— Защити! — крикнул спустя минут двадцать Анатолий, отрываясь от моей руки.
— Защити! — повторила покорно, чувствуя судорогу, пробежавшую по телу, сжала кулак, заставляя кровь течь сильнее, махнула рукой так, чтобы багряные капли попали на каждую стену. И во все глаза смотрела, как собственная кровь впитывается в стены и пол, как вода в губку.
В подвале, на кухне, в гараже, в комнатах близнецов, Кита, в номерах все повторилось. К восьми утра все мое тело кровоточило, сил практически не осталось, очень хотелось открыть окна и проветрить отель, слипались глаза и еле ворочался язык.
— Теперь амулеты, Марочка, — почти ласково проворковал Анатолий, помогая мне сесть за столик в ресторане.
Меня хватило лишь на то, чтобы кивнуть.
Колдун быстро начертил на деревянной поверхности пентаграмму, расставил по кругу церковные свечи, поджег очередной пучок каких-то трав, разложил на концах узора часы, сережки, крестик, ошейник Крюгера, несколько моих браслетов и три мужских перстня. Один для упрямого мальчишки, который никак не хочет возвращаться, два других — на всякий случай. Анатолий склонялся над каждым украшением, шепча слова заговора, в конце повторяя "защити", я повторяла следом, так же склоняясь и так же напитывая будущие амулеты своим дыханием. Я почти видела эти облачка силы, вырывающиеся из моего рта. Потом снова настал черед крови. Я сгребла все в кучу в центре, положила и без того окровавленные руки сверху, левую поверх правой, Анатолий занес иглу. Миг боли, мое сдавленное шипение и "защити" отчаянной просьбой, твердым приказом. На несколько секунд вспыхнул узор на столе, вспыхнуло плетение на стенах и полу, вспыхнул ярким красно-белым весь отель, завыл на улице перепуганный Крюгер, моя сила заставила колдуна согнуться, прижаться тощей грудью к столешнице, хватать ртом воздух, напитанный запахом трав.
А через миг все закончилось.
Исчезли меловые узоры, растворившись, слившись с домом, пропали глубокие царапины с моего тела, зажили дыры от иглы в ладонях. Снова треснули, хрустнули, застонали кости, снова дрожь и боль пронзили от затылка до пяток, прострелили спину, лопатки, ребра. Цвета и звуки потеряли глубину, стали менее четкими и более размытыми. Я вернулась к своему обычному состоянию. Выжатый, как лимон, Анатолий все еще лежал на столе, я развалилась на стуле, мы оба тяжело дышали, у обоих пот струился по щекам и лбу, и мы оба удовлетворенно улыбались.
— Поздравляю, — пробормотал колдун. — Гарантия будет продленная — тридцать пять лет, с учетом надлежащего ухода.
— Благодарю, — чинно кивнула, и мы расхохотались.
Хозяин похоронного бюро ушел через полчаса. Я впустила Крюгера, тут же нацепила на него ошейник, насыпала в миску собачьего корма и поплелась к себе в душ, отчаянно давя зевки. Как добралась до кровати, помню смутно. Но поспать удалось не больше часа, потому что через час в отель вернулись домашние. И вернулись какие-то слишком взвинченные и взбудораженные, хмурые.
— Кит? — оглядела я честную компанию, стараясь окончательно проснуться.
Они все стояли в моей комнате, кроме теть Розы, которая уже колдовала на кухне, и все хранили напряженное молчание. Нехорошее молчание.
— Мы к тебе заехали по дороге, — начал серьезный, как никогда, Костя.
— В квартиру? — нахмурилась.
У себя в квартире я бывала редко, даже толком не помнила, где валяется мой комплект ключей. И трешку эту держала просто на всякий случай: в районе на отшибе, с дурацкой планировкой и еще более дурацким ремонтом от предыдущих жильцов... В общем, просто на всякий случай. Там иногда ночевал Кит, когда хотел отдохнуть от нас или был слишком пьян, чтобы возвращаться в отель.
— Да, — кивнула Ксенька, садясь на кровать.
— Зачем?
— Хотели велик Кита забрать, — дернул плечом мальчишка.
— И?
