Нет, у меня не было иллюзий. Слишком взрослыми были эти дети, слишком серьезными и осмысленными их взгляды и слова, поведение. Скорее всего, в первое время Маре пришлось с ними очень непросто. Да и сейчас непросто. Маленькие гении... Это тяжело, это невероятно сложно, потому что, несмотря ни на что, они все еще дети. И Кит... Я сильно сомневался, что он был таким же, как сейчас, с самого начала.
— Оставайся, — выдернула меня девушка из мыслей.
— Останусь, — кивнул, прочистив горло.
Мара высвободила мою ладонь из своей и ушла на кухню, я же отправился к машине, чтобы забрать документы и ноут, а заодно поговорить с "начальством". И тем, и другим.
Оба разговора вышли напряженными. Сухарь бесился от того, где я, точнее от того, где меня не было, Саныч — от того, с кем я. Но обоим пришлось смириться. Да и мне самому предстояло смириться, проветрить мозги. Осознание, шарахнувшее под дых, надо было переварить.
Кит, увидев мою расцветку, поржал и показал большой палец, Крюгер, вопреки моим ожиданиям, на появление во дворе отреагировал задорным приветственным лаем и попытками облизать руки.
Я потрепал собаку по голове, присев на корточки.
— Прости, друг, — почесывая пса под подбородком, извинился я. — Ты здорово удивил меня сегодня ночью.
Собака тявкнула и завиляла хвостом еще отчаяннее. Как у классиков: "все понимает, только не говорит".
Завтрак прошел за трескотней вернувшихся близнецов, Кита и появившейся из кухни теть Розы. Они говорили все хором, смеялись, беззлобно подкалывали друг друга и меня, Крюгер выпрашивал бекон, положив вытянутую морду мне на колени. Я пса мужественно игнорировал, стараясь не обращать внимания на полный тоски взгляд хитрожопого попрошайки. И кайфовал. Серьезно.
Мара в какой-то момент вышла в холл, набирая чей-то номер телефона. Мелким не терпелось взяться за окрашивание. Но с этим им придется подождать. Мне надо было работать.
Шелестова вернулась в зал ресторана, когда я допивал кофе, Кит вместе с уютной теть Розой уехали по магазинам, близнецы ушли к себе. Девушка была задумчивой, крутила в руках мобильник.
— Мара?
— Семейство Ольги объявилось, — передернула она плечами. — Пока только тетка, но скоро и остальные подтянутся.
— Могу сделать так, чтобы они испарились с твоего горизонта.
— В бетон закатаешь? — хмыкнула девушка.
— Нет, — пожал плечами. — Бетон — это прошлый век. Просто проблемы устрою.
— Не надо, — покачала верблюжья колючка головой. — Все вопросы с ними будет решать адвокат. Пока все нормально.
— Ладно, но, если что, только скажи. Что у тебя за снимки были на компьютере? — я уже успел убрать со стола и сейчас включал свой ноут.
— Старое дело, — отмахнулась Мара.
— То есть корочки детектива у тебя не просто так? — выгнул я бровь.
Она расхохоталась. Села за стол, на котором стоял ее компьютер, и смеялась.
— Просто, — ответила она, успокоившись. — Для отвода глаз. Из меня такой же детектив, как из Сусанина проводник. В какой-то момент возникла необходимость как-то объяснять связь с таким количеством мертвых людей. Причем не просто мертвых, а умерших насильственной смертью. Мы тогда с подполковником только познакомились. Он и предложил. Помог с бумагами, оформлением, прочими мелочами. Эти корочки многое упрощают. Лет двадцать назад было.
— Тебе многому пришлось учиться.
— Да. "Опыт — сын ошибок трудных", — немного рассеянно проговорила Мара. — Поначалу я косячила, как школьница. Теперь научилась и следов не оставлять, и подчищать за собой и своими постояльцами.
— Знакомо, — пробормотал я, девушка понятливо кивнула, легко улыбнулась и открыла свой комп.
