Эта невероятная победа была оплачена гибелью четырех тяжелых крейсеров и пятнадцати эсминцев — правда, авиагруппы авианосцев были выбиты почти полностью и многие корабли получили повреждения, но это не отменяло разгрома американцев.
Не скрывали своей радости и старшие офицеры — к упоению победой, которой Флот не одерживал со времен атаки Перл-Харбора, примешивалось удовлетворение тем, что у плавсостава есть своя победа, не уступающая победе базовой авиации. Это было важно — когда будут делиться невеликие ресурсы Империи, очень важен будет 'вес' одержанных в последнее время побед.
Адмирал Одзава смотрел на торжествующих подчиненных, стараясь не выдавать своих чувств — он понимал их радость и не желал портить им эти мгновения триумфа своим скепсисом. Дзисабуро Одзава слишком хорошо понимал две простые истины: во-первых, американцам не составит особого труда выставить на шахматную доску, которой сейчас является Тихий океан, новый 'комплект фигур'; во-вторых, значительная часть 'фигур', благодаря которым были одержаны две нынешние победы, появилась в их распоряжении благодаря новому, тайному партнеру Империи — и совершенно не факт, что этот партнер пойдет на долговременный союз с ними, а не отыграет их, как фигуры в своей игре. Адмирал понимал, как тонка была грань между победой и поражением в сражении у Биака — если бы в его распоряжении были 'зеро', а не 'реппу', проигрыш в воздушных боях был бы неминуем; и, если бы на его кораблях не было РЛС обнаружения воздушных целей и управления артиллерийским огнем, то, совершенно неизвестно, чем бы закончились атаки 'Черных котов' и дуэль с американскими линкорами.
— И, сражение еще не закончено — подумал очень усталый человек, которым изредка прорывался из-под скорлупы безупречного самурая, одного из лучших адмиралов Империи — завтра янки попытаются взять реванш. Следует ждать атак базовой авиации — и, вполне возможно, подводных лодок. А у меня половина эсминцев получила повреждения и израсходовала большую часть боекомплекта. И неизвестно, сколько истребителей удастся поднять в воздух завтра утром — хорошо, если их будет четыре десятка. И просто замечательно будет, если летчики Ито сумеют хотя бы немного ослабить удар американцев, разменяв самолеты 23-й флотилии на часть вражеских истребителей — посылать их против 'митчеллов' бесполезно, аэродром в Голландии находится на пределе дальности и надежно прикрыт после наших сегодняшних подвигов; так что можно надеяться только на удар по Вакдэ.
Взяв себя в руки — впрочем, для стороннего наблюдателя миг его слабости выглядел размышлениями сурового флотоводца — Одзава начал отдавать приказы. Согласно этим приказам, летчики получили двойную порцию саке и были отправлены спать, поскольку завтра их ждал новый бой; контр-адмирал Ито получил приказ нанести удар всеми имеющимися силами по аэродромам Вакдэ. Затем адмирал спустился на ангарную палубу флагманского 'Тайхо' — и лично поблагодарив техников за уже сделанное, сообщил им, что завтра янки попытаются взять реванш за сегодняшний разгром, так что конечный исход сражения будет зависеть от того, сколько истребителей будут исправны завтрашним утром. Такое поведение было очень нетипично для помешанного на субординации Императорского Флота — но Одзава чувствовал, что ему следует поступить именно так. После этого адмирал высказал свое удовлетворение всему Мобильному Флоту — и отдельно отметил летчиков и авиатехников.
Контр-адмирал Ито, получив приказ, в свою очередь приказал штабу подготовить план удара по истребительной группировке американцев, с тем расчетом, что его самолеты, взлетев в сумерках, подошли бы к Вакдэ на рассвете — было очевидно, что американцы не будут терять ни минуты, чтобы иметь возможность нанести два удара в течение светового дня. Техники готовили самолеты к вылету — а экипажи были отправлены спать в приказном порядке, поскольку они устроили пирушку, чтобы отметить сегодняшний успех.
Начальник штаба Макартура, получив из оперативного отдела 'вылизанный до блеска' вариант своего плана, отдал приказ начать подготовку операции — после чего он отправился на доклад к шефу.
