Я старался сдерживаться, очень старался не причинить ей боли, пытался заставить себя прекратить, остановиться, вдохнуть. Но Мара дышала все чаще, подавалась навстречу моим губам все больше, сжимала мои плечи все сильнее, и у меня ни черта не получалось. Я накрыл ее сосок губами, втянул в рот, покатал на языке, выпустил, подул, снова втянул в рот. Она застонала, сжала меня ногами так, что я думал, ребра не выдержат, откинулась назад и прогнулась.
Улыбка сама собой растянула губы, довольная, кривая улыбка, в предвкушении еще большего удовольствия. Кровь стучала в голове отбойным молотком, сердце толкалось в горле, наше общее сумасшествие висело вокруг густым дрожащим переливающимся облаком.
Мара вдруг разжала ноги, выскользнула из моих рук, потянула меня на кровать, вставая на коленки. Я смотрел на нее, удерживал взгляд грозовых глаз, и следующий вдох наждачной бумагой продрал горло.
— Мара...
— Поцелуй меня, — подалась девушка вперед, снова оказываясь в моих объятьях.
Я скользнул руками к попке и вдавил ее бедра в свои.
— Змеев, — простонала Шелестова, несколько раз потершись о меня, вырывая уже из моего горла то ли стон, то ли шипение.
Я с шумом втянул в себя воздух, когда ловкие пальчики пробежались по моим плечам, груди, животу, пробрались под резинку штанов и трусов и сжали возбужденный член. Ей достаточно было провести всего пару раз, коснуться большим пальцем головки, легко сдавить мошонку, чтобы я с матом повалился на кровать, утягивая Мару за собой, перехватывая руки, подминая под себя.
— Зас-с-с-ранка, — я сжал ее запястья в одной руке, сел, разглядывая обнаженное, покрытое испариной тело. Провел кончиками пальцев вдоль шеи, по ключицам, между грудей, обвел ореолы сосков, задел ногтем один, другой, слушая и наслаждаясь звуками ее удовольствия, сбившегося дыхания.
Девушка нетерпеливо дернулась, разочарованно простонала, когда не удалось освободить руки.
— Нет, моя сладкая, — я снова улыбнулся, перехватил ее взгляд.
О, как она смотрела, как жарко, как умоляюще...
— Волков...
Я скользил пальцами все ниже и ниже, наклонился, все еще смотря на нее, провел языком во впадинке пупка.
— Ярослав...
Еще ниже, облизал кожу над полоской трусиков, Мара зажмурилась, дернулась.
— Смотри на меня, — это был почти приказ, но Шелестова послушалась.
Я выпустил ее руки, стянул белье, швырнул куда-то в сторону и прижался губами к влажному местечку, вводя палец внутрь, языком лаская клитор.
С-сладкая, с-сладкая, как с-сахарный с-сироп.
Девушка дрожала, ерзала, выгибалась и хрипло, протяжно стонала.
Внутри нее было мокро, горячо, узко, я чувствовал, как сжимаются внутренние мышцы, как туго они обхватывают сначала один, а потом и второй мой палец, и не останавливался, продолжая мучить и ее, и себя.
— Ярослав... — громче, отчаяннее захныкала она, хватая за руки, облизывая влажные губы.
А я пил ее, наслаждался каждым собственным движением, звуками, ее вдохами и не мог, не в силах был остановиться.
— Ярослав! — громко, жестко, требовательно, почти со злостью.
— С-сладкая, вкус-с-сная, — я медленно, очень медленно вытащил пальцы, провел языком вдоль нежного местечка, на миг втягивая в рот клитор, слегка надавив на него зубами. Девушка дернулась подо мной еще сильнее, зашипев, скомкав в руках простыню.
Я поднялся, разделся до конца, накрыл Мару собой. Она тут же развела шире ноги, укусила меня за шею, скулу, губу, ворвалась настойчиво в мой рот, ногтями впилась в плечи, садясь, заставляя сесть меня.
Ждать Мара больше не собиралась.
Она брала меня, брала то, что было нам обоим необходимо. А я дышал ее дыханием, чувствовал, как ногти оставляют на спине следы: не просто покрасневшую кожу, а глубокие царапины — и кайфовал, ловил каждое движение, подхватывая сумасшедший темп, чувствуя, как крепко обхватывают ее ноги мою поясницу.