На несколько секунд снова повисла тишина, ребята переглянулись, Ксюша кивнула на вопросительные взгляды брата и панка. Бугай достал телефон, покопался в нем еще несколько мгновений, почти заставив меня скрипеть зубами, а потом сунул мне его под нос.
— Вот, смотри.
На экране было фото двери. Виднелись часть подъезда, замызганный коврик, задорно поблескивающий латунный номер "тринадцать" и дверной глазок, красовалась наверху острыми краями разбитая лампочка и... надпись. Огромная, мерзко-желтая надпись из дешевого баллончика во всю дверь и часть стены: "СДОХНИ СУКА".
Блеск.
Глава 10
Ярослав Волков
Серьезно, эта ситуация начинала бесить. Нашли еще один труп. Урод ускорился, кем бы он ни был, и это дурной знак. Если бы это было действительно психическое расстройство, я бы сказал, что оно прогрессирует. Но это одержимость. А значит, сущность, которая сидит внутри маньяка, растет, ей надо больше энергии, больше криков и боли и больше жертв, соответственно. Плохо.
Плохо, потому что на маньяка до сих пор ничего нет.
Ну или почти ничего.
По предыдущей жертве появилась кое-какая информация. Девушка пропала за неделю до смерти. Последний раз ее видела охрана офиса, выходящей из здания, а потом все. Тачка так и осталась стоять на казенной стоянке, брошенная и больше никому не нужная. Никого постороннего на территории парковки или самого здания в это время камеры не зафиксировали. Вообще в тот вечер даже сотрудников практически не было.
Куда делась Оксана Лебедева, никто не знал.
Но...
Но значит, маньяк держал девушку у себя что-то около недели. Пытал.
Осталось понять, почему она, почему они. И вопрос на миллион: как он заманивает девушек?
Как и обещал, Саныч нашел мне этнографа. Опытного, знающего своего дело мужика. От Игоря, в отличие от Сухаря и его команды, я ничего не скрывал, рассказал даже то, что мне удалось узнать от незабвенной Ошун. И сейчас он тоже рыл носом землю.
Я поднял старые дела, заставил Крока искать в архивах психиатрических больниц хотя бы отдаленно похожие дела, просматривал полученные отчеты со вскрытий и все равно топтался на месте.
Эти несколько дней с Марой видеться не получалось, мы созванивались и переписывались. Правда разговоры длились недолго, Шелестова отвечала односложно, была рассеянной и какой-то непривычно напряженной. На мои попытки выяснить, в чем дело, девушка делала вид, что все хорошо, и переводила тему.
Я же пока делал вид, что меня подобное положение дел устраивает. На самом деле ни хрена не устраивает.
Предупреждать Мару о своем визите я не стал, как и в прошлый раз. Опыт показал, что Шелестову надо брать врасплох и не давать времени на раздумья. Впрочем, как и ее домашним.
"Калифорния" встретила меня умопомрачительными запахами еды, веселой возней близнецов с Крюгером и хмурой рожей Кита. Я всучил близнецам пирожные, всунул в открытую собачью пасть кость из зоомагазина, отодвинул Кита с прохода, отдав ему цветы для тети Розы, и огляделся. В холле Шелестовой не было.
— Бойся данайцев, дары приносящих, — проворчал панк сзади.
— Не ворчи, Кит, — прошествовала Ксюша мимо, держа в руках коробку с пирожными.
— Ты надолго ее заберешь? — задал вопрос Костя, протягивая руку для рукопожатия.
— В планах было вернуть ее завтра вечером, есть возражения? — спросил, оглядывая честную компанию. Мальчишка отрывисто мотнул головой и тоже поспешил в ресторан за сестрой.
— Шо вы? — замерла в дверях повар. — Маре потрібно відпочити. Рада знову вас бачити, Ярослав.
— Роза Яковлевна, вы сегодня прекрасно выглядите, — поцеловал пухлую руку женщины.
— Ай, негідник. Але чарівний, — лукаво улыбнулась тетя Роза. — Марочка на задньому дворі, біля озера. Біжи швидше, та забирай її з цього дурдому.
— Предательница, — недовольно пробухтел Кит.
