Скорее всего, он кричал, скорее всего, кричал громко.
Но меня это мало волновало, я смаковал и впитывал каждый кусочек и чувствовал облегчение, ощущал, как утихает голод, успокаивается и сворачивается крупными кольцами гад внутри. Хорошо.
Емельянов мешком с дерьмом свалился к моим ногам спустя каких-то пять минут, дернулся несколько раз, что-то прохрипел. Его глаза закатились, а левая сторона сейчас — наверное, впервые в его жизни — была похожа на правую. Я ткнул тело носком ботинка, подождал еще несколько минут и стукнул в дверь.
— У него сердечный приступ, — поймал я взгляд сначала одного из охранников. — Проводите меня на выход и возвращайтесь.
— У него сердечный приступ, — повторил другому ровно то, что сказал и первому, достал из кармана мобильник и набрал смс Кроку, сообщив, что ухожу.
Каждому встреченному на пути охраннику я повторял одно и то же: "Здесь никого не было". И каждый встреченный охранник или неспящий зэк отрешенно кивал.
Я же чувствовал удовлетворение и холодное спокойствие. Охота прошла удачно. Больше меня ничего не волновало. Я насытился.
Глава 3
Мара Шелестова
Я проводила Волкова и поспешила в дом. Думать о мужике или анализировать Ярослава сейчас не хотелось. Вообще. Его взгляд я продолжала чувствовать на своей спине даже после того, как Кит перебинтовал мне руку. Очень спокойный и... невероятно холодный взгляд. Так даже призраки не смотрят. Гадко.
Да и потом, некогда мне думать: у меня все еще дующиеся друг на друга близнецы и балерина-не-балерина с потерей памяти.
Но сначала близнецы. Девушке надо дать еще немного времени, чтобы она пришла в себя.
Я без стука зашла сначала к Ксюхе, потом к Косте и позвала ребятню к себе. Оба скуксились, но все-таки за мной пошли.
— И долго это будет продолжаться? — выгнула бровь, садясь на пол.
— Мара, — простонал мальчишка, устраиваясь рядом, — но она действительно первая...
— Когда меня интересовало, кто первый начал? — посмотрела на Ксюшу и похлопала ладонью рядом с собой. Краказябра наморщила курносый нос, но все же села. — Вот и отлично. А теперь говорите.
— Но, Мар, — возмутилась было Ксюша, я демонстративно улеглась на спину, заложив руку под голову.
— Да что тут говорить? Она мне какой-то своей фигни в комп наставила, я заколебался выковыривать!
— Мне надо было проверить, как она работает. Зачем ты в исходный код полез?
— То есть как это зачем? Ты издеваешься? — вполне натурально возмутился мальчишка.
— Вот не лез бы, и все с твоим компом нормально было бы...
— У тебя там ошибка, кстати, в...
— Там не может быть ошибок.
— А я говорю, есть.
— Нет.
— Да.
— Нет.
— Да.
— Нет...
— Дальше, — оборвала я грозящую затянуться песню.
— Я ей сто раз говорил, чтобы она мое железо не трогала, даже чтобы не приближалась к нему, Мар. Но без толку все. Она как глухая...
— Ты мне прогу испортил новую, — обиженно засопела Ксюха.
— Вот поэтому и испортил, чтобы ты ей занималась, а ко мне не лезла. Сколько повторять можно одно и то же?
— Кость, — позвала я близнеца, — а ты вот прям все-все слышишь, что тебе Ксюша говорит? И все-все выполняешь?
— Нет, но...
— Ну вот и она "нет, но"... — пожала я плечами, все еще лежа на спине. — Ксюш, а ты... Зачем в Костин комп полезла?
— Я уже говорила, мне просто надо было проверить работу моих "жучков". Если бы он в них не ковырялся, все бы хорошо было.
— А предупредить? — открыла я один глаз.
— Не подумала, — печально вздохнул ребенок.
— Нечем потому что, — буркнул другой близнец.
— Сам дурак, — тут же отреагировала Ксеня.