И снова опрокинул девушку на спину, вколачиваясь, вдавливаясь в тело, целуя, кусая, шипя, сходя с ума.
Немного, еще немного...
Мара оторвалась от моего рта, потянула за мочку уха, спустилась к шее и укусила. Укусила почти больно, возможно до крови, тут же громко застонав, кончая. Забилась подо мной, упав на подушки и отпустив плечи. Всхлип перешел в громкий крик.
Меня хватило только на пару движений. Быстрых, резких, диких.
Удовольствие шарахнуло под дых кувалдой, разорвало в клочья, выпило досуха, выжало...
Я упал рядом, все еще сжимая девушку в руках, перекатился, устраивая ее сбоку, уткнулся носом в шею.
Вдохнул. Выдохнул. Вдохнул.
Пот струился по спине, вискам, груди. Запах пота и секса забивал нос.
— Черт... — прохрипел я.
— О да, — отозвалась Мара, разворачиваясь в кольце моих рук, легко целуя в подбородок. — Ты почти убил меня, Яр, — мурлыкнула Мара.
А я улыбнулся по-настоящему кретинской и довольной улыбкой.
Знала бы ты...
Как уснул, я не заметил, просто провалился в сон без сновидений, а глаза открыл только в десять от назойливого жужжания виброзвонка на телефоне. Мобильник нашелся в кармане домашних штанов, но пока я его доставал, смолк, на экране в пропущенных высветился незнакомый московский номер. Главное, не с работы, а там, если надо будет, перезвонят.
Мары рядом не было, ее одежды тоже. Я рухнул назад на подушку, зевнул. Сытый и довольный жизнью гад, похоже, все еще спал, за окном для разнообразия светило солнце, по-летнему яркое и желтое, как лимон, в комнате пахло Шелестовой. Хорошо пахло...
Вниз я спустился через двадцать минут и все эти двадцать минут — пока стоял под душем, пока одевался — старался убрать дебильно-самодовольное выражение с морды.
Хозяйка отеля нашлась у плиты. Она заканчивала жарить блины, а в турке рядом призывно булькал кофе. Волосы девушка собрала в пучок, заколов их китайскими палочками, одета была в мою футболку, на ногах — те самые чертовы белые носки. Тоже мои.
— Это грозит перерасти в престранный фетиш, — прошептал Шелестовой на ухо, целуя в шею.
— Ты о чем? — спросила девушка, переворачивая последний блин.
— О моей одежде на тебе, — улыбнулся, все еще не выпуская Мару из объятий, крепче сжимая руки.
— Я просила тебя дать мне переодеться, — она выключила плиту, сняла с нее турку, повернулась. — С добрым утром.
— Ага, — я накрыл ее губы своими. Этот поцелуй не походил на вчерашние, он был тягучим и медленным, как пропахший сигаретным дымом блюз Си Си Джеймс, и таким же глубоким, оставляющим такое же сладкое послевкусие и совершеннейшую, расслабленную пустоту в голове. Я долго и с упоением ласкал ее язык, гладил губы, небо.
— Теперь утро превосходное, — провел я ладонями по тонким рукам.
— И станет еще лучше, когда мы позавтракаем, — отстранилась Мара, улыбнувшись.
Очередная довольная улыбка искривила мои губы. Мы ведь так вчера и не поужинали.
— Мужчины! — закатила глаза хозяйка отеля в притворном возмущении, заметив мое выражение лица.
Я расхохотался, снова сгреб Шелестову в охапку и потащил на веранду позади дома, усадил на стул.
— Сиди, я сам накрою.
— Все еще стараешься строить из себя джентльмена?
— Где-то глубоко в душе я джентльмен, — обернулся через плечо.
— Видимо, где-то очень-очень глубоко, — расхохоталась девушка.
Утро выдалось по-настоящему летним, почти приторно-сладким, но при этом странно, гипнотически расслабленным, полным неги. Мы пили кофе, ели блины со сметаной, потому что домашнего варенья у меня отродясь не было, а магазинные джемы я не переваривал, разглядывали через забор сосновый лес и болтали ни о чем.
