Сейчас 17 субмарин типов 'Гато' и 'Балао' заняли позиции на подходах к Курэ — и 8 подводных лодок находились в пути. Локвуд счел нужным прибегнуть к использованию немецкой тактики 'волчьих стай' — поскольку его подчиненные, в отличие от 'волчат Деница' не имели опыта действий в составе 'стай', насчитывавших по десятку лодок, вице-адмирал приказал сформировать группы по 4-5 субмарин.
Теперь командующему Тихоокеанским флотом и его подчиненному, командующему подводными силами, предстояло самое тяжелое — ждать.
В предутренниках сумерках летчики 23-й флотилии садились в кабины — погода была обычной для Новой Гвинеи, жаркая духота выматывала людей. В этот вылет контр-адмирал Ито отправил только истребители, поскольку подготовка бомбардировщиков не позволяла им уверенно пилотировать машины при такой видимости, которую без особой натяжки можно было назвать 'слепым полетом'. Да и не верилось командиру 23-й флотилии в возможность вторично добиться внезапности при ударе по Вакдэ — куда более вероятен был маневренный бой истребителей, а в этом случае бомбардировщики становились обузой для своих и легкой добычей для противника.
Через 20 минут 72 'зеро' взлетели — и легли на курс к Вакдэ.
Утро 21 октября на острове Ваедэ выдалось замечательным — ярко светило солнце, в чистом голубом небе не было ни облачка, с моря дул приятно освежающий бриз. Летчики заканчивали завтрак, техники докладывали о готовности истребителей к вылету.
Краткий миг военно-воздушной идиллии нарушил рев сирены — оператор РЛС обнаружил в 60 милях от аэродрома многочисленные вражеские самолеты. Американским летчикам пришлось все делать быстро, и весьма — японцы находились в 12-15 минутах лета от аэродрома — но они справились.
В остальном же ситуация складывалась для янки не самым лучшим образом — 'тандерболт' был хорошим истребителем-бомбардировщиком и отличным перехватчиком, но, вот с маневренностью у тяжелого самолета — а заправленные по максимуму машины имели взлетный вес в шесть тонн — дела обстояли заметно хуже, чем у легкого 'зеро'. Конечно, все обстояло не так уж плохо — 'тандерболт' не уступал 'зеро' в скороподъемности, имел заметно более мощное вооружение, намного лучшие пикирующие характеристики, броневую защиту, горизонтальную скорость — так что рядовые летчики шли в бой, с полным на то основанием рассчитывая на победу. А вот командиры эскадрилий и командование авиакрыла имели все основания для пессимизма — бой с 'зеро' означал то, что 'тандерболты' не смогут сопровождать уже поднятые в воздух 'либерейторы' и готовившиеся к вылету 'бостоны' и 'митчеллы'.
Командир авиакрыла повел своих подчиненных в бой — а начальнику штаба пришлось связываться со штабом Макартура и делать неприятный доклад.
Сдержанный генерал, начштаба Макартура, с трудом удержался от непечатных выражений — пока 'тандерболты' проведут бой, пока они сядут, пока техники осмотрят и дозаправят машины, а летчики немного отдохнут, пройдет не менее трех часов — а отправлять на задание без истребительного прикрытия торпедоносцы и средние бомбардировщики было нельзя. Оставалось одно — вносить изменения на ходу. Генерал быстро принял решение — вылет 'бостонов' и 'митчеллов' откладывался на четыре часа, 'либерейторам' было приказано продолжать выполнение задания, благо сбить даже одиночный стратегический бомбардировщик было очень трудно — ну а пробить 'коробочку' 'стратегов' было посильной задачей для сотни-полутора легких истребителей; вряд ли в распоряжении Одзавы имелась хотя бы половина необходимых для этого машин.
А на подходах к Вакдэ шел ожесточенный бой — американцы использовали свой излюбленный 'бум-зум', сиречь удар с высоты — японцы старались уворачиваться, пытаясь перевести бой на горизонталь. Постепенно сказывалось и численное превосходство янки, и лучшие характеристики их машин, и более высокий средний уровень их летчиков — преимуществами японцев были непредсказуемость массового группового боя и готовность летчиков к тарану, что вынуждало их противников к осторожности. Когда через 40 минут бой завершился, немало японских пилотов нашли последнее пристанище на дне залива Гелвинк, но и потери американцев оказались вполне чувствительными — 23-я флотилия потеряла сбитыми 31 самолет, американцы недосчитались 21 истребителя. Как выяснилось после приземления, многие самолеты получили серьезные повреждения — среднего и капитального ремонта требовали 26 'зеро' и 20 'тандерболтов'.
Исходя из реалий операции, японцы могли считать себя победителями, несмотря на большие потери — удар по Мобильному Флоту был отсрочен, а истребительное прикрытие вражеских ударных машин сокращено на четыре десятка машин.