— Без солодкого сьогодні залишу, — пообещала повар, упирая руки в боки.
Бугай закатил глаза и тяжело вздохнул, выдавив из себя детское "я больше не буду", и отдал тете Розе букет.
— Ой, які гарні, спасибі, — еще шире улыбнулась женщина, глядя на меня. — Ярославушка, я була рада з вами зустрітися, але у мене там рагу... — она развернулась ко входу в ресторан. — Не витрачай час, — подмигнула через плечо и, прижимая цветы к широкой груди, ушла в свое царство кастрюль, сковородок и магии.
Прекрасная, просто очаровательная женщина. Бабушка. Не по возрасту, нет. Выглядела тетя Роза не старше пятидесяти, и совсем не обязательно у нее были внуки, но больше всего ей подходило именно это теплое, домашнее "бабушка". Очень свое.
— Пожалуй, не стану пренебрегать советом мудрой женщины, — хмыкнул я. — Вот только... Что у вас случилось? — спросил, оглядывая все еще хмурого панка.
— Насколько мне известно, ничего, — мотнул головой Кит, скрестив на груди руки. — По крайней мере, мне ничего не известно. И уж не обижайся, но даже если бы было, тебе бы я все равно не сказал. Я тебя вижу третий раз.
— Что ты делаешь на следующей неделе?
— Неужели свидание? — усмехнулся парень, притворно округлив глаза, прижимая правую ладонь к щеке.
— Извини, если разочарую, но кроме пива в спортбаре рассчитывать тебе не на что. Согласен?
— Ой, ну так и быть, — всплеснул ручищами верзила. — Уломал, противный, — и, не меняя писклявого голоса, продолжил: — Только если Мару обидишь, закопаю.
— Понял. Еще с прошлого раза, — хлопнул я мужика по плечу. — Не обижу. А теперь, если позволишь, я все-так заберу Шелестову.
— Забирай, — "разрешил" бугай и демонстративно уселся в кресло в холле. — Скажи, что я позабочусь о новых постояльцах, если такие появятся.
Я кивнул и вышел на улицу.
Какого черта Шелестова делает у озера в такую погоду?
На улице шел дождь, шел целый день. Сначала мелкий и противный, к вечеру он разошелся не на шутку. В воздухе пахло мокрой землей, озоном и свежескошенной травой, под ногами хлюпало, сырой, пусть и теплый, летний ветер с легкостью пробирался под одежду.
Гамаюн, смотрю, в своем репертуаре. Валили бы из Москвы обе сестрички, и без того лето ни к черту.
Мара сидела на сырых насквозь досках причала, болтала босыми ногами в воде, а капли дождя стекали по обнаженным плечам, лицу, волосам. Она промокла до нитки, но, казалось, этого вообще не замечала.
Сумасшедшая.
— Шелестова, ты от воспаления легких умереть хочешь? Или у этого есть какой-то тайный смысл, непостижимый для простых смертных? — я накинул на девушку свой пиджак, заставляя подняться на ноги.
— Волков, — моргнула она пару раз, хмурясь. — Ты что тут делаешь?
— На данный момент тебя от дождя спасаю, — нахмурился, разглядев посиневшие губы. — Ты что, ребенок маленький? И потом, тебя мама не учила, что в дождь купаться нельзя?
— Так и не... Ярослав, какого черта ты делаешь? — "грозно" спросила Шелестова, когда я подхватил ее на руки.
— Кроссовки бери, — присел я на корточки. Мара послушно исполнила просьбу. — Телефон с тобой?
— Да, — осторожно кивнула девушка, хмурясь. Она смешно хмурилась: была скорее забавной, нежели строгой, тонкая вертикальная складочка на лбу придавала хозяйке отеля очарования и делала моложе.
— Ну вот и отлично. Я тебя уже отпросил, — улыбнулся, поднимаясь.
— Ты... что? Что ты сделал?
— Отпросил, — спокойно повторил, осторожно ступая по грязи. Болотяка под ногами противно чвакала и хлюпала, но ноги промокли, еще когда я только шел к озеру, так что хрен с ним.