А я лежала на спине, краем уха слушала их набирающую обороты перепалку и давила смешки. Все-таки они такие еще дети, несмотря на всю их гениальность. Улыбку пришлось давить невероятным усилием. Улыбаться нельзя. Даже намека быть не должно. Детские проблемы и неприятности всегда самые серьезные и самые важные. Нет ничего серьезнее и важнее, и относиться к ним тоже надо серьезно.
Я дала близнецам еще две минуты, дождавшись того момента, когда "весомые" аргументы у них закончатся, да и вообще любые аргументы, и они начнут по второму кругу, и села.
— Да какого...
— Тихо, — я взяла Ксюшу за руку и повернулась к ее брату. — Кость, все девочки, девушки, женщины, бабушки и сестры, тем более сестры, тем более младшие сестры время от времени совершают дурацкие поступки. Это происходит не потому, что мы глупые, не потому, что у нас есть какие-то дурные намерения, а потому, что мы очень сильно подвержены влиянию эмоций, — я сняла с руки один из браслетов, положила на пол перед собой. — Что это?
— Браслет, — пожал плечами Костик.
— Ксюша?
— Красивый, — протянула девочка, коснувшись кончиками пальцев одного из кулонов.
Я снова повернулась к мальчишке.
— Понял? — ребенок неуверенно кивнул. — То, о чем ты подумаешь, Ксюша сначала почувствует. С возрастом она научится контролировать и немного сдерживать эмоции, будет очень стараться сначала думать, но иногда... Иногда все же придется с этим мириться. Да и ты... Вспомни, на прошлый Новый Год ты так мчался к елке смотреть свои подарки, что чуть не сшиб с ног теть Розу. Разве ты сделал это специально?
— Нет, — нахмурился близнец.
— Вот и Ксюша тоже. Она так хотела проверить свою программу, что просто не подумала о том, чтобы спросить у тебя разрешения, не подумала о том, что надо предупредить.
— Я, правда, просто не подумала, — пробормотала девочка. Я снова взяла ее ручку в свою.
— Разве стоит эта мелочь того, чтобы обижаться? Разве твое гордое молчание или крики помогут решить проблему?
— Нет.
— Всегда говорите друг с другом, что бы ни случилось. И никогда не обижайтесь на мелочи.
— Мелочь? Это не мелочь, это...
— Кость, поверь, это мелочь. Не мелочь лишь то, что невозможно исправить. Все остальное не заслуживает вашего внимания. Договорились?
— Да, — кивнул Костя, немного помолчав, я взъерошила мальчишке волосы и повернулась к Ксюше.
— Милая, тебя это тоже касается. Я понимаю, что ты была в таком нетерпении, что ни о чем не думала, но...
— Я знаю. Я постараюсь, Мар, правда.
Эти слова вызвали еще одну улыбку. Девочка, как всегда, все поняла быстрее.
— Знаете, я иногда даже вам завидую, — притянула обоих детей к себе, крепко обняв. — Люди в этот мир обычно приходят в одиночестве, а вам повезло родиться вдвоем. Первый вдох и первый крик вы разделили на двоих. Первый страх. А разделенный на двоих он уже не так страшен. Вы связаны так крепко, как больше никто в этом мире. Не рвите это и не теряйте.
Дети молчали, а я обнимала два теплых комочка и наслаждалась. Вот и хорошо. Не люблю, когда в доме ссоры. Почти до зубного скрежета.
— А теперь быстро миритесь, — проворчала на притихших детей, поднимаясь с пола и поднимая их.
Ксюша протянула руку первой, Костя с достоинством ее пожал, но открытая, широкая улыбка испортила все впечатление.
— Так где там у меня ошибка? — нахмурилась Ксюха, ее брат достал свой планшет, и близнецы снова ушли в свой мир единиц и нулей. Я закатила глаза и поднялась на ноги, надевая браслет, подхватывая с пола свой гаджет. Надо было заняться балериной-не-балериной.
— Ну как вы, Маргарет? — я проскользнула в темную комнату, опустилась на краешек кровати, сжала холодную ладонь девушки в своей.
— Странно, — отрешено ответила балерина-не-балерина, продолжая пялиться в стену.
