— Сепсис.
— Да. Сепсис. То же, от чего умерла неизвестная наверху. Урод не позаботился о ней, так с чего ты взяла, что позаботится о другой?
— Ты сволочь, Яр, — прошептала Шелестова, разворачиваясь в моих руках. — Ты такая сволочь! — ее руки обвились вокруг моей шеи.
Я невольно улыбнулся. А колючка прижалась ко мне всем телом, пряча лицо.
— Такой вариант меня тоже устроит, — намекнул на недавнюю угрозу. — Только я не сволочь, я...
— ...гад. Помню, — девушка подняла голову, напряжение постепенно уходило из тела. — Почему ты не сказал Санычу, кто он?
— Кто кто? — переспросил, нахмурившись.
— Убийца. Ты сказал, что он похож на человека, но не сказал, кто он.
Я нахмурился еще сильнее, пристальнее всмотрелся в светлые теперь глаза девушки.
— Потому что я не знаю, — ответил медленно.
Шелестова в удивлении вздернула брови.
— Ты же не хочешь сказать... — она немного отодвинулась, пару раз глубоко вздохнула, убрала крылья.
— Что ты видела, Мара? — спросил, подавшись к колючке всем телом. — Что ты чувствовала?
— Он... Он такой же, как я, — прошептала хозяйка отеля. — Нефилим.
— С чего ты взяла, урод...
— Показал крылья в последние секунды ее жизни. Она заметила их, не концентрировалась, но заметила. Сзади, на короткий миг.
— Надо позвонить Санычу, — я вздохнул, мысленно обругал себя за невнимательность и потянулся за мобильником.
По отелю разнесся мелодичный звон. Кого-то снова принесло.
— Я открою, говори, — Мара обошла меня, убрала крылья и направилась в холл.
Я проводил девушку взглядом и все же снова набрал номер "начальства". "Начальство" в этот раз моему звонку радовалось примерно так же, как и в первый. Поворчало, повздыхало, повозмущалось, отвесило парочку волшебных пендалей и повесило трубку, напоследок опять душераздирающе вздохнув.
Все "страдания" и "грозные увещевания" я предпочел пропустить мимо ушей и после краткого, традиционного обмена любезностями вышел в холл. Дверь была распахнута настежь, с улицы доносились голоса. Точнее, голос. Марин. Удивленный и насмешливый одновременно.
Через секунду все смолкло. Как-то очень резко. А если учитывать последние события, количество творящийся кругом хрени и скопившееся напряжение... В общем, разбираться, думать и ждать я не счел нужным.
Я вылетел на улицу, сбежал с крыльца и...
Какого...
Какой-то мужик целовал Шелестову. Держал ее за плечи и целовал. Я рванул было с места, но сделать ничего не успел, хозяйка отеля оттолкнула от себя придурка с такой силой, что тот еле удержался на ногах, отлетел от девушки метра на два и, скользя начищенными ботинками по дорожке, с какой-то дикой, почти самоубийственной насмешкой посмотрел Маре в глаза.
Она показательно вытерла губы тыльной стороной ладони и сплюнула на землю.
— Ты совсем кукушкой повредился, Арт? — спросила девушка, собираясь сделать шаг. — Да я же тебя...
— Нет, милая, — я задвинул колючку себе за спину, — это я его. В бетон сейчас закатаю. Что это за одаренный не в ту сторону? — гадскую натуру на поводке держать было невероятно сложно, учитывая степень моей злости. Но держать все же пришлось. Мужик был человеком. Пусть и двинутым, но все же человеком.
— К черту пошел! — рыкнул придурок. Зло так рыкнул. Страшно почти. Ага. Дебила кусок.
— В глаза мне смотри, идиот, — процедил я, сдерживаясь из последних сил. Ревность, оказывается, штука очень неприятная, а беря во внимание наличие внутри паразита и общий разгульный во всех смыслах образ жизни последних десятилетий, просто смертельно опасная. Благо, что не для меня.
Маленький, мерзкий, глупый человечек. Да я дуну, и ты растаешь.
— В глаза мне с-с-смотри, — прошипел, повторяя, когда придурок не среагировал, продолжая сверлить взглядом Мару.
— Яр...
