На следующий день от меня потребовали сдать тайник с карабинами. Я выполнил и это требование — советские контрразведчики, в сопровождении своей группы поддержки, вывезли меня в лес, я указал тайник, объяснил, что он не заминирован, рассказал, что и как надо делать. Должен отметить стиль работы русских — мне не угрожали, не пугали страшными карами, просто отвели на сотню метров от тайника, так, чтобы я с гарантией не попал под взрыв; но, по глазам русских было ясно, что если там окажется какой-нибудь сюрприз, то меня ждут не самые приятные переживания в жизни. Русский сапер тщательно проверил все — и, после этого русские вскрыли тайник, соблюдая все меры предосторожности. Было видно очень опытных людей, сталкивавшихся с самыми разнообразными сюрпризами, от обычной мины в деревянном корпусе, поставленной на неизвлекаемость, до смазанных ядом заостренных колышков, пристроенных в тайнике. Само собой разумеется, изъятие прошло без проблем — эти изношенные карабины мне в любом случае были не нужны, благо в других тайниках ждало своего часа куда более современное оружие.
После этого меня два дня держали в камере — точнее, в помещении, приспособленном под камеру — при городской комендатуре. Жаловаться на плохое обращение не было оснований — кормили меня три раза в день, судя по всему, с русской армейской кухни. Еда была непривычная — именно тогда я впервые попробовал гречневую кашу с тушенкой — но, после тех червей и пауков, которых мы ели на тренировках по выживанию в джунглях, жаловаться на русскую кормежку, грубоватую, но очень сытную, было бы непростительной неблагодарностью. На допросы меня не вызывали — ну, это было очевидно, контрразведчики проверяли мои показания.
Непривычное безделье закончилось на третий день — меня вызвали на допрос, еще пару раз прогнали по ключевым моментам, немного припугнули, а, затем, поинтересовались моими планами на дальнейшую жизнь под русской оккупацией. Ход мыслей моих визави был понятен — обычный солдафон, ничего интересного, но, проверить его еще раз не помешает. Я честно ответил, что умею ловить преступников — но, вряд ли русские возьмут меня в свою полицию. По глазам контрразведчиков стало ясно, что я попал в цель — нет, полицейские им были нужны, но, брать на службу пусть отставного, но офицера элитной части, они явно не хотели. Призадумавшись, я добавил, что могу работать грузчиком, могу водить грузовик, разбираюсь в моторах, в юности подрабатывал в рыбацкой артели — в общем, работу я себе найду.
Судя по реакции русских офицеров, последний вариант их устроил больше других — подпускать меня к мало-мальски серьезным объектам они явно не хотели, а в рыбацкой артели я буду в отдалении и от порта, и от железнодорожной станции, и от автомобилей. Задерживать меня оснований не было — а рабочие руки русским сейчас были необходимы.
Десант в Маока, продвижение десантников, высаженных в Маока, вглубь Сахалина, и взятие Тойохары.
План Южно-Сахалинской наступательной предусматривал высадку второго тактического десанта, значительно более крупного, чем десант в Торо, в крупном порту Маока (ныне г. Холмск Прим. Ред). Город надо было брать — и брать быстро, в противном случае он мог стать базой для развертывания переброшенных из японской метрополии войск, усиливавших сахалинскую группировку.
И снова надо сказать спасибо нашим разведчикам — мы точно знали, что основой гарнизона Маока являются два кадровых пехотных батальона 88-й пд, усиленные артиллерией и минометами; знали и о подготовленной полевой обороне города и порта. Имелось в городе и ополчение — но, нас оно беспокоило намного меньше, чем неплохо подготовленные и относительно прилично вооруженные кадровые части.
Отлично поработала авиаразведка — сделанные летчиками фотографии не только вскрывали почти всю систему обороны Маоки, но и позволили точно установить местонахождение казарм японской пехоты. Самое главное, летчики обнаружили находящийся в порту легкий крейсер 'Китаками' (тип 'Кума', корабль устаревший, но способный доставить немалые неприятности десанту — 7000 т водоизмещения, 4 127-мм пушки, несколько десятков 25-мм зенитных автоматов Прим. Авт.)
С учетом важности Маоки для ее захвата были выделены крупные силы — в первом эшелоне десанта шли 1-й и 2-й полки морской пехоты (без 1-го батальона и одной батареи СУ-54-150, высаживавшихся в Торо); во втором эшелоне шла 113-я стрелковая бригада (без одного батальона, также высаживавшегося в Торо).
Для высадки десанта были выделены 54 БДБ для пехоты, 50 танкодесантных БДБ для бронетехники и артиллерии на механической тяге, еще 20 БДБ загрузили военным имуществом, прежде всего, боеприпасами и продовольствием — был вполне возможен вариант, при котором японцы попытаются отбить Маоку, высадив свой десант. Огневая поддержка десанта была возложена на дивизион тяжелой артиллерии БДБ — проще говоря, на 6 БДБ в варианте судна артиллерийской поддержки, каждая из которых была вооружена двумя 152-мм гаубицами-пушками МЛ-20.Прикрытие десанта осуществляли два дивизиона сторожевиков, бывших итальянских миноносцев 'Спика' — всего 9 неплохих эскортных кораблей, перевооруженных 88-мм немецкими универсальными пушками.