Городок находился достаточно далеко от Москвы и был достаточно мал, чтобы не раздражать рычанием квадроциклов, шумом внедорожников и пьяными наглыми рожами некоторых представителей человечества, внезапно решивших, что раз они купили здесь дом, то можно делать все, что захочется, и вести себя как голуби: где жру, там и сру. При чем вести себя так, как по отношению к местным жителям, так и по отношению к окружающему пространству.
— Оставь, потом помою, просто водой залей, — сказал я, наблюдая, как Шелестова собирает со стола тарелки.
— Лучше сейчас, — улыбнулась девушка.
Я нахмурился, взял оставшуюся посуду и пошел за ней на кухню.
— Мара, серьезно, она не убежит.
— Ярослав, серьезно, никогда не становись между женщиной и грязной сковородкой, — угрожающе взмахнула она лопаткой, поворачиваясь ко мне, на руках уже были надеты эти стремные желтые резиновые перчатки.
— Ладно, — поднял я ладони, — как скажешь.
Мара кивнула, очень серьезно и очень сосредоточенно, и отвернулась к раковине. Я постоял еще какое-то время, наблюдая за девушкой, и отправился наверх, застилать кровать и переодеваться. Я хоть и не приезжал сюда часто, все-таки мозгов запастись одеждой хватило.
Себя я одел быстро, теперь предстояло одеть Мару. На кровать полетела рубашка, а дальше я завис перед распахнутыми дверцами шкафа. Вчерашние штаны едва ли подойдут, да и, скорее всего, не согласиться она их надеть, да и неудобно будет.
Черт.
Шорты?
Где-то были спортивные, серые, на шнуровке, но, видимо, как и моя совесть и мой джентльмен, были очень-очень глубоко.
Звук легких шагов заставил меня выпрямиться, в комнату вошла Мара.
— Ты там вход в Нарнию искал? — оглядела она кучу тряпок под моими ногами, бесшумно ступая по темному паркету.
— Не совсем, — хмыкнул, пожав плечами. — Думал, во что тебя одеть, пытался понять, куда засунул шорты.
Шелестова лишь насмешливо выгнула бровь, спрятав в уголках губ немного дразнящую улыбку, и так же бесшумно направилась к балкону, огибая кровать, отодвинула шторы, открыла дверь.
Там, на сушилке, висели ее шорты и черная майка на бретельках.
Очень странная картина, какая-то непонятная, почти дикая, но... завораживающая. Дыхание перехватило всего на миг.
Я тряхнул башкой, сгреб в охапку вещи и так, комком, запихнул обратно в шкаф, оставив рубашку и кепку.
— Я жду тебя внизу, — сказал, подхватывая одежду и выходя из комнаты.
Мара спустилась минут через пять, уже в своей одежде. Черт, в моей Шелестова мне нравилась больше. И носков тоже не было. Наверное, к лучшему. Волосы девушка распустила.
— Куда мы идем? — подняла она ко мне лицо.
— Гулять, — я надел на нее рубашку, завязав узлом под грудью, на голову — кепку.
— Я смотрю, фетишу все-таки быть?
— Там солнце, и это — чтобы не обгорела и голову не напекло. И вообще, женщина, ты что-то имеешь против?
Вместо ответа Мара коротко меня поцеловала...
Слишком коротко.
...и шмыгнула в коридор, натягивать кроссовки.
Я подхватил со стола ключи и кошелек и вышел следом.
Минут через двадцать мы дошли до бора, я оставил Мару ждать меня на лавочке, а сам направился к гаражу, надеясь, что сегодня ребята открыты. Зоя Сергеевна встретила меня улыбкой и легким удивлением, когда поняла, что транспортных средств мне сегодня надо два, но спрашивать ничего не стала.
— Вуаля, — сказал, подходя к девушке, катя велосипеды.
Мара оторвалась от разглядывания неба, опустила взгляд сначала ко мне, широко улыбнувшись, а потом на велики, и улыбка пропала с ее лица.
— Что? — нахмурился, тоже перестав улыбаться.
