Мара так и не сказала всего, а поэтому в голове без остановки крутились вопросы и догадки. Не отпускали мысли о маньяке и его жертвах, не давали покоя слова Ошун, хотелось просмотреть дела сотрудников отделения и первую запись Гомельского Художника...
Но...
Но мне надо было поспать, просто необходимо, иначе это грозит неприятностями, а поэтому я все же оторвал взгляд от хмурого утреннего неба за окном и закрыл глаза, заставляя, практически вынуждая себя ни о чем не думать, просто считать глубокие вдохи и выдохи Шелестовой, полностью расслабиться.
Но все-таки, проваливаясь в сон, я успел подумать о том, что завтра надо позвонить Санычу и поставить его в известность о том, что мы с Марой теперь вместе.
Гадская улыбка расползлась по губам.
Саныч будет орать. Саныч будет очень громко орать...
Проснулся я ближе к полудню, судя по часам на тумбочке. За окном снова лило и для разнообразия гремело. Твою мать, две птички-сестрички реально загостились. Нанести им визит вежливости, что ли?
Я хмыкнул, поднимаясь, и отправился в душ.
Какого...
Я тупо разглядывал свое отражение в зеркале и оценивал творение рук... близнецов очевидно. Кит, конечно, тоже мог, но мне все-таки казалось, что панк выдумал бы что-нибудь поинтереснее, хотя...
Я был рыжим.
Точнее каким-то неровно полосатым, как страдающий проказой хомяк. Кончики волос, отросшая за ночь щетина, брови. Рыже-полосатые.
И эта дрянь, чем бы она ни была, не смывалась. Краска...
Ладно. Шутку оценил.
Маленькие засранцы!
Я плеснул водой в лицо, почистил зубы, оделся и пошел вниз, на запахи. На сводящие с ума запахи булочек с корицей, кофе и тостов.
Когда я вошел в двери ресторана, Мара сидела ко мне спиной, за ближайшим столиком, больше внутри никого не оказалось. Она была в мешковатых спортивных штанах, толстовке и белых плюшевых тапках, на экране ноутбука красовались какие-то рентгеновские снимки, на столике валялись документы, дымилась кружка с кофе. А мне почему-то стало трудно дышать, воздух застрял в горле, не получалось сдвинуться с места, даже руку поднять я был не в силах. Картинка гипнотизировала, притягивала, как алкоголика к бутылке, как человека с обсессивно-компульсивным расстройством к ручке двери или выключателю. Мне казалось, что я двигаюсь словно сквозь застывающий кусок смолы или свечного воска, а прикоснуться к Маре вдруг стало жизненно необходимым. Странно. Непонятно.
Потому что с другой стороны я не хотел разбивать то, что висело сейчас в воздухе.
— Мара, — выдохнул чуть ли не со стоном, все же наклоняясь к девушке, целуя ее.
Наваждение, одержимость, болезненная необходимость.
Господи, какими сладкими были эти губы. Господи, каким жарким — поцелуй.
Я выдернул ее из-за стола, не обращая внимания на грохот свалившегося стула, приподнял и прикусил нижнюю губу, лизнул долго и медленно, наслаждаясь вкусом, смешанным с кофе и корицей, скользнул своим языком внутрь манящего рта. Я прижимал ее так крепко к себе, как только мог, чтобы не причинить боли, я играл с ее языком, пробовал и пил дыхание, чувствовал каждый изгиб сводящего с ума тела. Пробрался рукой под толстовку и слегка сжал грудь, отметив, что сосок твердый.
Я не мог оторваться, укусил в шею. Один раз, второй, еще и еще.
Она обвила меня ногами, схватила рукой за волосы, заставив поднять лицо, и уже сама набросилась на мой рот с приглушенным, каким-то отчаянным стоном. Мара потерлась о меня несколько раз, и я не выдержал. Развернулся, усадил, а затем и уложил Шелестову на ближайший столик, просунул обе руки под толстовку.
— Скажи, что в отеле никого нет, — прохрипел, покусывая подбородок. — Скажи, что сюда никто не зайдет.
— Есть, — прохныкала Мара. — Теть Роза на кухне, — она дышала тяжело, произносила слова и фразы отрывисто. — Кит с Крюгером и близнецами на улице и...