— Я з-з-знаю, что делаю, — пробормотал девушке. — С-с-смотри! — рыкнул уже мужику.
Незваный гость все-таки повернул голову и застыл. Как восковая фигура. Они всегда напоминают мне восковые фигуры. Так просто взять под контроль, так просто пробраться в сознание, увидеть каждую маленькую фантазию, каждую грязненькую подробность, любую мерзость и гнусь. Амбиции, желания, тайны. Любую мелочь, например, украденные в пятом классе два рубля копейками у матери из кармана пальто. Тридцать лет прошло, а ему все еще неловко. Он вспоминает об этом редко, в основном перед сном, когда мозг достаточно трезв, чтобы вспоминать, когда рядом нет очередной проститутки, когда элитный вискарь больше не лезет в глотку, когда накануне обдолбался так, что чуть не сдох, поэтому сегодня решил обойтись... Лежит в своей кровати и вспоминает. Задрипаное, заштопанное на подоле пальто мышиного цвета, с оторочкой из ондатрового меха, уставшее лицо матери, только что вернувшейся со смены, деревянную вешалку, на самом деле не из дерева, а из опилок, запах мокрой тряпки в коридоре...
Он стоит на тряпке в носках, ему мокро.
...и те несчастные два рубля. И страх, что в тот раз сжал ему яйца, словно в кулаке.
— Ты забудеш-ш-ш-шь о Маре Ш-ш-шелестовой и больш-ш-ше никогда с-с-сюда не вернеш-ш-шься, и больш-ш-ше никогда не сможеш-ш-шь к ней приблиз-з-зитьс-с-ся. Иначе мама уз-з-знает. Уз-з-знает и раз-з-злюбит тебя. Никогда не прос-с-стит, никогда не полюбит вновь. Ты так виноват. Ты очень виноват, — шипел я, глядя в глаза придурку. Придурка звали Артур. Придурок был владельцем какого-то клуба. Проституточной. Проституточной для проституток-неформалок. Там иногда выступала девчонка, подруга Мары. Странная такая девчонка. Вроде красивая, а подходить к ней не хочется. Даже смотреть на нее иногда не хочется. Появляется чувство, что можно накликать беду.
— Мама потом и-с-с-скала эти два рубля, — лез я все глубже, копаясь в мозгах у мужика. — Переживала... Ты так виноват, — и закрепить. — Никогда боль-ш-ш-ше не подходи к Маре Ш-ш-шелестовой.
Детские проступки самые страшные, детское чувство вины самое сильное. Чудо. Просто раздуть тлеющий уголек. Тем более, когда человек все же не в своем уме, тем более, когда он алкоголик и наркоман. Даже напрягаться особо не надо.
— А с-с-сейчас-с-с ты вернеш-ш-шьс-с-я в маш-ш-шину и уедеш-ш-шьо тс-с-сюда домой. Приедеш-ш-шь, поставиш-ш-шь тачку и пойдеш-ш-шь с-с-спать, прос-с-спиш-ш-шь до вос-с-сьми вечера. А когда прос-с-снешь-ш-шьс-с-я, ты забудещ-ш-шь сегодня-ш-ш-шнее утро и вс-с-се, что з-з-здес-с-сь с-с-случилос-с-сь. Ты был дома, с-с-спал. Вс-с-се время. Да?
— Да.
— Прекрас-с-сно, иди, — я моргнул, тряхнул головой, наблюдая за тем, как мужик разворачивается и идет к тачке. Его счастье, что у них с хозяйкой отеля ничего не было. Иначе так просто я бы его не отпустил.
Люди, они как воск.
Неслышно подошла Мара, обхватила своими руками мою левую, прижалась. Машина выехала со двора и вскоре скрылась за поворотом.
— Ты в курсе, что он сумасшедший? — спросил у Шелестовой, когда даже шум от тачки идиота стих.
— Да. Полагаю, это я его таким сделала.
— Ну, если тебя это успокоит, то не ты. В смысле, сумасшедшим сделать нельзя. Это он сам постарался, — я фыркнул. — Ты, скорее, просто подтолкнула.
— Значительно легче, — сарказм в голосе девушки смешался с задумчивостью. — Спасибо.
— Обращайся.