Я какое-то время еще разглядывал темную макушку, а потом все-таки погрузился в бумаги и документы, отчеты и фотографии, изучая и сверяя. Больше всего меня интересовала информация от этнографа. Файл оказался небольшим, но содержательным. Одним из вариантов был лоа, как и говорила сияющая Ошун. Лоа безумия. Лоа убийств. Манетва. Интересный, кадр, но скорее всего не наш. Манетва так не убивает. Ему необходимы жертвы, а девушки... на жертвоприношения никак не походили. Даже близко. Скорее на сломанные куклы. Ненужные, разочаровавшие, надоевшие убийце.
Присутствовали в списке и демоны. Конечно, Астарот — демон всех маньяков. Были и редкие имена из ислама, иудаизма, вуду, буддизма. Но и они меня смущали. Скорее всего тем, что демоны, какими бы они ни были, просто так не приходят, просто так не убивают, не вселяются в кого попало и не проявляются, когда им это вздумается. Есть, конечно, исключения, но все же, все же...
Я настолько погрузился в работу, что не заметил, как подошла Мара, продолжал рассматривать снимки тел, делая по ходу заметки в попытках найти то, что упускаю.
— За что он их наказывает? — голос девушки заставил обернуться.
— Наказывает?
Она, как зачарованная, не глядя подвинула соседний стул и села, отбирая у меня мышку.
— Да.
— Ты знаешь, что Ольга практиковала буддизм? — вздохнул я.
— Нет.
— Они все что-то практиковали. Ведовство, вуду, шаманство...
Мара щелкала мышкой, листая фотографии, кривилась, закусив губу, рассматривая кровавые снимки.
— Ведьмы? Это его пунктик?
— Похоже на то, — подтвердил я.
Картинка начала более или менее складываться, когда мы покопались в жизни третьей жертвы.
Двое — может быть и совпадением, три — цифра, с которой начинается закономерность.
Знакомая Шелестовой окончательно убедила меня, да и ребят тоже, в том, что у придурка зуб на "ведьм". Самое дебильное, бесячее и кошмарное то, что ни одна из убитых настоящей ведьмой не была. Ни одна.
Дикая ирония.
Не означающая, тем не менее, что ведьм следовало убивать.
— Это... — девушка снова покусала губу, вскочила с места и быстрым шагом направилась к выходу.
— Мара?
— Сейчас, — дернула она головой, исчезая за дверью.
Вернулась минут через пять, держа в руках книгу. Очень старую книгу, в темной от времени обложке, похоже кожаной, с почти стертой надписью, кажется, на греческом, пахнущую пылью и историей. Верблюжья колючка положила фолиант передо мной и опустилась на место.
— Он... сбрендивший фанатик.
Я смотрел на обеспокоенную Шелестову, не на талмуд. Меня не на шутку насторожила реакция Мары. Она выглядела даже более взволнованной и напряженной, чем в морге.
— В каком смысле?
— Он их пытает, как раньше пытала инквизиция... "Молот ведьм", — ткнула она пальцем в обложку книги.
— Это оригинал? — опешил я.
— Нет, конечно, — тряхнула девушка головой. — Копия копии с копии, скорее всего. Но... посмотри, все эти следы: лысая голова, лилия, ожоги, отрезанные пальцы, кожа... Он все делает как по учебнику. Он гребаный фанатик, чертов поехавший католик, — руки Мары дрожали, дрожал голос, глаза блестели почти лихорадочно. Злость и сила разлились в воздухе.
Твою ж...
Глава 13
Мара Шелестова
Я все никак не могла справиться с собой, сидела, сжав кулаки, и смотрела перед собой. Какой-то придурок убил Ольгу только потому, что ему показалось, что она ведьма, всего лишь потому, что она была буддисткой.
Урод.
Я дернулась, сбрасывая с себя оцепенение, медленно повернула голову в сторону Волкова. Он сидел рядом, весь напряженный и сжатый, как пружина, на скулах заиграли желваки. Мужчина невидяще разглядывал обложку книги, не говоря ни слова. На лбу пролегла хмурая складочка, заострились скулы, и губы сжались в тонкую нить.
— Этот... придурок, — выдавил Гад из себя, моргнув, — он — наш.
— Ты уверен?
— Абсолютно. Я же чувствую безумие, во всех его проявлениях... А здесь... Его безумие настолько огромно, что оно давно бы убило обычного человека. Наш псих — не человек.
— Кто?
— Не знаю, — Ярослав говорил отрывисто, рвано, будто с трудом возвращался из своих мыслей ко мне. — Этнограф, с которым я работаю, считает, что демон.
