— Мистер президент, Вы не могли бы изложить свою точку зрения подробнее? — попросил Стеттиниус; впрочем, сторонний наблюдатель, случись такому каким-то чудом оказаться в гостиной особняка Рузвельта, легко бы заметил крайнюю заинтересованность всех гостей в продолжении монолога президента.
Рузвельт мысленно поздравил себя — ему удалось пробить броню консерватизма хозяев США, суметь заинтересовать их сутью проблемы. Лично его интересы это уже задевало в минимальной степени — Франклин Делано Рузвельт все более явственно чувствовал близкое присутствие 'дамы с косой'; и он понимал, что никто не станет объявлять его сумасшедшим, или как-то иначе наносить ущерб его репутации. Но он считал своим долгом сделать все возможное для успешного продолжения начатого им дела, пусть завершать его и придется преемнику. А для этого надо было убедить элиту США в реальности угрозы, чтобы преемник не потерял драгоценное время и материальные ресурсы на парирование второстепенных угроз, упустив из виду настоящую опасность. Сейчас все зависело от него.
— Одним из примеров эффективности русской организации может служить система внедрения изобретений — если у нас изобретатель сначала патентует свое открытие, а потом начинает искать бизнесмена, которого может заинтересовать его изобретение; разумеется, на этом пути ему приходится преодолеть массу препятствий, не говоря уже о том, что у нас патент часто выкупают для того, чтобы не ставить под угрозу налаженный производственный процесс, то у русских все иначе — там официально объявлено, что русские изобретатели добровольно передали все права на свои патенты государству (было в РеИ — в конце 30-х, если не ошибаюсь В.Т.). Несколько отвлекаясь от темы, могу только выразить свое восхищение византийским коварством авторов этой операции по дезинформации всех заинтересованных разведок — естественно, из этого был сделан логичный вывод о резком снижении активности русских изобретателей; ведь никто не захочет расставаться с плодами напряженного труда, не получая никакого материального вознаграждения, не так ли, джентльмены?
— На самом деле все обстоит с точностью до наоборот, господа — в России быть изобретателем не только почетно, но и очень выгодно. Некий русский завод производит какую-то продукцию — это может быть все, что угодно, от мужских костюмов до танков — и кто-то изобрел, как удешевить продукцию, при сохранении ее параметров; это обязательное условие (здесь и ниже описывается реальная социальная технология управления творчеством, существовавшая в сталинские времена — она была ликвидирована Хрущевым В.Т.). Значительная часть экономической выгоды выделяется на материальное поощрение — нам не удалось выяснить, какая именно (в РеИ в разных отраслях было по-разному — но, всегда это была весомая часть экономического эффекта В.Т.); половина этих денег поровну делится между изобретателем и менеджером, осуществлявшим внедрение — вторая половина поровну делится между всеми работниками предприятия, от директора до уборщицы (не всегда это была половина — но, в остальном, соответствует РеИ В.Т.).
— Члены 'мозгового треста' подготовили обзор о методах организации и управления русской промышленностью, сделанный на основе информации, добытой разведкой — он будет предоставлен в Ваше распоряжение — спокойно 'вбил очередной гвоздь в гроб' Рузвельт.
Настроение гостей президента ухудшилось еще сильнее, чем пять минут назад — сказанное Рузвельтом означало, что, во-первых, в России не изобретатели ищут менеджеров, способных внедрить их изобретение, а менеджеры ищут и всячески поддерживают тех, кто способен изобрести что-то полезное, поскольку это выгодно лично им; во-вторых, нет противоречий между основной массой работников и немногочисленными умниками — наоборот, они пользуются поддержкой всех сотрудников, поскольку результаты их деятельности самым приятным образом отражаются на содержимом карманов всех и каждого; в-третьих, внедрение происходит с максимально возможной скоростью — по вышеуказанной причине. Помимо этого, из сказанного Рузвельтом следовало и наличие конкурентности в советской экономике — ведь то предприятие, которое сможет выпустить более дешевую продукцию равного качества, сможет больше заплатить своим сотрудникам. В общем, представление об исключительно административном регулировании советской промышленности, заведомо менее эффективном, чем капиталистическая конкуренция, отступала под давлением новых фактов.
— Пока этот метод применяется далеко не на всех русских предприятиях (в РеИ решение о повсеместном внедрении этой социальной технологии было принято в начале 1941 года — естественно, сделать успели немногое; массовое внедрение состоялось после войны В.Т.) — и не используется в сельском хозяйстве — сообщил собравшимся Рузвельт — и сделал паузу, давая возможность гостям задать вопросы.