— Кстати, о чокнутых бывших и несостоявшихся настоящих, — задумчиво проговорила колючка. — Что за коробку привезла тебе Ника? И откуда она знает про отель?
Мара ждала ответа, подняв ко мне лицо, я смотрел в пасмурные глаза и хмурился, не зная, не находясь с ответом. А что я мог ей сказать?
Глава 17
Мара Шелестова
Волков молчал. Просто молчал. Я смотрела во все еще змеиные холодные глаза и ждала хоть какой-то реакции, кроме этого настороженного молчания. Тонкие брови были нахмурены, черты лица заострились. Цвет золота, оказывается, может быть очень холодным. Напряжение его все еще не отпустило, в глазах плескалась ревность и...
Чувство вины?
Последняя эмоция мне очень не понравилась. Не то чтобы я абсолютно доверяла Волкову, но его бывшая... Серьезно, что ли? Верилось в это как-то слабо.
Непонятно. Я почему-то абсолютно не рассматривала такой вариант, не допускала возможности. И не только касательно Ники, но и касательно вообще любой женщины. А ведь Волков мужик почти магнетически красивый, если он захочет, по-настоящему кого-то захочет, перед ним едва ли можно будет устоять. Я вот тоже не устояла.
От этой мысли неприятный озноб пробежал по спине. Как-то все...
Непонятно.
Да и черт с ним.
— Твое молчание, — я отстранилась от мужчины, повернулась к дому, — меня не радует, Яр. Если есть в чем признаться — признавайся, и давай обойдемся без всего этого дерьма. Если нет...
— Мне не в чем признаваться, — прозвучало спокойно и почти убедительно.
Ярослав помедлил, потом нагнулся, поднимая с земли вонючий веник, который притаранил Арт...
Ненавижу лилии.
...и зашагал рядом, подстраиваясь под меня.
— Хорошо. Тогда почему ты так напрягся?
— Потому что я не знаю, что тебе ответить. Я не знаю, что было в коробке, и я не знаю, зачем сюда приезжала Ника.
Крафтовая обертка пафосного букета шуршала при каждом шаге Гада, отчего-то ужасно раздражая. Тяжелый, приторно-сладкий запах цветов тоже раздражал сейчас больше обычного. Нервы надо лечить, Шелестова. Истерички невероятно скучны.
Я вздернула вверх брови, поворачивая дверную ручку.
— Я выпроводил ее, позаботился о том, чтобы Ника больше не приперлась...
— В бетон закатал? — усмехнулась, перебивая Ярослава.
— Почти, — фыркнул мужчина, притягивая меня за талию к себе, опираясь спиной о закрытую дверь. — Так же, как и твоего дрища сегодня.
— Кого? — мне даже показалось, что я ослышалась.
— Дрища, — недоумевая повторил Волков, а я уткнулась лбом ему в грудь и начала хохотать.
— Господи, Волков, — все еще посмеиваясь, выдавила из себя через какое-то время, — ты производишь впечатление нормального, образованного мужика, но иногда...
— Что? — его глаза снова стали нормальными, Гад теперь смотрел на меня со смесью непонимания и любопытства.
— Ты случайно на кортонах не сидишь, семки не щелкаешь?
— А что? Тебя это заводит? — склонился он ко мне, сильнее стискивая руки.
— Ага, примерно так же, как и яичница, — скривилась, наморщив нос.
Секунды полторы прошло в молчании, а потом настала очередь Змеева хохотать.
— Так что с коробкой? — снова вернулась я к теме прерванного разговора, когда Волков перестал посмеиваться.
— Ничего, — пожал он плечами. — Я вернулся, но на крыльце ничего не было. Я даже вокруг несколько раз обошел — пусто. Да и знаешь... Нечего Нике мне привозить. Я никогда у нее ничего не оставлял, даже пачки сигарет. Про отель она скорее всего узнала через отца, через его связи. Игорь крупный бизнесмен, прости Господи, считай, бывший вор. Сейчас все легально, но связи остались. Да и ты не особенно прячешься.
— Ты прав: не прячусь. И все это теперь мне тем более не нравится...
Я замолчала. Думала. Арт, Ника, Ирз, маньяк, не понятно куда и как запропастившийся Стас, изувеченная душа в качестве новой постоялицы отеля, вещи, которые появляются и исчезают сами по себе, и мерзкое предчувствие. Особенно мерзкое предчувствие.