— Маргарет, я понимаю, что вам тяжело... смириться с собственной смертью, но... у нас совсем мало времени. Если через пять дней, мы не порвем нить, которая вас здесь удерживает, вы развоплотитесь.
— What? I'm afraid, I...
О, да ладно! Терпение Мара, терпение.
— Маргарет, вы исчезните. Исчезните навсегда. Перестанет существовать во всех мирах, перейдете в ничто!
— Why should I care? I'm already nothing, a ghost...
Твою ж мать! сжать пальцы на тонкой, изящной шее хотелось все сильнее и сильнее. Сжать и побить тупую бабу головой о стену.
— Маргарет, это очень больно, и не происходит в один миг. Иногда душа мучается столетиями.
В глазах Мур промелькнули какие-то чувства, но тут же снова погасли, взгляд остался безразличным и замороженным. Я сжала переносицу, несколько раз глубоко вдохнула. Ладно, сейчас или никогда.
Я достала планшет, открыла видео, поставила на паузу.
— И Маргарет, мне очень жаль, но...
— Что еще?
— ... вы не Маргарет Мур, — спокойно закончила.
— То есть как это? — балерина, наконец-то повернула ко мне голову, вырвала руку. О, злость, уже хорошо. — Of course...
— Нет, вот Маргарет Мур, — я ткнула ее лицом в планшет, включила видео и пересела с кровати в кресло. Ну мало ли, как она отреагирует, лучше быть подальше.
Вообще странно все это, душа с амнезией мне не попадалась еще ни разу: сумасшедшие, параноики, шизофреники, целый букет психических заболеваний, по которым я, наверное, смогла бы выпустить научный труд, если бы захотела, а вот с амнезией ни разу.
Черт!
И ведь девушка не врет, утверждая, что она — Маргарет Мур. Души не могут врать. Балерина-не-балерина действительно считает себя приехавшей из Америки танцовщицей.
Черт!
В комнате снова повисла тишина, планшет погас, а девушка на кровати, казалось, окончательно замерзла и застыла.
Я с остервенением потерла лицо, застонала.
— Так, а ну заканчивай рефлексировать! — вскочила с кресла, схватила тонкое запястье и вздернула мертвую на ноги. — Тебе надо вспомнить, кто ты и понять, зачем ты здесь! И у тебя всего пять дней, а ну взяла себя в руки и начала думать!
— Fuck you! Fuck you, fuck you, fuck you! — заорала девушка, выдергивая руку из моего захвата. Ну вот и отлично. Злость — уже что-то, лучше, чем ничего.
— Одевайся и спускайся вниз, жду тебя в баре через пятнадцать минут, если не спустишься сама, тебя притащит Кит.
Я подхватила с кровати планшет и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Внизу встала за стойку и открыла гостевую книгу, уставившись на девственно-чистую страницу, куда не так давно пыталась записать имя новой постоялицы. Не получилось, потому что Маргарет Мур жива и скачет сейчас по сцене.
Черт!
Надеюсь, близнецы найдут что-то еще, помимо видео с ютьюба с вечерним выступлением настоящей балерины. А часы продолжали отсчитывать секунды и минуты.
Хрен вам!
У меня еще ни одна душа не развоплощалась. Никогда. Зубами вырву, если понадобится. Господи, ненавижу семнадцатый номер. Я стиснула кулаки, закрыла глаза, стараясь продышаться. За окном клубился туман — холодный и промозглый.
У каждого свои страхи. Забавно.
Я не боюсь скрипа половиц, призраков, появляющихся на пороге моего отеля иногда в абсолютно кошмарном виде, бродящих потом по ночам по коридорам моего дома, скребущихся в двери, стучащих в окна. Меня не пугает завывание ветра за окном, не пугают раскаты грома, стоны старых лип. Меня не пугают маленькие темные помещения, в которых нечем дышать, я не боюсь заброшенных домов и темных переулков.
Я боюсь потерять душу. Свою и чужую. Чужую даже больше, чем свою. Боюсь почти до дрожи, до судорог и замерзших рук. Боюсь так, как не боюсь больше практически ничего в этом мире. Мне страшно настолько, что чувствую собственное сердце в горле, а в желудке колючий комок и кислоту на языке. И этот страх почти способен заставить меня свалиться в обморок.