— Простите, сэр, если я Вас правильно понимаю, то Вы хотите сказать, что сочетание финансовой системы, оптимизированной для наиболее полного использования имеющихся ресурсов, системы управления производством, всячески поощряющей внедрение инноваций, не говоря уже о росте квалификации сотрудников и улучшении качества продукции, дополненных имперской идеологией, позволят русским в обозримом будущем переиграть Америку экономически (это не фантастика — в конце 40-х — 50-х годах в США на полном серьезе спорили о том, когда именно СССР превзойдет США экономически — к началу 70-х или позже В.Т.)? — уточнил Даллес.
— Вы меня совершенно правильно поняли, Аллен — кивнул Рузвельт — дело не только в том, что у нас рост экономики на 5% в год считается недурным, а у русских в течение прошлого десятилетия 20% рост был нормой (соответствует РеИ — СССР является абсолютным рекордсменом, в течение 30-х — 50-х годов, с перерывом на ВОВ, имевшим ежегодный 20% экономический рост В.Т.); проблема еще и в том, что при нынешнем положении дел мы довольно быстро достигнем предела роста нашей системы — предположительно, за 20-30 лет — после чего мы будем вынуждены либо искусственно поддерживать спрос, в той или иной форме, либо отбирать рынки у наших союзников, либо и первое, и второе вместе; русские же, при том условии, что они сохранят и разовьют свою нынешнюю систему, достигнут предела роста тогда, когда полностью освоют территорию своей страны, что, как Вы понимаете, произойдет очень не скоро. Дополнительным фактором нашего истощения может стать бремя 'мирового жандарма', в том случае, если мы не сумеем компенсировать свои расходы своего рода 'налогом на демократию', взимаемым в той или иной форме — а русские ограничатся содержанием вооруженных сил, достаточных для обороны своей сферы влияния, и не станут ввязываться в авантюры, имеющие своей целью расширение сферы влияния ради самого расширения, а не ради приобретения выгод, окупающих расходы на расширение.
— Конечно, диспропорции в русской экономике еще весьма велики — прошедшие полтора десятилетия были временем ускоренного развития тяжелой промышленности, финансировавшегося за счет сельского хозяйства и, на первом этапе, снижения уровня жизни граждан — слегка 'подсластил пилюлю' Рузвельт — и, безусловно, ликвидация этих диспропорций займет немало времени и потребует существенных инвестиций.
— Вы говорите страшные вещи, Франклин — мрачно констатировал аристократ — сохранение 20% роста в России означает увеличение экономического потенциала в пять раз за десять лет. Называя вещи своими именами, за десять лет они резко сократят разрыв — если сейчас мы превосходим их экономически в пять раз, считая соотношение экономических потенциалов США и СССР, то при нашем ежегодном пятипроцентном росте разрыв будет лишь полуторным; и будет сокращаться и далее.
— Вы совершенно правильно меня поняли — кивнул Рузвельт — единственно, я думаю, что у нас все-таки больше времени: русским придется увязывать экономики своей сферы влияния в единое целое — и маловероятно, что такая интеграция займет меньше двух десятилетий; им придется нарабатывать культуру производства, чтобы на равных конкурировать с товарами старых промышленных держав на рынках потребительской продукции (и это не фантастика — в конце 40-х западные промышленники всерьез опасались того, что СССР займется экспансией на мировом рынке автомобилей В.Т.); им придется всерьез заниматься сельским хозяйством и легкой промышленностью. Кроме того, я рискну предположить, что по мере роста их потенциала темпы роста все же несколько снизятся — в их нынешнем росте определенную роль играет 'эффект низкой базы'. Также, несомненно, и то, что им придется сохранить высокий уровень вложений в национальную оборону и безопасность.
— Я думаю, что Вы преувеличиваете масштаб русской угрозы, мистер президент — высказался давний противник Рузвельта Донован — даже при реализации Вашего сценария хорошо вооруженные нищие вряд ли смогут предложить более привлекательный образ жизни, чем наш.
— Вы не поняли Франклина, Уильям — Даллес сейчас вполне мог претендовать на то, чтобы считаться эталоном мрачности — их нынешняя нищета может остаться в прошлом, если они начнут тратить значительную часть своего экономического прироста на повышение уровня жизни населения. Несколько упрощая, в условиях, когда мы будем балансировать между стагнацией и кризисом, русские вполне смогут обеспечить своему населению средний уровень жизни, соответствующий уровню жизни нашего среднего класса.
— Простите, мне плохо в это верится, Аллен — нацеленный на достижение конкретного результата наиболее простыми путями Донован никогда не скрывал своей неприязни к утонченному интеллектуалу Даллесу, предпочитавшему обходные пути прямолинейной агрессии.
— Это Ваше право, Уильям — поморщился Даллес, считавший, что Доновану следовало бы чаще поощрять использование его подчиненными интеллекта, а не 'Кольтов' 45-го калибра — впрочем, при таком начальнике вряд ли УСС могло быть намного интеллектуальнее.