План операции предусматривал нанесение мощного удара пикировщиками 2-й ВА по казармам японской пехоты, японским артиллерийским и минометным позициям; бомбардировщики-носители высокоточного оружия и пикировщики Особого авиакорпуса должны были заняться японским крейсером — а, если в Маоку придут и другие японские корабли, то и ими.
Под прикрытием артиллерийского огня и поддержке авиации, два сторожевика должны были высадить передовую группу десанта, состоявшую из двух инженерно-штурмовых рот, прямо на причалы порта. Затем должны были высадиться остальные морские пехотинцы. После овладения городом, должны были высадиться части 113-й стрелковой бригады. Затем, планировалось расширить плацдарм плацдарм до железнодорожных станций Томамай и Атакай, в направлении Тойохара (ныне Южно-Сахалинск Прим. Авт.). После этого планировалось развивать успех — 113-я стрелковая бригада частью сил должна была наступать по побережью на Хонто (ныне — Невельск Прим. Авт.), 2-й полк морской пехоты (без 1-го батальона) должен был захватить важные железнодорожные станции Футомата (ныне Чапланово Прим. Авт.) и Осака (ныне Пятиречье Прим. Авт.), наступая через Камышовый перевал; самая важная задача была поставлена 1-му полку морской пехоты — наступать вдоль железной дороги на Отомари (ныне Корсаков Прим. Авт.), на соединение с высаживавшимся в Отомари оперативным десантом.
Вечером 30 апреля десантное соединение вышло из Советской Гавани, под мощным истребительным прикрытием — мы учитывали возможность того, что японцы могут попытаться ударить первыми по нашим десантным соединениям.
В 5.00 утра 2 мая пикировщики Пе-2И 202-й бомбардировочной дивизии 4-го бомбардировочного авиакорпуса 2-й ВА поприветствовали гарнизон Маока — в соответствии с планом операции, удары были нанесены по казармам пехоты, артиллерийскому парку, ключевым оборонительным позициям.
В это же время над портом выходили на боевой курс До-217 полка носителей высокоточного оружия Особого авиакорпуса — крейсеру 'Китаками' пришлось стать первым японским тяжелым кораблем, которому предстояло ответить за кровь наших дедов, пролитую в Порт-Артуре и Чемульпо, Желтом море и при Цусиме. По отзывам летчиков, пришвартованный к причалу крейсер стал намного более легкой целью, чем маневрировавшие условные цели на Ладоге — впоследствии выяснилось, что 'Китаками' получил 9 прямых попаданий Х-1400 и, как минимум, 5 близких разрывов, гидродинамическими ударами разорвавшими обшивку корабля. Тяжелые бомбы, рассчитанные на поражение линкоров и тяжелых авианосцев, буквально разорвали на части старый легкий крейсер, да и взрыв артиллерийских погребов добавил японцам огоньку — когда после войны ЭПРОН поднимал крейсер, чтобы расчистить гавань Холмска, выяснилось, что 'Китаками' разорван на четыре части.
Страховавшим 'Дорнье' — все же высокоточное оружие тогда было не проверено в деле — пикировщикам пришлось бомбить запасные цели в городе, поскольку было понятно, что крейсеру пришел конец.
Тем временем в гавань ворвались два сторожевика с передовой группой десанта. Самой большой их проблемой стала швартовка с ходу — разрозненный огонь растерявшихся, немногочисленных японцев был подавлен меньше, чем за минуту, огнем бивших прямой наводкой корабельных орудий главного калибра и зенитных автоматов. Менее через двадцать минут причалы и примыкавшие к ним портовые сооружения были захвачены — и началась выгрузка главных сил первого эшелона десанта.
К чести японских солдат и офицеров, служивших в частях, дислоцированных в Маоке, надо заметить, что они не дрогнули в том огненном аду, который мы им устроили. Больше половины личного состава кадровых частей погибли и были тяжело ранены еще в первые минуты войны, под бомбами наших пикировщиков. Из уцелевших японцев многие были ранены или контужены — но они сумели организоваться, занять не до конца разрушенные позиции, и, более того, удерживать город почти два часа. Это очень много — если учесть то, что они дрались неполным батальоном, поддержанным ополченцами, против почти двух полков наших 'морских дьяволов', поддержанных артиллерией и самоходками, под огнем тяжелых гаубиц-пушек БДБ огневой поддержки и корабельных пушек сторожевиков.
К 8.30 утра город был взят — и наши войска начали развивать успех. Строго говоря, в течение 2-3 мая наши части наступали в оперативной пустоте — гарнизон Маоки был уничтожен почти полностью, а японские части, находившиеся в глубине острова, далеко не сразу смогли занять оборону на пути наших наступавших войск.
