Боя, по совести говоря, не было — было методичное уничтожение японцев. Считанные пулеметы, еще оставшиеся у японцев, как правило, успевали дать по одной, редко когда по две, очереди — на их позиции, сразу после обнаружения, прилетал снаряд или мина самоходки. Японских солдат прижимали к земле пулеметно-автоматным огнем, не давая поднять голову — и забрасывали гранатами. Через полчаса все было закончено — Камышовый перевал был взят.
Бой у Чертова моста был еще короче — и значительно проще по замыслу. Никаких тактических изысков не было, да и в них не было никакой необходимости — просто на прямую наводку были выведены две СУ-54-150, которые расстреляли осколочно-фугасными снарядами пулеметные и минометные позиции японцев. Их сменили четыре 'Вирбельвинда', огнем своих счетверенных 20-мм автоматов прижавших японцев к земле — а, тем временем, за огневым валом, поставленным минометчиками, в атаку пошла инженерно-штурмовая рота полка. Через неполных 20 минут и мост, и тоннель были взяты.
К 14.00 2-й полк вышел к станции Футомата. Там повторилась история Камышового перевала — сначала массированная атака авиации, потом — методичный огонь мортир и полковых минометов дивизиона буксируемой артиллерии, корректируемый авиационными разведчиками. Потом последовала атака морской пехоты, вслед за огневым валом, на уже подавленную японскую оборону. Тут, впервые на Сахалине, была отмечена обреченность в действиях японцев — они пытались отбиваться, но, у многих солдат ожесточенность сменилась обреченностью, произошел некий моральный надлом, не путать с трусостью, это другое явление. Впервые было довольно много сдавшихся в плен солдат — почти сотня человек.
Как сказал начальнику разведки полка пленный не кадровый ефрейтор, призванный школьный учитель (такая практика была в реальности — в Императорской Армии призванным мелким чиновникам, школьным учителям обычно присваивали звание ефрейтора, что было изрядной привилегией по японским меркам В.Т.): 'Вы, росиадзины, подобны волне цунами, накатывающейся на Империю Ниппон — даже сыны Ямато не могут бороться против непреодолимой силы, поскольку есть предел человеческих сил, установленный Богами. Человек не может быть равен Богам'.
Это было очень хорошим признаком — если у японцев, пусть не у всех и не везде, начался моральный надлом, то, это резко увеличивало наши шансы успешно завершить Южно-Сахалинскую наступательную операцию в кратчайшие сроки и с минимальными потерями.
Поздно вечером 4 мая передовой отряд 2-го полка, состоявший из инженерно-штурмовой роты и 1-й роты 2-го батальона, усиленных батареей СУ-54-150 и двумя ЗСУ, захватил станцию Осака, после символической перестрелки с местными ополченцами. С японской стороны было сделано 15-20 выстрелов из винтовок — наш ответ состоял из очереди, сделанной ЗСУ по посту на въезде на станцию. После чего наши бойцы рявкнули наскоро выученное по разговорнику 'Сдавайтесь' через самодельный громкоговоритель — как позже рассказывал старший сержант, командир ЗСУ, стоило немалого труда не прокричать привычное 'Хенде хох!'.
Дальше наши бойцы действовали согласно только что полученной инструкции: первым делом они отловили начальника станции и заместителя начальника местного ополчения — начальник, как выяснилось, погиб на посту, во время перестрелки — и, приказали ополченцам сдать оружие, а жителям собраться в центре поселка.
Каких-то особых мер убеждения для местного японского начальства не понадобилось — хватило поднесенных под нос автоматных стволов и вытащенных из ножен финок.