— Но...
— Демоны так не действуют, — правильно понял мои сомнения Волков. — К тому же демон и католик...
— Чушь собачья, — кивнула. — Особенно демон, преследующий "ведьм".
— Да. Тут что-то другое. Что-то... Не понимаю пока. Надо подумать.
— Ты поймешь, — сжала его руку в своей. Ладонь почти обжигала.
— Мара, — Ярослав повернулся ко мне так резко, что я невольно отшатнулась, стиснул плечи, приподнял лицо за подбородок, глаза мужчины стали желтыми, зрачок вытянулся, — мне сказали... он ищет душу, такую же, как его собственная, — несмотря на жесткий, почти стальной голос, серьезный, холодный взгляд, пальцы были невероятно нежными. — Я не знаю, кого именно он ищет, но... пообещай, что будешь осторожна. Пообещай, что будешь держаться подальше от расследования и от всего, что с ним связано.
— Почему ты решил...
— Ольга, — снова правильно понял Змей так до конца и не заданный мной вопрос.
Черт!
Мужчина напротив был прав. Убийца меня действительно разозлил, разозлил настолько, что я готова была собственноручно разорвать ему глотку, смотреть, как он подыхает, истекая кровью, захлебываясь криками, слюной и соплями, ползая на коленях, умоляя о пощаде. Это моя другая сторона. Я — не хорошая. Я обычная. И мстительной бессердечной сукой бываю очень часто.
У Ярослава на этот счет иллюзий, похоже, не было. Это хорошо... Скорее всего.
— Шелестова, — еще ближе подался Змей, по-прежнему ожидая ответа. — Пообещай.
— Ладно, — дернула головой, действительно намереваясь сдержать обещание. — Я не полезу, но помочь тебе попробую. Расскажи мне.
— Мара...
— Мне. Это. Надо, — отчеканила, глядя Волкову в глаза. — И не только потому, что ублюдок убил Ольгу. Есть еще Крюгер и его нить. И я должна разобраться, что это за нить.
— Хорошо. Я расскажу и покажу. Покажу все, что нам удалось найти. Но без самодеятельности. Ты помогаешь только информацией. Не лезешь, — Гад все еще удерживал меня за подбородок, глаза потихоньку начали приходить в норму, конечно если желтый цвет радужки считать нормой, — не ведешь самостоятельного расследования, никого не допрашиваешь.
— Какой ты грозный, — попробовала я перевести все в шутку.
— Мара!
— Хорошо, я поняла. Я просто думаю, — подняла обе руки вверх. — Делюсь тем, что знаю.
— Вот и умница, — он расслабился. Почти. Быстро наклонился и так же быстро коснулся моих губ поцелуем.
— Ты говорил про душу, давай начнем отсюда. Что это за хрень?
— Это Ошун, и определение ты дала правильное. Хозяйка Крюгера практиковала вуду. Мы нашли квартиру, где она вела приемы. Нашли алтарь. Один из оперов выпил из чаши, я возвращал все на место, в этот момент Ошун и пришла.
— И ты решил воспользоваться...
— Да. Призвал ее той же ночью. Богиня мало что рассказала. Про книгу и про поиск души. Что за душа, я еще не понял, а вот книга... Теперь думаю, что это Библия, — Волков невесело, почти зло усмехнулся. Неприятная была улыбка, горькая очень.
— Ярослав?
— Святая книга... А он держит ее в руках, молится, наверняка считает себя праведником и убивает... К вопросу веры, — Змеев покачал головой и прикрыл на несколько секунд глаза, может, чтобы спрятать эмоции, а может, чтобы не пугать меня.
Я терпеливо ждала.
— Знаешь, когда видишь, чувствуешь все это, смотришь на психов... Понимаю, что они больные, но... "Молот ведьм" ведь писался святошами. В такие моменты я благодарен, что стал тем, кем стал.
— А обычно жалеешь?
— Нет. Никогда не жалел, даже в самом начале, но по разным причинам.
— В смысле?
— Ты знаешь... вся это ерунда про "испытание", "предназначение", "великий план"...
— Хрень полная, — отреагировала, не сумев сдержаться.