Если наступление 113-й бригады на небольшой, но хорошо оборудованный порт Хонто (это был первый из незамерзающих портов Сахалина Прим. Авт.) проходило без особых сложностей — дорога вдоль побережья была не прикрыта японскими частями, а, сам город оборонялся ротой регулярной пехоты, ополченцами и курсантами-старшекурсниками местного кадетского училища, почти не имевшими тяжелого вооружения. Поэтому импровизированная оборона японцев на этом направлении легко была подавлена артиллеристами 113-й бригады, поддержанными дивизионом БДБ огневой поддержки, после взятия Маоки приданных 113-й стрелковой бригаде; и, с минимальными потерями с нашей стороны, прорвана пехотой. Хонто был взят 4 мая.
Иначе складывалась обстановка в глубине Сахалина — создавалось такое впечатление, что к утру 3 мая кто-то из японских ответственных командиров осознал масштаб катастрофы, постигшей японскую группировку на острове, и, поняв, что побережье уже потеряно, решил удержать ключевые позиции хотя бы в центральных районах Южного Сахалина. В той ситуации это было условно правильное решение — транспортная связность Южного Сахалина, за счет построенной японцами густой сети автомобильных и железных дорог, была весьма высока, так что японские части, при условии удержания ими ключевых позиций в глубине острова, могли стать источником изрядных хлопот для наших войск, даже при небольшой численности. Другое дело, что этот генерал, судя по всему, даже приблизительно не знал состава сил и средств, привлеченных нами для осуществления Южно-Сахалинской операции — иначе бы он понимал, что японские части обречены в любом случае, вопрос лишь в том, будут они уничтожены двумя-тремя сутками раньше или позже. Хотя, возможно, этот командир рассчитывал таким образом выиграть время для организации авиационного наступления на Сахалин, или, даже, для высадки контрдесанта. В этом случае он все сделал правильно.
Японские части, переброшенные из центральных районов острова, срочно усилили оборону Камышового перевала, пока что занимаемую пехотной ротой. Изначально это была обычная полевая оборона, усиленная двумя ДЗОТ, просто расположенная в очень удобном для обороны месте. Теперь там окапывался пехотный батальон, среди штатного вооружения имевший две 70-мм мортиры и две 37-мм противотанковых пушки.
Второй японский батальон частью сил (одна рота Прим. Авт.) занимал оборону в тылу позиций на Камышовом перевале, у Чертова моста, частью сил — на господствующих высотах у станции Футомата.
Замысел японского командования был совершенно логичен и верен — если бы они имели дело с Красной Армией, так сказать, образца 1939 года — обходной маневр на Камышовом перевале был практически невозможен, а, при лобовой атаке японский батальон вполне мог несколько суток держать оборону против вчетверо-впятеро больших наших сил. Батальонные орудия вполне могли обеспечить противотанковую оборону против легких танков — на Халхин-Голе они успешно жгли Т-26 и БТ-5; несомненно, японцы это помнили.
Штурм Чертова моста и находящегося за ним железнодорожного тоннеля также занял бы немало времени и стоил бы большой крови — если рассчитывать на РККА-39.
Ну и 'на закуску' была бы неплохо подготовленная оборона на господствующих высотах у станции Футомата — японцы лихорадочно строили блиндажи, оборудовали пулеметные и минометные позиции, оборудовали завалы перед позициями поставленных на прямую наводку батальонных орудий (в полном соответствии с японским Уставом — у них не было практики массированного использования ПТО, их предполагалось использовать по одному или два (взвод), или, максимум, шестиорудийной батареей, но, Устав требовал либо минировать подходы к позициям ПТО, либо оборудовать завалы, либо использовать естественные препятствия, либо все вместе В.Т.).
Собственно, японский командир и его штаб допустили только одну ошибку — они рассчитывали на Красную Армию времен Халхин-Гола, но не на полк элитной морской пехоты, пусть и неполного состава, с опытом Великой Отечественной войны и оснащением образца 1945 года.
Этой ошибки оказалось достаточно.
Морские разведчики Балтийского авиакорпуса провели аэрофотосъемку японских позиций — и к утру 4 мая штаб 2-го гвардейского штурмового авиакорпуса 2-й ВА получил точные схемы японских позиций. Дальше была обычная боевая работа по Уставу.
Утром 4 мая японскую пехоту, окопавшуюся на Камышовом перевале, навестили наши штурмовики, прилетевшие с аэродромов под Ванино — тут оказались как нельзя более кстати и большая дальность штурмового варианта ФВ-190, и их мощное пушечное вооружение. Затем их сменил полк Пе-2И, разбомбивший и оба ДЗОТ, и артиллерийско-минометные позиции.
Следующим 'номером концертной программы', подготовленной нашими воинами для самураев, стала артиллерийская подготовка, проведенная полковым дивизионом буксируемых орудий — 6 немецких 150-мм мортир и 18 наших 120-мм минометов, огонь которых корректировался тремя экипажами авиационной разведки, методично перепахали то, что еще осталось целым в японской обороне после поработавших на славу летчиков. Впрочем, этого целого было немного.
И только после этого уцелевшие японские солдаты и офицеры услышали 'Полундра!' — и увидели поднявшихся в атаку морских пехотинцев 2-го и 3-го батальонов, поддержанных легкими и средними самоходками.