Взгляд упал в окно, зацепился за ближайшие деревья.
Черт. Вот и первые падальщики пожаловали.
Вороны. Большие, жирные вороны, как кляксы, — падальщики. И не бесы, и не духи. Твари изнанки, питающиеся остатками чужой энергии, полуразумные, полумертвые, но умеющие отлично маскироваться. Я с трудом сдержала вздох. Скоро здесь будут и псы изнанки, может даже совсем мелкие бесы слетятся на остатки силы. Ярослав был прав: слишком много энергии я выпустила сегодня. И я все еще ощущала ее и в венах, и в сознании. Хотелось драться, секса, крови. И снова крови. День обещает быть сказочным.
Нефилим. Чертов нефилим...
Интересно, он зарегистрированный или нет? А если зарегистрированный, то как Совет его проморгал? Это же надо было проморгать такого психа! Да даже по рамкам правил другой стороны он полностью сдвинутый.
— Мара? — окликнул меня Ярослав. — Ты чего притихла?
— Знаешь, я все думаю...
— О, это серьезно, — усмехнулся Гад.
— Ага, а эта шутка стара почти так же, как я, и убога почти так же, как чувство юмора Кита, — скривилась я в ответ, очень нехотя и очень медленно отодвинувшись от Волкова. Надо позвонить Эли. — Мне все не дает покоя чувство, что я где-то видела ублюдка.
— Видела? — Ярослав тут же стал серьезным.
— Да. Не могу нормально сформулировать, но... его улыбка... как воспоминание из прошлого. Или сон. Как-будто что-то нереальное, далекое. Знаешь, когда человек на кого-то похож, возникает примерно такое же ощущение, — я вздохнула, всплеснула руками от досады. Больше я ничего не могла сказать. Только смутное ощущение.
— Не думай об этом, — Яр погладил меня по щеке. — Не старайся. Знаешь ведь, что это худший способ вспомнить.
— Да, — я хотела сказать ему спасибо, но у Змеева вдруг зазвонил телефон, практически истерически заорал. Я вздрогнула. Гад нахмурился, а, взглянув на экран, нахмурился еще больше.
Видимо, кого-то нашли.
Я вздохнула и ушла звонить Эли.
Драться, секса и крови хотелось все еще так же сильно, как и в самом начале. Черт!
Разговор с собирательницей по старой доброй традиции не состоялся: Эли снова не брала трубку, поэтому пришлось записывать голосовое. Еще одно голосовое я оставила Сан Санычу, не потому что не смогла до него дозвониться, а потому что не хотела затягивать беседу на стандартные полтора часа, час двадцать из которых ушел бы на бессмысленные заверения и уговоры. Саныч хороший мужик, умный, старательный и... правильный. Очень правильный. Слишком правильный. Иногда даже во вред себе. Как с ним работает Гад, я могу только догадываться, но предполагаю, что, как и я, посвящает его далеко не во все.
Я бросила аппарат на кровать и со вздохом открыла шкаф в комнате, стараясь вспомнить, куда же я засунула это дурацкое платье. Вспомнить не получилось, найти с первого и со второго раза тоже, а поэтому, когда Ярослав поднялся в комнату, кончик моего носа торчал из горы тряпья.
Надо бы его перебрать и половину отдать на благотворительность.
— Теперь ты ищешь вход в Нарнию? — выгнул мужчина бровь.
— Нет. Хуже. Ищу творение незабвенной Коко, — вздохнула, разглядывая кучу барахла. — Ты, кстати, в курсе, что она работала на нацистов?
— Нет. За информацию, конечно, спасибо, только при чем зд...
— О, по крайней мере это объясняет живучесть и практичность ее идей. Маленькое черное платье, брюки...
— ...зига, — усмехаясь продолжил Яр.
— Тьфу на тебя, — я швырнула в Гада какой-то майкой. Змей ловко ее перехватил, показательно аккуратно расправил и положил на кровать.
— Мне надо уехать, — "повинился" Гад.
— Хорошо, — ответила, выпрямляясь.
— Возможно, я не вернусь сегодня, останусь ночевать в городе, либо загляну домой, либо — прямо в отделении.
