— Я видел в городе крыс. Как долго они могут прожить после заражения?
— Не знаю, — честно ответил Смирнов. — Но вполне допускаю, что крысы могут прожить достаточно, чтобы являться разносчиками.
— Так почему они до сих пор не сожжены?! — удивился я, вспоминая, сколько вооруженного народа ходило по городу, когда спасали мэра.
— Хороший вопрос, — мрачно сказал агент и надолго замолчал.
После уколов меня поместили под наблюдение в крохотную камеру. Остальные не были в непосредственном контакте с больным и масок на поверхности не снимали, поэтому их посадили в общую камеру, и вероятно отпустят быстрее, чем меня.
Я же теперь сидел наедине с собой в комнате три на три метра. Слава богу, что на меня хватило отдельной камеры. Сейчас почти все они были заполнены. Малейшее подозрение на вирус — и человека пичкали уколами и помещали сюда. Медики и военные всеми силами боролись с возможностью проникновения вируса в убежище.
Я растянулся на койке и закрыл глаза. Вдох, выдох. Мерные удары сердца. Все вроде бы как обычно. Вируса в моем организме нет. Я был уверен, что почувствовал бы какие-то изменения внутри себя.
Но я ощущал лишь дикую усталость, боль и горечь. А к ним мне за долгие годы уже удалось привыкнуть. Хрупкий мир вокруг постоянно норовил сломаться, и я своими неловкими попытками что-то изменить, как-то утвердиться в нем, да еще и помочь при этом окружающим людям, в итоге лишь все разбивал.
И резался этим битым стеклом...
07.01.2223
Я еще издалека увидел поразившую меня до глубины души картину. Перед Иркиной койкой собралось человек шесть или семь. Люди толкали друг друга, что-то кричали, ругались.
Не понимая, что происходит, я поспешил туда.
— Куда полез? Займи очередь! — схватила меня за рукав какая-то старушка.
Я не мог ответить ей по-английски, хоть и понимал, о чем она. Поэтому пришлось просто вырваться и подбежать к безумствующей толпе.
— Стоп! — закричал я.
Люди замерли, обратили взор на меня. У троих в руках были вещи Ирки. Еще один прижимал к себе две банки тушенки.
— Какого черта?! — плюнув на языковой барьер, стал громко говорить я. — Кто дал вам право забирать вещи погибшей?
По интонации они догадались, о чем я говорю. Люди недовольно забурчали, послышались возгласы:
— Новый закон! Сутки человека нет, можно вещи забирать!
— Ишь умник нашелся!
— Кто это такой-то?
И потом кто-то вдруг признал во мне парня, который полсуток сидел на карантине. Тотчас же люди попятились. Вокруг меня образовалось пустое пространство. Бабуля, что минуту назад хватала меня за одежду, что-то втолковывая про очередь, принялась обтирать свои руки о штаны.
— Вещи верните! — железным тоном приказал я.
Они и это поняли. Банки с тушенкой и предметы одежды мгновенно оказались на койке Ирки. Я подошел и сгреб их в охапку.
Нет, не стану я оставаться в этом зале. С этими людьми, которые казались мне теперь голодными кровожадными зомби. Тупые, порочные, ведомые низменными инстинктами. За несколько дней они уже докатились до того, что придумали какие-то законы, покрывающие воровство.
Конечно, очень удобно! Говорите, что мародеры — плохие, а сами-то точно такие же! Только и глядите, как бы ухватить, что плохо лежит!
Я пошел в третий зал. Тот, где стояли пустые стеллажи, и где я вроде бы забронировал себе место. Впрочем, не удивлюсь, если по приходу туда, место уже будет кем-то занято, а вещи и еда разворованы...
Даже в Забвении такого не было. Казалось бы, там ситуация еще хуже — надежды нет, псилиновая грибница медленно заражает организм ядом, по лесным дорогам ходят головорезы, за периметром живут генетические мутанты и психопаты. Опасность на каждом углу. Смерть, смерть, смерть. Но это и делало людей дружнее и добрее что ли. Внешняя опасность и отсутствие надежды.