— К черту, — дернул я головой. Желание дошло до той стадии, когда соображать я уже не мог. — Это будут их проблемы.
— Вол...
Я рывком стянул с нее штаны, расстегнул свои брюки. Не было времени на игры, не было времени на ласки. Я только несколько раз провел рукой по набухшему клитору и вошел в нее. Резко. С громким шлепком, скрежетом ножек по деревянному полу, с шипением, вырвавшимся изо рта.
Мара выгнула спину, схватилась руками за края стола, закусила нижнюю губу. Закусила сильно, откинула голову, так, что стал заметен кадык, вздувшиеся жилки и вены.
Чтоб меня...
Я продолжал вколачиваться в нее, чувствуя, как внутренние мышцы обхватывают меня, чувствуя, какая она влажная и горячая, сходя с ума от каждого следующего движения все больше и больше. Я содрал толстовку, открывая грудь собственным губам и языку. Когда коснулся соска зубами, когда втянул его в рот, Мара стиснула меня ногами так, что я думал, она сломает мне ребра. На теле серебрились и блестели капли пота, губы были ярко-красными, кровавыми, потому что она то и дело прикусывала их в попытках сдержать стоны, в попытках не выдать нас с головой.
Мышцы горели, тело горело, горело все вокруг, даже дыхание было горячим, обжигающим, по телу прокатывалась болезненно-приятная, жалящая дрожь.
Я переместился ко второй груди, прокладывая дорожку из укусов и поцелуев, ощущая солоноватый вкус и нежную мягкость кожи. Как сливки, как только что взбитый крем. Потрясающе. Невозможно потрясающе.
Ее руки пробрались ко мне под рубашку, Мара приподнялась, садясь, нашла мои губы, вжала меня в себя еще больше, хотя секунду назад казалось, что ближе уже некуда. И снова ее острые коготки оставили следы на моей спине, очередное шипение вырвалось наружу. За изящной спиной распахнулись графитово-серебряные крылья.
Я опустил одну руку к клитору, ускоряя темп, вбиваясь в нее все больше, глубже, сильнее.
Еще несколько секунд... Всего пару секунд...
Другую руку положил на основание длинной шеи, чувствуя, как намокли волосы Мары от пота, притянул девушку к себе, понимая, что следующий стон она сдержать не сможет, и поймал крик собственными губами, проглотил его, упиваясь.
Мара забилась, изогнулась, царапая мои предплечья.
Еще чуть-чуть... Ну!
И меня прошибло насквозь, я зажмурился, чувствуя пульсацию, ловя... судя по ощущениям, словно ловя, запирая в себе бурю. И тут же выпуская ее. Меня будто разорвало на части. Удовольствие почти свалило с ног.
Твою...
Я прислонился лбом ко лбу Шелестовой и пробовал вспомнить, как правильно дышать. Получалось с трудом, но хоть как-то. Мара обняла меня за шею, легко поцеловала в губы.
Я с трудом выпутался из ее объятий, огляделся в поисках вещей, привел себя в порядок. Ноги и руки все еще были словно ватными, а дыхание сбитым, но постепенно я приходил в норму. Стянул со стола салфетку, подобрал одежду, вернулся к девушке.
Она все еще лежала с закрытыми глазами, распахнутыми крыльями, растрепанная, влажная от пота... Прекрасная, невероятная, невозможная.
Я вытер по-прежнему подрагивающее тело, наклонившись и осторожно и мягко покусывая мочку уха, опустился на колени, надевая трусики и штаны, улыбаясь улыбкой счастливого идиота. Сам не зная, почему.
— Волков, а ведь мне может и понравиться, — промурлыкала она томно, тягуче, тоже улыбаясь и все еще не открывая глаз.
— В том-то и весь план, — просунул руки под спину и все-таки посадил Шелестову. Она медленно и нехотя открыла глаза. Я снова ее быстро поцеловал, с сожалением отмечая, что Мара убрала крылья, натянул на голову толстовку, убирая со все еще раскрасневшегося лица волосы.