Дуглас Макартур находился в знакомом генералу состоянии — он держал себя в руках, но, деликатно выражаясь, высокомерие по отношению ко всем, не имеющим счастья принадлежать к его кругу, совмещенное с подозрительностью по отношению к потенциальным конкурентам, прорывались через приросшую к его лицу маску 'настоящего американского офицера, демократичного генерала, в общем, 'старины Дуга''. Актером Макартур был первоклассным — но стресс, дополненный изрядной дозой виски, повлиял на убедительность его игры.
Начальник штаба доложил свой план, упирая на то, что им представляется возможность рассчитаться за погибших американских парней — таким образом, он давал Макартуру возможность сделать себе нужное 'паблисити', или, как выразился бы на его месте японец, 'сохранить лицо'. Дуглас внимательно изучил план — все же он был кадровым офицером, с огромным опытом службы — и внес в него ожидаемое начальником штаба дополнение, заключавшееся в том, что авиакрыло В-25, базировавшееся на аэродроме Дарвина, должно было утром ударить по Соронгу; после этого он утвердил план. Начальник штаба, отдав честь, отправился на узел связи — ему надо было поставить задачу летчикам на утро; на месте Макартура он бы перенацелил на Соронг В-24, поскольку при бомбежке японского флота от стратегических бомбардировщиков все равно толку не предвиделось, а вот площадную сухопутную цель они бы перемешали с землей наилучшим образом, но спорить с командующим было бесполезно, когда речь шла о его саморекламе.
В эту ночь не спали и в Перл-Харборе: в кабинете Нимица пил уже Бог весть какую по счету чашку кофе не спавший вторые сутки человек, в котором нетрудно было узнать вице-адмирала Локвуда. Нимиц делал символические глотки — он уже не мог пить кофе, организм попросту не принимал таких доз кофеина — а Локвуд потреблял кофе, как его подводные лодки — солярку; создавалось впечатление, что кофе служит 'горючим', на котором работает мозг одного из лучших интеллектуалов среди американских адмиралов.
— Что же Вы скажете, Чарльз? — спросил Нимиц, терпеливо дождавшийся, пока Локвуд допьет свой кофе.
— Похоже, что у нас есть шанс, Честер — Локвуд работал как тысяча негров на плантации, как, впрочем, и его штаб, начиная с 'Черного дня Тихоокеанского флота', проклятого 11 октября; именно он первым просчитал дальнейшие действия японцев и предложил вариант ответного удара.
Нимиц внимательно слушал командующего подводными силами — после того, как вечером 11 октября Локвуд уверенно предсказал удар самураев по 7-му флоту (положим, это было вполне ожидаемо); два варианта сражения у Биака — или поражение Карпентера, но с тяжелыми взаимными потерями (этот вариант Чарльз, впрочем, как и сам Нимиц, считал наиболее вероятным), или разгром 7-го флота, в том случае, если Одзава придумает что-то нестандартное, а Карпентер с Макартуром не смогут парировать его ходы, действуя строго 'по учебнику'; и, как завершение сражения — отход Одзавы в метрополию, при наличии у него изрядного количества поврежденных кораблей, под ударами армейской базовой авиации. Вот здесь и скрывался шанс Тихоокеанского флота на реванш — Одзава будет вынужден идти в Курэ, главную базу японского флота, с ее ремонтными мощностями, чтобы без промедления начать хотя бы первоначальный ремонт своих кораблей; и у него неизбежно будут тяжелые потери в эсминцах, не говоря уже о заметном снижении эскадренной скорости Мобильного Флота и 'пещерном уровне' японской ПЛО.
Нимиц умел доверять людям, доказавших, что они достойны его доверия — собственно, других он в своей команде и не держал. Ночью с 11 на 12 октября все субмарины, оперировавшие у берегов Японии и шедшие туда, за исключением исчерпавших автономность, получили приказ идти к Курэ. Командующий флотом отдал этот приказ, понимая, что его карьера висит на волоске — но прослуживший большую часть жизни в подплаве Честер Нимиц умел рисковать не только своими подчиненными, но и собой.
События 20 октября лишний раз доказали правоту Локвуда — никто не ждал атак смертников от летчиков палубной авиации, но именно они оказались той 'гирькой на весах', которая позволила Одзаве превратить возможное поражение Карпентера в разгром. Возможная реакция Макартура и вовсе не вызывала ни малейших вопросов — то, что этот самовлюбленный карьерист бестрепетно пошлет подчиненных на убой ради рекламы себя любимого, после Филиппин не подлежало сомнению.