Вот, вероятно, самое главное — надежда. Их ведь спасут! Конечно же, спасут. И самые стойкие переживут эпидемию, а потом навсегда сотрут из памяти минуты своего позора. Те минуты торжества животного инстинкта самосохранения, когда звериный закон сильного побеждает разум и общественные ценности.
Когда ты видишь, что светлый огонек совсем рядом, что достаточно опрокинуть своего товарища, чтобы добраться до него и выжить, то соблазн опуститься до этого действия настолько велик! Гораздо проще проявлять героизм и стойкость, когда никакой надежды нет. Если знаешь, что погибнут все и уже достаточно скоро, то лишь тогда и может восторжествовать настоящий коммунизм. Не тот, что строят в ЗЕФ, а настоящая уравниловка. Все лягут рядом. И не надо уже ничего делить, никого предавать. И все люди — братья...
Добравшись до нового места, Смирнова я не застал. Побросав отобранные у толпы припасы на койку, я мельком отметил, что мои вещи не тронуты. Только настроение от этого не улучшилось. Цепочка ужасных событий, растянувшаяся на месяцы, к сегодняшнему утру эмоционально истощила меня настолько, что я теперь с трудом смог бы улыбнуться, даже если бы захотел. Казалось, что мышцы лица атрофировались.
Я прилег на кушетку, вскрывая пачку с лимонным печеньем и забрасывая в рот кусочек.
На утреннем осмотре, перед тем, как выпустить меня из изолятора, доктора поведали мне, что ни в нашем, ни в соседних убежищах никто не заболел. Подсчитав число выживших после катастрофы людей, мэр Харрис объявил, что осталась в живых только треть населения города, а именно — две тысячи человек. Шахты и заводы по первичной переработке ископаемых были закрыты. В аварийном режиме работал лишь космопорт. В принципе, там могли принимать и отправлять суборбитальные челноки. Но два из четырех челноков были повреждены ураганом. Еще один при попытке взлететь рухнул на городские кварталы, а на последнем поднялись в космос встреченные нами пилоты.
Единственным средством эвакуации являлась транспортная автоколонна. Смирнов вчера тоже упоминал о ней. Доктора утверждали, что машины прибудут сюда уже к завтрашнему утру. Оставалось надеяться, что так оно и случится. И еще необходимо было спросить у агента, в нужную ли сторону нас повезут. И что делать, если окажется, что нас эвакуируют совсем не туда.
— Привет! — раздался вдруг надо мной женский голос.
На миг мне почудилось, что голос принадлежит Ирке, и я, резко сев на койке, уставился на говорившую. Это, конечно же, была не Рокель. Со мной здоровалась та девушка, кажется, ее звали Рейчел, которой Ирка делала массаж перед нашей ссорой.
— Привет! — хмуро поприветствовал я ее. — Какими судьбами?
— Да вот брата навещала, — пожала плечами девушка. — А тут смотрю, знакомое лицо! Что с твоим лицом-то, кстати?
— Долгая история, — я потер зачесавшийся вдруг лоб. — Если коротко, то упал.
— Понятно, — Рейчел явно разочаровал мой короткий ответ. — Удалось тебе вчера догнать свою девушку?
— А ты ничего не знаешь? — спросил я, и уже после того, как задал вопрос, осознал, что мои личные трагедии жителей Сент-Кросса, в общем-то, и интересовать не должны. И уж конечно, по всему убежищу мою поучительную историю не транслировали. Кто хотел выяснить, тот и выяснил.
— Я ее со вчерашнего дня не видела, — задумалась Рейчел. — Что-то случилось что ли?
— Погибла она, — еще больше нахмурившись, сказал я. — На поверхность поднялась без защиты.
— Ох, ничего себе! — округлила глаза девушка. — Что же это она так?
— Давай не будем об этом, — попросил я. — Мы поссорились, она психанула и убежала. Вот так. Тебя ведь Рейчел зовут? — перевел я тему.
— Да, — кивнула собеседница. — А правда, что вы вместе со своим другом с Земли прибыли?