— Ага, правильно. Чистейшая хрень, — кривая улыбка заиграла на жестких губах. — Такая же наивная, как слезы младенца, сделавшего первый вдох. И такая же глупая, как идея о вечной жизни.
— Яро...
— Знаешь, — перебил меня Волков, и я благополучно заткнулась, понимая, что ему надо рассказать, а мне надо услышать, — на самом деле до меня дошло достаточно быстро. Ему насрать... По большей части. Иные, люди... мы сами по себе. По большей части. И это хорошо. Это правильно. Его любовь в другом, его поддержка в другом, его прощение тоже в другом. В самой вере. Вообще в наличии такого понятия, как вера. Ради нее и благодаря ей все и двигается. Знаешь, ведь все во что-то верят, — он взял меня за руку, гладил большими пальцами внешнюю сторону ладони и говорил, не отводя взгляда. — В справедливость, в наказание, в любовь, в добро, в свободу выбора, в судьбу, в себя, в науку, в богов, в природу, в семью, в деньги. Даже психи верят в свои идеи... В этом мире нет неверующих и никогда не будет, у каждого свой алтарь, на который приносятся жертвы. Ирония, правда?
— Да, — согласилась, желая стереть эти складки у губ. Волков сейчас не был похож на себя. Очень... злой, горький, как полынь, острый, сильный. И сила его сейчас была больше, гораздо больше, чем я когда-либо видела, чем я могла предположить.
— Паразит, что внутри меня... В мой город пришел иеромонах. Бывший. Поселился в пустом доме. Сказал, что отшельник...
— Ты был настоятелем? — переспросила, останавливая бег его пальцев по моим ладоням.
— Да. Был. Раньше это многое значило, теперь... — Ярослав покачал головой, замолчав на несколько минут. Долгих минут.
Волков собирался с мыслями, искал слова. Он провел рукой по волосам, отнял руку, достал из кармана четки. Те самые — серебряно-сандаловые, с крестиком со сколом — начал перебирать, снова возвращая взгляд ко мне. Его глаза опять стали желтыми. Я четко уловила тот момент, когда он "ушел". Свой следующий вздох Ярослав делал уже не со мной. Он был там, в своем приходе, среди своей паствы, знакомился с новым иеромонахом, изучал его лицо, видел снова впервые.
— Его звали Георгий, как звали в миру -не знаю. Худой, высокий, с аккуратной окладистой темной бородой. Он весь был аккуратным, очень сдержанным, скупые движения, неулыбчивый, всегда с одним и тем же предельно учтивым и внимательным выражением лица, глаза блеклые, как линялые джинсы, губы не просто красные — алые, словно в крови. Он не отталкивал, но и не притягивал... Не с первого взгляда, по крайней мере. Говорил тихо, ровно, практически безэмоционально. В то время священником быть... Я и роды принимал, отпевал, благословлял, женил, крестил, лечил, времени мало проводил в самой церкви, постоянно куда-то ездил. В тюрьму... — Волков тряхнул головой, уходя от меня еще дальше в свое тогда. — Я поздно заметил, что что-то не так. Слишком поздно. Через полгода примерно, когда вдруг понял, что на службе большая часть церкви пуста. Просто пуста. Люди куда-то делись, словно испарились. Месяца за два до того, как я это заметил, в соседних деревнях начались убийства. Не кровавые, не странные, почти бытовуха. Муж убил жену, сваху утопил свояк, любовник — любовницу, мужики не поделили бутыль, кому-то не вернули долг, кто-то приревновал. Но... их просто было много. Неожиданно много. Убийц находили легко, они признавались, ничего не скрывали, "черт попутал" говорили они. И знаешь, это действительно был черт — демон. Он не был в самом Георгии, но действовал через него. Когда я очнулся... Опоздал я, Мара. Но боролся, за каждого из них боролся, ходил в каждый дом, стучался в каждую дверь, а они не верили, не пускали. Даже экзорцизм пробовал, боялся дико, руки тряслись, пришлось идти против церкви, потому что разрешения мне не дали. Мой храм опустел, я сам стал практически одержимым. И все пытался, бился... и терял веру, ту, которую знал, понимал. В конечном итоге в церкви кроме меня осталось только десять человек. Тогда он ко мне и пришел... Стоял у ворот, ждал, когда выйду.