Два часа спустя две сотни 'либерейторов' вывалили на соединение Одзавы 600 908-кг бомб. Результат оказался довольно неплох для бомбежки с 7 000 м — американцы добились пяти попаданий: две бомбы попали в 'Мусаси', покорежив главную броневую палубу, одна — разворотила две броневые палубы 'Нагато', одна — взорвалась в котельном отделении 'Конго', одна — отправила на дно эсминец. Как ни странно, но целившиеся в авианосцы — насколько вообще можно готовить о прицельном бомбометании с высоты в 7 000 м, на приличной скорости — американцы добились попаданий по колонне линкоров.
Обсуждение стратегии
Уорм-Спрингз, 22 октября 1944 года.
Присутствуют: Ф. Рузвельт, Э. Стеттиниус, А. Даллес, У. Донован, толстяк, аристократ, военный, 'ковбой'.
— Добрый день, джентльмены, рад Вас приветствовать — доброжелательно улыбнулся собравшимся Рузвельт — позвольте предложить Вам напитки и сигары.
— Благодарю Вас, Франклин — с удовольствием — аристократ старался с самого начала настроить присутствующих на конструктивное обсуждение проблем — во-первых, это было намного продуктивнее поиска виноватых, во-вторых, для главы клуба банкиров Восточного побережья Рузвельт был своим, полноправным представителем старой элиты, так что попытки иных скоробогачей обвинить только его в возникших проблемах вызывали искреннее неприятие старых семей Востока, ведущих свою историю от пассажиров 'Мейфлауэра' и поселенцев Нового Амстердама. Происходило это, разумеется, не из сентиментальных соображений — просто в старых семьях понимали опасность, исходящую от нуворишей.
После исполнения президентом долга гостепримства пришло время серьезной и не слишком приятной беседы.
— Господа, я хочу предложить Вам следующий вариант — Рузвельт понимал и необходимость отчитаться перед элитой Америки за провал предложенной им стратегии, но не меньше его беспокоило непонимание ими сути нового конкурента США — президент искренне любил свою страну и считал своим долгом делать все возможное для сохранения и приумножения ее могущества; нынешняя же ситуация была угрожающей — мало того, что противник переигрывал США на стратегическом уровне, так, вдобавок, те, кому предстояло выбрать его преемника, похоже не понимали истинного источника могущества врага, что было чревато будущим разгромом — я изложу Вам свое видение ситуации, после чего отвечу на Ваши вопросы.
Гости переглянулись — это и в самом деле был приемлемый вариант для большинства присутствующих, как-никак Рузвельт весьма долго оправдывал оказанное ему доверие, вытаскивая США из пропасти; да и объяснить нынешнее положение дел его непрофессионализмом не брался даже убежденный противник 'розового' президента 'Дикий' Билл Донован. Присутствующим было понятно, что все намного сложнее — другое дело, что они расходились во мнениях, в чем именно заключаются причины нынешних и будущих проблем США.
— Полагаю, что выражу общее мнение, сказав, что мы будем рады ознакомиться с Вашей точкой зрения, Франклин — высказался военный.
— Надеюсь, джентльмены, Вы простите мне то, что я начну со скучных банальностей — в этот день Рузвельт чувствовал себя хуже обычного, с утра у него сильно болела голова; лекарства помогали плохо, лишь немного ослабив ощущение сжимающегося вокруг висков стального обруча — у президента попросту не было сил быть дипломатичным.
— Источником могущества США является наша экономика, развивающаяся благодаря энергии и предприимчивости американцев, изобилию доступных нам природных ресурсов, выгодному географическому положению, стабильной валюте — и все это реализуется благодаря нашей системе, основанной на принципах капитализма.
— Ключевым же принципом капиталистической экономики является принцип 'Платежеспособный спрос рождает предложение'. Именно на этом выстроена наша система, это является источником нашей силы и нашей слабости. Пока спрос растет, все хорошо — но, стоит ему сократиться, или хотя бы остаться на прежнем уровне, как неизбежными становятся стагнация и/или кризис. Соответственно, предложение неизбежно подстраиваться под спрос — если спрос очень велик, то Америка задействует все или почти все возможности своей экономики для его удовлетворения, как это было в прошлую и нынешнюю мировые войны; если же спрос находится на обычном уровне, то значительная часть доступных нам ресурсов остается неиспользованными, ведь наша система конкурентна, поэтому мы вынуждены создавать избыточные мощности, рассчитанные на пиковый или близкий к нему спрос.
— Отдельно следует упомянуть нашу финансовую систему. Она основана на золотом стандарте, что гарантирует ценность доллара — но, это обуславливает и т.н. 'ловушку золотого стандарта', заключающуюся в том, что банки вынуждены платить вкладчикам довольно высокий процент по вкладам, чтобы те не переводили свои деньги в другие страны, тем самым обескровливая нашу экономику. С одной стороны, это обеспечивает высокую конкурентность, что идет на пользу экономике в целом — но, с другой стороны, такое возможно только в ситуации постоянного и достаточно высокого экономического роста.