Однажды. Всего один раз, я видела, как развоплощается душа. Это... Это настолько ужасно, что не передать словами, это так страшно... почти, как в детстве, когда страх абсолютен и огромен, огромнее, чем целая вселенная, когда ничто не может с ним справится.
И сейчас я боялась.
Боялась потерять душу глупой Ритки.
— Мара, — тихий голос заставил меня вздрогнуть и повернуться. Не настоящая Мур стояла у подножия лестницы и в ожидании смотрела на меня. Я встряхнулась и кивнула девушке, жестом приглашая следовать за мной в зал ресторанчика.
Стоящий за барной стойкой Кит налил нам кофе и поспешил скрыться в недрах кухни, откуда невероятно вкусно тянуло запахом свежей выпечки и ванили.
Теть Роза опять колдует.
Я подхватила огромные кружки, и мы с не-балериной прошли за самый дальний столик у окна. Я подождала пока она сядет, обнимет руками чашку и сделает первый глоток.
— Я не знаю с чего начать, — первой нарушила тишину сидящая напротив призрак. — Я ничего не помню, но... Я уверена, что я — Маргарет Мур.
— Ты же знаешь, что это не так, — покачала головой, протянув собеседнице руку. Девушка сжала ее моментально, стиснула почти до боли, но взгляда от окна так и не оторвала. — Ты удивительно на нее похожа, но ты не она. Скажи, ты больше точно ничего не помнишь?
— Нет. Помню дорогу, ребенка. Помню, что балерина, что зовут Маргарет Мур, я из Америки, из Флориды. Мама — медсестра, отец — юрист в крупной фирме, у нас большой белый дом со штакетником..., — чем больше она говорила, тем больше я хмурилась. Слишком много фактов и слишком мало деталей. Словно... словно она читает личное дело. — ... на гастроли.
— Маргарет, пока не установим твое имя, буду звать тебя так, послушай, закрой глаза, расслабься...
— Это гипноз?
— Нет. Просто попробую помочь тебе вспомнить, — осторожно высвободила свою руку. — Прислушайся. Слышишь? За окном идет дождь. Когда ты ехала в машине, тоже шел дождь, он также стучал по стеклам и капоту. Дорога была мокрой, темной, скрипела под колесами. В салоне тепло, пахнет... Чем пахнет?
— Моими духами, — тут же ответила не-балерина на английском. Я улыбнулась.
— Что еще ты видишь? Чувствуешь? Радио играет?
— Да. Глупая песня какая-то, но прилипчивая, очень ритмичная.
— Хорошо. Что еще? Ты одна?
— Нет, около часа назад я подобрала на дороге парнишку.
— Как он одет? Как выглядит?
Я осторожно открыла планшет, нашла нужную программу, достала стилус.
— Как все подростки, угловатый, нескладный, длинные, худые руки, на нем темная куртка с капюшоном, джинсы драные, из серии тридцать-баксов-за-стиль-бомжа, кеды, рюкзак красный. Лицо вытянутое, узкое, очень бледное, темные-темные волосы, — я отложила ручку и закрыла программу. Знала я этого парня. Не лично, но знала.
Черт! Черт! Черт!
Три тысячи чертей!
— Хорошо, давай забудем про мальчишку. Что еще ты помнишь?
— Дорогу. Я устала и хочу спать, дождь всегда нагоняет на меня тоску.
— Еще?
— Бензин кончается. Я не посмотрела, когда выезжала...
— Откуда?
— Из Твери, — улыбка вернулась на мое лицо.
— Что ты там делала?
— Остановилась в отеле, чтобы переночевать.
— А до этого? Откуда ты ехала?
— Из Питера. Мой самолет приземлился в Питере.
— Хорошо, а откуда ты прилетела в Питер? — наш диалог мне самой напоминал какую-то дурацкую игру.
Повисло молчание, на лбу у девушки пролегла складка, губы сжались в тонкую линию, пальцы впились в столешницу так, что побелели костяшки.