Верблюжья колючка перехватила мою руку, поцеловала центр раскрытой ладони, на миг снова заставив подавиться собственным дыханием, а потом более осознанно посмотрела на меня. Секунд пять прошло в тишине. Девушка разглядывала мое лицо с предельной сосредоточенностью, и с каждой секундой ее глаза становились все больше, а потом зал ресторана огласил громкий, искренний и очень задорный смех. Я молчал. Ровно две секунды...
Затем расхохотался следом.
Тоже мне, герой-любовник хомячьей расцветки.
— Прости, — покачала головой Мара, прикрывая ладонью рот, — просто не смогла удержаться. Я обязательно поговорю с близнецами.
— Это просто волосы, переживу, — пожал плечами. — К тому же результат получился неожиданным. Рыжим я еще не был. Тем более не был в полосочку.
— Ты должен был быть зеленым, — раздалось от входа очень печальное.
Мы с хозяйкой отеля повернули головы. В дверях стояла Ксенька и так же, как и Мара несколько секунд до этого, внимательно меня разглядывала, только хмурилась.
— Ну извини, — развел я в стороны руками.
— Обиделся? — подошла ко мне девочка.
— Удивился, — кивнул, глядя на мелкую. Очень серьезная мордашка, очень задумчивые глаза. Светлую косу растрепало ветром, серая футболка была в пятнах от травы, чуть повыше локтя красовался свежий синяк. — Но знаешь, ты сейчас выглядишь не лучше, — улыбнулся.
— Мы пытаемся дрессировать Крюгера, — пожала худенькими плечами девочка, проказливо улыбнувшись. — Завтракай и пошли с нами.
— Ксеня, — не дала мне ответить Мара, — а ты извиниться не хочешь?
Пока я переключил свое внимание на мелкую, девушка закрыла ноутбук и собрала документы, передвинув их на край стола.
— Ну он ведь не обиделся, — наморщил нос ребенок.
— Но это не значит, что ты права, и Костя, кстати, тоже. Я полагала, вы выросли из подобных шалостей.
— Ну...
— Ксеня, — Мара махнула рукой на стул, мелкая спокойно устроилась на указанном месте, — ты понимаешь, почему не права?
— Да.
— Рассказывай, — затаенная улыбка играла в уголках губ.
Я опустился на соседний с ребенком табурет, потянул хозяйку отеля за руку и усадил к себе на колени. Маленькая "хулиганка" наблюдала за всем этим действом с плохо скрываемым любопытством, но без неприязни или отторжения, что не могло не радовать. Хотя нос показательно наморщила. Скорее из-за упрямства и долга, чем из-за неодобрения.
Шелестова в моих руках очень тихо насмешливо фыркнула, отреагировав на показное выступление.
— Я... — начала Ксюша, принявшись теребить кончик светлой косы. — Ну, поначалу это казалось забавным.
— Идея чья была? — поинтересовалась Мара, слегка передвинувшись на моих коленях, поерзав аппетитной задницей.
Да еж...
Пришлось крепче прижимать к себе девушку.
— Не ерзай, — прошептал я в самое ухо. Шелестова тут же застыла, удивленный взгляд через плечо, брошенный на меня, заставил серьезно кивнуть.
— Ну... — тем временем продолжал ребенок, все еще не глядя на нас.
И слава Богу.
— ...моя, Костик просто помогал.
Хозяйка отеля расслабилась, полностью прислонилась ко мне, рассеянно поглаживая мои руки кончиками пальцев. Было чертовски приятно. Вот так сидеть, чувствовать ее дыхание грудью, легкие прикосновения к коже, запах волос, тепло тела. Божественно.
— Твоя? — переспросила Шелестова. В ее голосе не было строгости злобной Шапокляк или училки старших классов. Любопытство, искреннее желание разобраться, мягкие нотки понимания.
— Ага, — без промедления кивнула Ксеня, поднимая на нас взгляд. — Моя. Из нас двоих пакостница я, — пояснила она скорее мне, чем Маре.
Умница девочка. Прекрасная мелкая.
— Ксюш, ты где там застряла? — послышался задорный голос брата девчонки из холла, а уже через две минуты он стоял в дверях и разглядывал нашу живописную компанию.
— О, — улыбнулась хозяйка отеля, — вот и еще один виновник. Проходи, Ксенька тут за вас двоих отдувается.