— Великая Депрессия вынудила нас внести существенные коррективы в эту систему — во-первых, пришлось фактически отменить конвертацию доллара в золото внутри страны, во-вторых, условием выживания США стало расширение сферы экономического влияния как за счет открытия новых рынков сбыта и источников сырья, ранее закрытых для нас посредством привилегированных соглашений европейских метрополий со своими колониями и доминионами, во-вторых, необходимостью стало получение рентной сверхприбыли, причитающейся стране, являющейся эмитентом единственной мировой резервной валюты — Рузвельт более чем прозрачно намекнул на Атлантическую хартию и пларовавшуюся Бреттон-Вудскую систему. Но даже полный успех этих планов не отменял того факта, что емкость мирового рынка конечна, из чего следует, что по достижении предела роста неизбежна, как минимум, постоянная стагнация экономики.
Присутствующие внимательно слушали Рузвельта — нет, принципиальная неравновесность капиталистической экономики ни для кого из присутствующих не была секретом, равно как и проистекающие из этого проблемы США, с принятой при их активном участии программой мер по их разрешению, включавшей и открытие рынков европейских стран и их колоний для американских товаров и капиталов, и лишение фунта стерлингов и французского франка статуса резервных валют, и перехват у Великобритании положения мирового перевозчика, и многое другое — но сказанное президентом явно было только прологом, и не более того.
— Исходя из всех имевшихся обстоятельств, спасение США заключалось во взаимном уничтожении экономических потенциалов наших стратегических конкурентов — в первую очередь, Великобритании, но и промышленный потенциал Германии, и частично сохранившийся после прошлой Великой войны финансовый потенциал Франции представляли собой определенную угрозу интересам Америки до тех пор, пока они оставались самодостаточными — создавалось впечатление, что Рузвельт читает лекцию в Гарварде, настолько он был академичен. Угроза же, которую представляла собой Советская Россия, оценивалась почти исключительно как идеологическая — экономический потенциал этой страны был относительно невелик, а ее географическое положение дает не слишком большие возможности для его резкого увеличения за счет активного участия в мировой торговле.
Стеттиниус, военный, аристократ и Даллес посмотрели друг на друга — и если во взглядах Стеттиниуса и военного явственно прослеживалось недоумение тем, что Рузвельт говорит очевидные вещи, то аристократ и Даллес мрачнели на глазах, начиная понимать, к чему клонит президент.
— К сожалению, мы не уделили достаточного внимания организационной структуре и финансам Советской России, сосредоточившись на изучении ее производственного потенциала, возможностей Красной Армии, и, конечно, опасности большевистской идеологии — спокойно продолжил Рузвельт.
'Ковбой' решительно не понимал, почему президент заговорил об этом — по его убеждению, с 'комми' и так все было ясно — но, переведя взгляд на Даллеса, понял, что Франклин говорит что-то очень неприятное, поскольку лицо у признанного интеллектуального лидера американских антикоммунистов стало белым, как простыня.
— Строго говоря, во второй половине 20-х — первой половине 30-х годов в России произошла финансовая и организационная революция, завершившаяся, по точному определению мистера Троцкого, 'контрреволюцией сверху' — позволю себе добавить, идеологической контрреволюцией.
— Начну с финансов — в отличие от системы, принятой во всем мире, в которой нет разделения между деньгами, предназначенными для удовлетворения повседневных потребностей населениями, и капиталами, направленными для инвестиций в производство, большевики разделили эти финансовые потоки. У них безналичные деньги обслуживают исключительно производство — и за исключением небольшого, в процентном отношении, фонда заработной платы, в принципе не могут быть выброшены на потребительский рынок; наличные же деньги обслуживают исключительно потребительскую торговлю, не имея пересечений с инвестиционными финансовыми потоками. Спекулятивные же финансы отсутствуют вообще.
— Таким образом, в СССР создана система, позволяющая экономике наращивать производство вне зависимости от потребительского спроса, опираясь на централизованное планирование экономики — и при этом, наращивание экономического потенциала зависит только от наличных ресурсов и эффективности производства и планирования; от наличия финансов она не зависит, строго говоря, безналичные деньги являются только значками в бухгалтерских книгах, и не более того — в этой системе, при должном профессионализме в планировании и управлении, невозможны кризисы перепроизводства, сколько-нибудь чувствительные инфляция и дефляция (это реальное описание двухконтурной системы финансов СССР, существовавшей в РеИ В.Т.). Можно выразиться и проще — в России мистера Сталина создана экономика, способная постоянно использовать возможности максимального роста, в отличие от нашей, способной расти по максимуму лишь благодаря экстраординарному спросу.
Теперь побледнели все присутствующие, осознав масштаб угрозы — дело было вовсе не в их глупости или необразованности, отнюдь — просто будучи предельно занятыми людьми, они концентрировались на решении текущих проблем и разработке стратегии в рамках привычной им системы; у них банально не было времени и сил для глубокого изучения советской системы, да и не возникало такой необходимости до самого последнего времени. Это действительно было перспективой смертного приговора их Америке — причем, приговора вынесенного на том поле, на котором они были признанными мировыми лидерами, а, именно, в экономике. Рузвельт снова подтвердил свою репутацию блестящего системного аналитика, человека, умеющего вычислить суть проблемы.