После этого местное начальство кое-как прочитало присланный из штаба ТОФ текст, составленный флотскими разведчиками — что отныне Советский Союз является властью в данном населенном пункте, и, следует добросовестно выполнять его распоряжения. Одним из пунктов распоряжений был запрет на самоубийства — это было сделано специально, чтобы не акцентировать внимание японцев на этом, поскольку даже опытные японисты не брались точно сказать, что придет японцам в головы, когда они осознают, что варвары запрещают им умереть за Божественного Тэнно. А так была неплохая возможность, что занятые выполнением повседневных обязанностей, и, вдобавок испытывающие понятное человеческое облегчение от того, что кончать жизнь самоубийством не нужно, японцы не будут акцентироваться на этом моменте.
Переночевав в Осаке, и, дождавшись поутру подхода основных сил полка, передовой отряд начал марш на Тойохару (ныне южно-Сахалинск). По пути морские пехотинцы соединились с воздушными десантами из состава ОМСБОН НКВД и ВДВ, высаженными 1-3 мая — их задачей был захват мостов и тоннелей, с недопущением их подрыва японцами. Воздушные десантники доложили, что попытки отбить захваченные объекты были — но, ни разу в них не участвовала хотя бы кадровая рота; всегда это был взвод или пара отделений, усиленных ополченцами. Это подтверждало сведения, добытые авиаразведкой — гарнизон Тойохары, в составе примерно двух батальонов, увлеченно зарывается в землю, совершенствуя уже имеющуюся оборону. Имелось также и многочисленное ополчение — это было ожидаемо, как-никак Тойохара была не только административным, но и экономическим центром Южного Сахалина, его главным транспортным узлом.
Оборона, кстати, была вполне приличной — подступы к городу были перекрыты десятками ДЗОТ, дополненные траншеями и блиндажами, были оборудованы завалы и поставлены минные поля. Японцы, как это им было свойственно, грамотно использовали местность — город находится на равнине, в окружении сопок. По сопкам и строилась основная линия обороны — но, сделанные летчиками фотографии показывали, что укрепляется и сам город: на улицах строились баррикады, в зданиях явно оборудовались огневые точки.
Против обыкновения, имелась неплохая для японцев противотанковая оборона, помимо стандартных для них четырех 37-мм пушках (по штату, в японском пехотном батальоне был взвод ПТО — два 37-мм или 47-мм орудия Прим. Ред.), заключавшаяся в трех батареях 75-мм зенитных пушек (всего 12 орудий Прим. Авт.), поставленных на прямую наводку.
Естественно, с СУ-54-150 эти зенитки бороться не могли — теоретически, они могли пробить борт или корму с небольшой дистанции, но, ждать таких грубых ошибок от наших опытных экипажей не приходилось. Но для легких 'Ос', что в противотанковом, что в минометном варианте, и, для ЗСУ эти орудия были совершенно серьезной, весомой угрозой, поскольку надежно пробивали их противопульную броню на всех реальных дистанциях боя.
Имелась у гарнизона Тойохары и ПВО на малых высотах — авиаразведка обнаружила четыре 20-мм 'Эрликона', точнее, японские копии старой модели 'Эрликова'; и, восемь японских копий старой модели 12,7-мм пулемета Браунинга (М1921, в Императорской Армии модернизированная версия была принята на вооружение как 'Тип 1' Прим. Ред.).
В общем, нельзя не признать, что японцы сумели хорошо подготовиться. Их расчет был понятен — советские десантники оторвались от баз снабжения и аэродромов ударной авиации, истратили значительную часть боекомплекта, так что их огневые возможности должны были резко снизиться по сравнению с началом операции. Соответственно, десанту пришлось бы прогрызать японскую оборону, имея минимум возможностей для ее огневого подавления — это означало, как минимум, тяжелые потери десантников, как максимум — японцы получали возможность нанести поражение нашим морским пехотинцам.
Ошибка была классической для японцев — они либо 'меряли противника по себе', либо исходили из опыта прошлого, не учитывая того, что враг успел, учтя имеющийся опыт, измениться. В данном случае, они не знали, и не могли знать того, что при планировании Южно-Сахалинской наступательной операции был учтен японский опыт осуществления операций на Филиппинах и в Голландской Ост-Индии, заключавшийся в максимально быстром продвижении аэродромов к линии соприкосновения с противником. Ирония судьбы — Императорскую Армию на юге Сахалина громили, используя блестяще реализованный японцами в операциях на юге Тихого океана принцип 'Наступление есть перенесение линии действия авиации вперед'.