Костя выгнул бровь, перевел взгляд на меня и прыснул.
— Вышло даже интереснее, — озвучил второй гений, подходя к сестре и вставая за ее стулом. — Но ты должен был быть зеленым.
— Не мой цвет, — спокойно пожал плечами. Косте улыбку сдержать удалось, а вот Ксюше нет, девочка широко улыбнулась.
— Мара опять пытки устроила? — спросил паренек у мелкой.
— Ага.
— Ярослав, извини, — предельно серьезно кивнул парень. — Это моя идея была, Ксюша просто помогала.
Ксенька закатила глаза, горестно вздохнув, сетуя, очевидно, на то, что брат спалил контору.
— Продолжайте, — невозмутимо кивнула Мара.
— Мы неправы были, — снова подключилась Ксюша. — Я бы не хотела, чтобы меня так покрасили. Мне бы было неприятно, тем более пока я сплю. Это...
— Это неправильно, — перехватил эстафету Костя, видя заминку сестры. — Тем более Ярослав работает... коллеги, люди, мы...
— Переборщили мы, — вздохнула Ксенька. Оба близнеца смотрели на меня. Серьезно, виновато. — А еще наволочку измазали и подушку.
— Если хочешь...
— ...можешь покрасить нас, — подхватила сестра.
— Ага, — подтвердил Костя. — Мы извиняемся.
А я сидел с Марой на коленях, полосатый и охреневающий. Серьезно охреневающий. Родители обычно просто наказывают, дают шлепка по попе, лишают сладостей, телека, компьютера, велика. Дети плачут, орут, оправдываются, бубнят под нос, не желают признавать вину, но...
— Зачем? — склонила голову набок Мара. И снова любопытство и желание понять и никакого менторства, нравоучений, возмущений.
— Ну... — на секунду замялись оба "преступника". Если судить по мордашкам, признаваться обоим не хотелось. Это стоило почти героических усилий. — А вдруг ты... псих неуравновешенный, — первым все-таки выдавил Костя. — Мало ли.
— Просто посмотреть хотели, понять. Да и смешно это казалось, правда, — вздохнула Ксеня. Прости, Ярослав.
— Ага, — отреагировал я как натуральный идиот. — В смысле все в порядке. Красить вас не буду, — улыбнулся, устраивая подбородок на плече Мары. — Но... ущерб придется возместить.
Близнецы переглянулись скорее заинтересованно, чем настороженно.
— И? — подалась вперед мелкая.
— Вам придется либо покрасить меня полностью, либо вернуть все как было.
— Эм, — задумчиво протянул Костя. — Оно, по идее, должно смыться дня через три. Это краска Кита для его ирокезов. Она ни фига не стойкая. Уверен, что стоит тебя полностью красить?
— Рыжий тебе идет, — прыснула Мара.
— Это заговор, — вздохнул я. Близнецы синхронно кивнули. — Ладно, раз оно смывается — давайте полностью, что ли. И вас тогда заодно, чтобы мне нескучно было.
Маленькие гении неуверенно кивнули, еще раз извинились и унеслись наверх, готовиться. Мара тихо рассмеялась, поднимаясь с моих колен. Она встала напротив, оперлась руками о мои плечи, наклонилась и поцеловала. Очень вкусно поцеловала. Долго и с удовольствием. Ее язык исследовал мой рот, играл и дразнил, распаляя, заставляя забыть обо всем.
Непередаваемо.
— Я принесу тебе завтрак, — протянула девушка, отстраняясь. Отстраняясь с явной неохотой, медленно, тягуче. — Тебе же не обязательно ехать в отдел? Ты можешь поработать и отсюда?
— Если не найдут очередное тело, то да, — подтвердил, переплетая наши пальцы, понимая, что мне окончательно снесло голову. Я сам не осознал, когда, как, почему. Просто снесло. Мне хотелось быть здесь, с ней, с ее странной "семьей", в этом месте, в этом доме, отталкивающем снаружи, но невероятно теплом внутри. Мне хотелось отогреться, впитать, погрузиться в эту атмосферу. Я действительно как та чертова кобра перед дудочкой факира. И мне нравится.