— Правда, — подтвердил я, ощущая, как спадает внутреннее напряжение.
— И как там? — немного неуверенно поинтересовалась девушка.
— В каком смысле?
— Ну, как там вообще? — Рейчел заправила за ухо светлый локон. — Какие там условия?
— На Земле? — снова переспросил я. — Ну, ты же наверняка по визору видела кадры оттуда.
— Да, но это ведь были только кадры. Ты ведь оттуда родом, неужели ничего не можешь рассказать?
Я задумался. Действительно, как там — на Земле? Для меня всегда были естественными и запах нагретой солнцем травы, и шелест ветра в листве деревьев, и лунная дорожка по водной глади озера. Но как объяснить что это такое тому, кто ни разу не был на этой планете!
Вот оно — поколение колонистов, ни разу не видевших мир, породивший человека. Мы ведь, балансируя на грани катастрофы, продолжаем семимильными шагами бежать вперед. Экспансия растет. Хотим мы того или нет, колонии обретают независимость.
Интересно, наступит ли такое время, когда люди перестанут помнить, с какой планеты они начали свой звездный путь?
— Земля прекрасна, — начал я. — Если смотреть из космоса — это огромный сине-зеленый шар, окутанный перламутровой вуалью облаков. Ты можешь различить белые цепи гор, лазурные полоски океанических шельфов, густую зелень лесов, желтизну пустынь и степей...
— А как там на поверхности? — перебила меня Рейчел. — Там тепло? Там бывает так, что совсем нет дождя?
Я посмотрел в серые глаза девушки и продолжил:
— Там, где бывал я, дождь шел не часто. В голубом небе светило солнце. Особенно красиво было на закате и восходе. Когда солнце находится у самого горизонта, а все небо окрашивается розовато-фиолетовыми красками. И одна половина небосвода — яркая и светлая, а другая темнеет, и на ней зажигаются первые робкие звезды.
— Звезды, — заворожено произнесла Рейчел и присела на край койки. — Мы тут совсем не видим звезд. Я еще ни разу не была на суборбитальном челноке. Говорят, он взлетает над тучами, и можно увидеть солнце и звезды...
Сердце мое невольно сжалось. Бедные дети, они даже не могут увидеть звезды!
— А зима? — снова стала спрашивать девушка. — У вас ведь бывает холодно, да?
Я вспомнил, что эксцентриситет орбиты Джейн очень мал, а ось планеты почти перпендикулярна плоскости эклиптики. Поэтому в колонии не бывает смен времен года. На севере и юге единственный материк окружен океаном — люди туда не суются, а на экваторе все время стоит одна и та же погода: плюс пятнадцать градусов и дождь.
— Да, — кивнул я. — У нас бывают зимы. Зимой с неба идет снег, деревья сбрасывают листья, и их тонкие ветви из-за снега становятся серебристыми. Это очень красиво.
— Представляю себе, — глаза Рейчел затуманились. — А леса? Какие они?
Я снова оказался сбит с толку ее вопросом. Верно, здесь ведь совсем нет лесов.
— Леса? Они густые и наполнены жизнью. Летом, когда тепло, там растет трава и ягоды, снуют туда-сюда разные звери. Высокие деревья закрывают небо и нависают над головой зелеными шатрами...
Я понял, что могу рассказывать о доме вечно. Раньше я принимал как должное, то, что родился на Земле. Я старательно делал вид, что мне не нужна эта планета, настойчиво рвался в космос. И вот теперь понял, насколько же наша планета красива. Может, я и не землянин по происхождению, но мне очень захотелось попасть сейчас домой.
В силу своей натуры я всегда хотел невозможного. Путь-то мне на Землю теперь заказан.
— А у нас тут хиллеры, спорники и дождь, — надула губы Рейчел. — Родители обещали меня и брата в Экоцентр сводить на экскурсию, деньги копили, но вышло все совсем по-другому...
— Что с твоими родителями?