Японцы не знали того, что утром 3 мая в порту Маока уже разгрузили транспорты с металлическими настилами для оборудования ВПП полевых аэродромов, полученными по ленд-лизу — а в течение дня шла разгрузка иного военного имущества, необходимого для работы штурмовой авиадивизии; впрочем, это было вполне простительно, поскольку японская авиация на юге Сахалина уже отправилась к предкам. А с середины дня 3 мая два саперных полка и три БАО уже работали, оборудуя полевые аэродромы для 8-й гвардейской штурмовой авиадивизии 1-го гвардейского авиакорпуса 2-й ВА, на заранее выбранных площадках поблизости от Маоки. Вечером 4 мая первый из полков 8-й гвардейской шад перелетел на новый аэродром с прежнего, находившегося в окрестностях Советской Гавани.
Ошибались японцы и относительно состояния дел с боеприпасами у десантников — наши моряки не зря работали, как проклятые, инвентаризуя и перебрасывая на Тихий океан пригодные к эксплуатации немецкие и итальянские транспорты. Один из этих пароходов вечером 3 мая доставил в Маоку груз боеприпасов и ГСМ. Тут кстати пришелся и захваченный у японцев подвижной состав — часть грузов удалось перебросить по железной дороге, естественно, заменив японских железнодорожников на советских. Проблем, конечно, при этом было 'выше крыши' — наши машинисты не знали профиля пути, им приходилось иметь дело с незнакомой техникой, надо было принимать во внимание опасность диверсий. Но наш батальон железнодорожных войск, высаженный в Маоке вечером 2 мая, блестяще справился с поставленными задачами — уже утром 4 мая первый эшелон с боеприпасами и горючим ушел к морским пехотинцам 2-го полка, шедшим к Тойохаре. Ранним утром 5 мая началась его разгрузка на станции Осака.
Это позволяло прорвать оборону — но не решало проблемы с штурмом самого города. Разведчики не знали точной численности ополчения, но, предполагали, что оно насчитывает не меньше полутора-двух тысяч человек — а если японцы стянули в город ополченцев из окрестных городков и сел, то в Тойохаре вполне могли быть и все три тысячи ополченцев.
Несколько упрощая, штурм по привычной нам по Торо и Маоке схеме, в Тойохаре выглядел бы так — штурмовики нанесли бы массированный удар, уничтожив японскую оборону на выбранном для прорыва участке; полковая и батальонная артиллерия подавила бы уцелевшие огневые точки; полк бы прорвался в город — и завяз бы в боях за каждый дом с ополченцами. Японское командование тем временем могло снять подразделения с не атакованных нами участков — и, или попытаться ударить по флангам полка, или, что еще хуже, ввести их в город, усилив оборону. Хлопот добавляли и городские здания — сама планировка города была удобна для штурмующих, линейное расположение, ориентированное на север-юг, широкие улицы, позволяющие без особых трудностей использовать бронетехнику — но, вот капитальные здания, построенные под явным влиянием европейского опыта, легко превращались в самые настоящие укрепления. Хорошо хоть оконные проемы в них были широкими. Таким образом, штурм превращался в кровопролитный, затяжной бой за каждый дом — а опыт, полученный при штурме Маоки, заставлял ждать ожесточенного сопротивления, буквально до последнего человека. Между тем, отсутствие аэродромов подскока вблизи города резко снижало возможности авиационной поддержки — вылеты шли бы с большими интервалами, составлявшими не менее трех часов.
Нет, 2-й полк морской пехоты все равно взял бы Тойохару — даже в таких условиях, вот только потери бы при этом были бы такими, что часть пришлось бы отправлять на переформирование.