Наблюдая за своими гостями, Рузвельт констатировал достижение некоторого успеха — аристократ и Даллес восприняли его слова серьезно, осознав масштаб угрозы; судя по лицу Стеттиниуса, он склонялся к принятию этой точки зрения; военный и толстяк пока что не определились; Донован и 'ковбой' явно считали, что президент заигрался в интеллектуальные игры.
— Франклин, Вы по-прежнему считаете, что Сталин получает помощь из будущего? — уточнил толстяк.
— Вы можете предложить другую версию, логично объясняющую происходящее? — устало поинтересовался президент.
— Я просто хотел уточнить — и, если Вас не затруднит, не могли бы Вы изложить Ваше видение происходившего в будущем — попросил магнат машиностроения.
— Это только мои предположения, не подкрепленные фактами — предупредил Рузвельт, очень довольный тем, что толстяк задал этот вопрос — это значило, что он находится в шаге от того, чтобы принять точку зрения президента.
— Франклин, полагаю, всем присутствующим очевидно, что информации для анализа катастрофически не хватает — а в искусстве анализа Вам нет конкурентов — вежливо возразил толстяк.
— Ну что же — Рузвельт усилием воли подавил новый приступ головной боли — судя по тому, что к нам пришла русская, а не американская субмарина, Советы доминируют в будущем — или, что вероятнее, на руинах того мира. Раньше я считал, что возможен вариант примерного равенства сил в будущем; сейчас же, после того, как разведка докладывает о лютой ненависти, которую испытывает к американцам и мистер Лазарев, и члены его экипажа — заметьте, джентльмены, они ненавидят нас и кузенов сильнее, чем немцев, ненавидят так, как можно ненавидеть лишь смертельного врага, с которым не может быть мира, а возможна лишь бескомпромиссная война, с самого начала осознанно ведущаяся на уничтожение — рискну предположить, что в будущем была Третья Мировая война, основными участниками которой были мы и русские; более того, она была еще более беспощадной и ожесточенной, чем война между русскими и немцами.
— Сейчас невозможно сказать, какое именно развитие событий привело к началу войны — равновероятны два варианта. Согласно первому варианту, там русские тоже оказались среди победителей во Второй Мировой войне — но их победа не привела к тому, что они получили выигрышные стратегические позиции для послевоенного противостояния с нами. Конкретика может быть какой угодно — сейчас это несущественно — но, будучи загнаны в угол, они сделали ход отчаяния, устроив нам атомный Перл-Харбор. Поскольку Россия совсем не Япония, то понеся тяжелейшие потери от наших ответных ударов, они все же выиграли войну. Второй вариант еще хуже для нас — изначально имея худшие по сравнению с теперешними исходные позиции, русские сумели повернуть дело так, что события там развивались по описанному мной сценарию или близкому к нему, соответственно, ставку на первый удар вынуждены были сделать мы — и все равно проиграли.
— В результате, Советская Россия будущего является хозяйкой развалин, потерявшей большую часть населения и почти все промышленность и вооруженные силы. Но, русские сохранили возможность для серьезных предприятий — и, сумели найти ход, позволяющий решить свои проблемы быстрее и легче, чем десятилетиями восстанавливать свой потенциал. Они решили изменить прошлое, чтобы победить в будущем с минимальными потерями.
— Я не берусь судить о технических моментах — поскольку информация для анализа отсутствует, можно предположить все, что угодно. Но факты остаются фактами — здесь и сейчас нас методично загоняют в угол, планомерно лишая шансов на конечную победу. Первый удар нанесен по нашим рынкам сбыта — коль скоро Советы доминируют в Европе, то план мистера Маршалла удастся реализовать в весьма урезанном виде. Второй удар нанесен по нашим финансам, вынуждая Америку тратить деньги на войну, которая, в лучшем случае, окупиться очень не скоро. Третий удар снова нанесен по нашим финансам — фактически, милейший мистер Сталин пытается в разы уменьшить наши прибыли от положения страны, являющейся единственным держателем мировой резервной валюты; должен заметить, что его шансы на успех весьма велики — ну и заодно, он умело подбросил 'яблоко раздора' между нами и кузенами, поскольку положение эмитента фунта стерлингов, являющегося одной из трех мировых валют и положение эмитента фунта стерлингов — младшего партнера доллара, отличается настолько, что кузены не могут не идти на конфронтацию с нами — впрочем, величина приза это оправдывает. Итогом этих трех ударов по нашей экономике неизбежно станет стагнация, с частыми циклическими кризисами — разумеется, лет десять мы продержимся на отложенном во время войны потребительском спросе — но после этого стагнация станет неизбежной, с понятными последствиями. Кроме этого, нас ждет жесточайшая конкуренция с кузенами за рынки сбыта свободного мира, поскольку за эти десять лет они успеют в значительной степени восстановить свою экономику за счет финансовых сверхприбылей. Говорить о рынке советской сферы влияния и вовсе не приходится — к этому времени все ее потребности будут с гарантией удовлетворяться русскими и германскими производителями.