— Погибли, — грустно выговорила девушка. — Мы у самого космопорта жили. Когда паника началась, все заболевать стали, один из челноков попытался взлететь. Но в нем, похоже, уже зараженные пилоты сидели. Что-то у них не так пошло, и челнок свалился на соседний дом. Был взрыв, пожар. Пламя вскоре перекинулось и к нам. Родители помогали мне с братом выбраться из огня, и в итоге их придавило рухнувшими перекрытиями...
Рейчел замолчала. Я, поддавшись неожиданному порыву, вытянул руки и сжал ее ладошку в своих.
— Все будет хорошо! Эпидемию победят, ты поступишь учиться куда-нибудь в цивилизованный мир. Все обязательно будет хорошо!
— Спасибо! — всхлипнула девушка, и я увидел, что в глазах ее стоят слезы.
В этот момент к нам подошел Смирнов.
— Привет! — поприветствовал он меня и смутившуюся девушку, после чего обратился к ней. — Как у вас с братом дела?
По этому вопросу я заключил, что агент уже успел познакомиться с Рейчел. Интересно, как это произошло.
— Здравствуйте, — ответила девушка. — Спасибо, у нас все в порядке. Ждем эвакуации.
— Да, завтра будут машины, — сдержанно кивнул агент. — Они уже сутки в пути. Я лично прослежу за тем, чтобы для тебя эвакуация прошла безболезненно!
Рейчел встала с моей койки, явно готовясь уходить. А я с недоверием посмотрел на Смирнова. Когда это он стал так заботиться о едва знакомых людях? Агент и обо мне-то сначала пекся только из-за того, что выполнял задание. И уже значительно позже, я сдружился с ним и мог теперь полностью ему доверять.
Очень интересно!
— Не могла бы ты ненадолго оставить нас с Сергеем наедине? — спросил Смирнов, не дождавшись, пока девушка покинет нас.
— Да, конечно, — Рейчел смутилась еще сильнее и, помахав мне на прощание рукой, упорхнула.
— Ты с ней поосторожнее, — сказал Смирнов, как только она ушла.
— А что такое? — не понял я.
— Мала еще, — пояснил агент. — Влюбится — потом не отцепишься. А полиции только дай повод на чужака наброситься. Увидят тебя с ней, будут докучать...
Я чуть не поперхнулся:
— Ты это серьезно? Я только что с ней познакомился! Я побитый, уставший до чертиков, только из изолятора, а ты всякую мерзость подозреваешь! Да и невесту свою я лишь вчера похоронил. Неужто думаешь, у меня души не осталось?!
— Ничего я не подозреваю, — покачал головой Смирнов. — Лишь предупреждаю. Люди здесь разные живут. Население невелико, значит, чужаки всегда на виду. Тем более все пережили такое потрясение с этой катастрофой. Надо же кого-то обвинить хоть в чем-нибудь, злость сорвать. Вот и говорю, что лучше тебе с девочкой поменьше общаться!
— Сам ты ее в таком случае откуда знаешь? — вздохнул я.
— Она сестра того парня, что вчера за нами увязался к южному выходу, — ответил агент. — Вчера и познакомились. Очень красивая, не находишь? — неожиданно добавил он, и, поймав мой удивленный взгляд, поправился: — В чисто эстетическом смысле!
Неужели в душе Смирнова кто-то в состоянии пробудить сильные чувства? Неужели я увижу влюбленного агента?
— Чего ты на меня так смотришь? — не выдержал Смирнов.
— Это все, что ты хотел мне сказать? — ушел от ответа я.
— Нет, — лицо Смирнова снова приняло невозмутимое выражение. — Я хотел поговорить о другом.
— Я слушаю.
— Сначала мне хотелось бы узнать, какого черта ты побежал вслед за своей подружкой на поверхность? Неужели ты не понимал, что рискуешь всем? Помнится, на Марсе я предупреждал тебя по этому поводу. Ты не должен действовать так опрометчиво. Всегда помни, сначала надо все обдумать и взвесить, а потом уже делать. Эмоции — плохой советчик!
— Только эмоции делают нас людьми, — возразил я. — А действовать надо было быстро!