Шелестова откинула голову и расхохоталась. Звонко, громко, радостно и очень беззаботно. Этот смех ввинтился в мое сознание раскаленным болтом, прострелил рикошетом на вылет и что-то сдвинул, сместил какие-то шестеренки внутри так, что стало трудно дышать, сердце билось где-то в горле.
Черт!
— "Отпросил", — простонала Мара, плотнее обхватывая мою шею, прижимаясь крепче и не переставая смеяться, отчего я чувствовал, как дрожит ее тело, чувствовал каждое долбанное движение. — Ты меня "отпросил"...
— Отпросил, — кивнул, сажая Шелестову на капот и роясь в кармане в поисках ключей.
Она все еще продолжала посмеиваться. И, глядя на нее, тоже хотелось улыбаться. Вот только темные круги под грозовыми глазами не радовали совершенно, и то, что она промокла до нитки, тоже. Голые ноги покрылись гусиной кожей.
— Женщина, — я открыл пассажирскую дверцу, — а ты не сумасшедшая? — снова поднял Мару на руки.
— А ты? — выгнула бровь девушка, стирая с лица улыбку, хотя в глазах продолжал гореть огонек веселья. — Погоди, — остановила меня хозяйка отеля, когда я уже собирался усадить ее внутрь, — я тебе обивку намочу. Надо переодеться хотя бы.
— Нет, — дернул головой, все-таки усаживая девушку. — Обойдешься.
Я захлопнул дверцу, обошел машину и сел за руль, включая кондер на прогрев.
— Это тебе, — всунул в руки девушке шоколадку.
— "Аленка"? — вскинула она вверх брови, неподдельно удивившись. — Кто сказал?
— Что именно? — тачка плавно тронулась с места, в окнах на первом этаже отеля маячили, заговорщически улыбаясь, мордашки близнецов.
— Я люблю "Аленку".
— Просто угадал, — пожал плечами, выезжая на дорогу. — Жуй и грейся.
— Да, мой генерал, — фыркнула Шелестова, разворачивая шоколадку.
— А ну-ка, повтори.
— Мой генерал?
Кивнул.
— Мой генерал, — прошептала Мара в самое ухо, обдавая его горячим дыханием. — Мой. Ге-не-рал.
Глухое шипение вырвалось сквозь сжатые губы.
— Зас-с-сранка.
— Да, — не стала отнекиваться хозяйка отеля и звонко чмокнула меня в щеку все еще прохладными губами, тут же отстранившись, занявшись шоколадом.
Сумерки уже опустились, хотя не было еще и шести, на мокром асфальте в лужах отражались размытые очертания фонарей и дрожащие круги света, встречных машин было мало, в динамиках играло что-то ненавязчивое и немногословное, девчонка рядом уплетала шоколадку, купленную практически в последний момент. И я расслабился. Куда-то стерлись все маньяки, мысли, моя "работа" в отделе, словно их смыл этот бесконечный летний дождь. Осталась только Мара, запах шоколада, жасмина и ее безумия. Безумия, вкуснее которого я не пробовал никогда и ничего. В тишине, полумраке и тепле салона было хорошо. Было интимно. Гораздо интимнее, чем даже то, что происходило несколько дней назад у меня на кухне и в гостиной. Это не значит, что я перестал хотеть Шелестову. Наоборот, я хотел ее сейчас даже сильнее, но готов был ждать, потому что это наслаждение было чуть ли не таким же сильным, как и то, что обещали мне ее глаза и тело в прошлый раз.
— Кто в дверь сию войдет, тот замок покорит, — нарушила тишину Мара, выписывая пальцем закорючки на подлокотнике. — Дракона кто убьет, получит славный щит.
— С чего ты вдруг его вспомнила? — нахмурился я, ожидая услышать что угодно, но только не то, что услышал.
— Кого? — боковым зрением я увидел, как Мара повернула ко мне голову, застыв в ожидании.
— По, — пожал плечами. — Это из "Падения..."
— "...дома Эшеров", — закончила за меня девушка как-то потрясенно, и в машине снова повисла тишина. Только сейчас напряженная. Тяжелая тишина.
Мара сидела, словно окаменев, и снова хмурилась, потирая переносицу.