Вывод был прост — штурм следует отложить, сосредоточить превосходящие силы — и штурмовать столицу губернаторства Карафуто такими силами, что у японцев физически не будет возможности нанести нам тяжелые потери.
Это было реально — Отомари к этому времени уже был взят, морская пехота, поддержанная гвардейцами Катукова и Чуйкова, уже закреплялась на берегах пролива Лаперуза, две истребительные дивизии флота уже перелетели на захваченные японские аэродромы, а подвижная группа 16-й армии уже прошла две трети пути от границы до Отомари, сбивая малочисленные японские заслоны. Так что пара дней ничего не решала — можно было позволить себе редкую на войне роскошь подготовиться наилучшим образом.
Короткие переговоры со штабом 2-го Дальневосточного фронта завершились быстро — командующий фронтом, генерал армии Пуркаев, согласился с нашими доводами. Еще через час 7-й моторизованной и 2-й гвардейской ШИСБр, бригадам тяжелых танков и САУ, ушел приказ — следовать к городу Тойохара, и, совместно с морской пехотой, взять город штурмом.
Мы же пока занялись усилением авиационной группировки — понятно было, что взять город целым и невредимым в любом случае не удастся, поэтому следовало сделать все возможное, чтобы к началу штурма осталось как можно меньше боеспособных японцев.
Вариантов действий было немного — можно было снести город вместе с линией укреплений, действуя в стиле американцев, чего нам категорически не хотелось, поскольку нам нужен был этот город, но не сомнительная слава убийц мирных жителей; а, можно было обработать тяжелыми бомбардировщиками укрепления на сопках, потренировавшись в проведении ковровых бомбардировок — это позволяло сократить японские кадровые части, или же, если японское командование отведет свои части в город, не желая их уничтожения, позволяло занять командные высоты без боя, что тоже было очень неплохо.
В 15.00 с аэродромов Советской Гавани и Ванино поднялись в воздух бомбардировщики Хе-277 3-го гвардейского Сталинградского и 4-го гвардейского Гомельского бомбардировочных авиакорпусов дальнего действия, переданных АДД в оперативное подчинение ВВС ВМФ. Всего в вылете участвовало 228 тяжелых бомбардировщиков, шедших с полной загрузкой.
В 16.00 над японской линией обороны появились пикировщики Пе-2И 202-й и 219-й бомбардировочных дивизий 4-го бомбардировочного авиакорпуса 2-й ВА, нанесшие точечные удары по выявленным разведкой артиллерийским позициям, позициям зенитной артиллерии и пулеметов, ДЗОТ. Через полчаса их сменили два полка штурмовиков 8-й гвардейской шад, расстрелявшие пушечно-пулеметным огнем и РС японские траншеи. Японский командир действовал предсказуемо — он решил, что вслед за атаками фронтовой авиации последует штурм, и, вывел на позиции личный состав из укрытий. К 17.00 прибыли стратегические бомбардировщики — и отбомбились ФАБ-100 с высоты в 1000 м, поскольку японская ПВО была подавлена.
Наши морские пехотинцы потом вспоминали, что зрелище было жуткое — идущие на небольшой высоте тяжелые бомбардировщики издавали рев, подобный гулу десятков груженых железнодорожных составов, и, из них буквально сыпались бомбы. Бомбежка с малой высоты, безопасная в условиях подавленного ПВО, позволила свести к минимуму неизбежное рассеивание авиабомб — так что японцев действительно накрыл самый настоящий 'бомбовый ковер'. Как потом говорили на допросах пленные японцы: 'Это был ужас — земля ходила ходуном, как при землетрясении, воздух спрессовывался ударными волнами — и сбивал бегущих людей, как удар автомобиля, свистели осколки — и не было не только возможности выжить, но и нанести хоть какой-то урон вам. Мы не могли противостоять вашей силе — мы могли только умереть'.