— Скажи, что мои глаза меня обманывают, — потерла девушка переносицу, смотря на маленький велик, как на хрень неведомую.
— Ты же не серьезно, — пробормотал ошарашенно. Мара нахмурилась сильнее. — Да ладно, женщина, сколько тебе лет?
— Достаточно, — по-детски скрестила она руки на груди.
Я прыснул.
— Прекрати ржать, чудовище, — поднялась девушка на ноги. — Я не катаюсь. Лучше ролики.
— Роликов у них нет, да и не проберемся мы на роликах, — скрыть улыбку никак не получалось. Шелестова была очень смешная, такая вся серьезно-недовольная, напряженная. — Мы поедем медленно.
— Волков, ты, похоже, не совсем понимаешь, — посмотрела хозяйка отеля мне в глаза, отрывая взгляд от велосипеда. — Ты поедешь. Я пойду рядом.
— Не может быть так все плохо, — я прислонил свой велосипед к лавке, взял ее транспорт за руль и сидение, поставил ровно. — Давай, залезай.
— Гад, — шумно вздохнула Мара и очень неуверенно, очень осторожно села.
Я отпустил сидение, выпрямился, удерживая только руль.
— Не отпускай! — взвизгнула Мара, зажмурившись и вцепившись в ручки так, что побелели костяшки пальцев.
— Не паникуй, — выдавил, с трудом сдерживая смех. — Расслабься, найди равновесие.
— Ты издеваешься? Как можно на этом расслабиться? Это же... Он тяжелый, двухколесный, как им вообще можно управлять нормально?
— Ты же катаешься на роликах...
— Сравнил божий дар с яичницей, — Шелестова поставила обе ноги на землю. — Ролики — это продолжение ноги... Они не улетят, не упадут, не выскользнут, я на них свое тело чувствую и контролировать могу... А это... Как это можно контролировать?
— Мара, давай просто попробуем. Я тебя держу.
— Ты на роликах катаешься? — вдруг сменила она тему.
— Нет.
— На коньках?
— Нет.
— В следующие выходные мы идем в парк Горького, и я учу тебя кататься на роликах.
— Шелестова...
— Око за око, — улыбнулась она не очень добро.
Я покачал головой, вздохнул и согласился.
— Ставь ноги на педали, — я плотнее обхватил руль. Мара снова страдальчески вздохнула, но просьбу выполнила, выражение ее лица при этом оставалось подчеркнуто трагичным.
А через полчаса я понял, что покататься сегодня действительно не выйдет. То есть выйдет, но не так, как планировалось изначально. Расслабиться у девушки не получалось, руль она сжимала слишком крепко, равновесие находила через раз на третий, и на все мои попытки перестать ее поддерживать отвечала тем, что тут же ставила ноги на землю или спрыгивала, зажмурившись. В общем, через полчаса мучений я отдал ее велик, поменял свой на более удобный и вернулся к Маре.
— Придется тебя везти, — вздохнул наиграно, указывая на руль.
— Я не сруль, я чебурашка? — спросила Шелестова непонятное, с опаской подходя ко мне.
— Что?
— Старый анекдот, — качнула она головой. — А это...
— Я тебе упасть не дам, — заглянул девушке в глаза. — Не будь трусихой, Мара.
— Сам дурак, — вдруг широко улыбнулась она и без труда устроилась на руле. — Не дай бог уронишь... — предупредила весело, глядя через плечо.
— И что? — я оттолкнулся, поставил ноги на педали.
— Никогда больше твою футболку не надену, — расхохоталась Шелестова, я рассмеялся следом, просто не удержавшись.
В бору одуряюще пахло хвоей, прелой листвой, было влажно. Асфальтированная дорога, широкая в самом начале, метров через триста разделилась на несколько протоптанных тропинок, жужжала мошкара, чирикали воробьи, мы даже белку видели, деловито сидящую на ветке и не обращающую на нас ровным счетом никакого внимания, занятую то ли шишкой, то ли чем-то еще, найденным в лесу.
Докатился...
Эта белка казалась чем-то совершенно нереальным.
Из-за высоких разлапистых сосен вокруг царил полумрак, было достаточно прохладно, с реки дул легкий ветерок.
