— Сериалы — тоже искусство, только другого рода, — спокойно отреагировала хозяйка отеля.
Костя спорить не стал, но и мимо ушей слова Мары не пропустил. Нахмурился на несколько секунд, размышляя, а потом снова облокотился о Мару.
— Продолжай, — попросила Ксенька.
Немного извиняющаяся улыбка, адресованная мне, скользнула по губам девушки, и она снова взяла в руки книгу. Кит поднялся и направился к бару, а через несколько минут уже ставил на столик между нами бутылку виски, содовую и два бокала.
Мара продолжила читать. Она читала близнецам Терри Пратчетта, его прекрасный, удивительный и самобытный "Плоский Мир".
— Не знаю почему, — говорил голосом Мары "отчаянный храбрец" Ринсвид, — но перспектива вечной смерти в неведомых землях от когтей экзотических чудовищ — это не для меня. Я это уже пробовал, и оно у меня как-то не пошло. Каждому — свое, так я говорю, а я был создан для скуки.
Мара читала, читала взрослую сказку, для взрослых детей, и близнецы, Кит, я, даже Крюгер, слушали и переживали путешествие в другой мир.
Книги пишутся для того, чтобы их читали вслух — странная мысль, но сегодня она казалась на удивление верной.
Через час Мара отправила сонных близнецов спать, а мы с Китом вывели Крюгера на ночной променад к озеру.
Пес носился по берегу, взметая в воздух влажные песок, щелкая челюстью в попытках поймать зазевавшихся мух или какую-то другую мошкару.
Мы сидели на мостках и потягивали пиво. Понижать градус нельзя, но... Всегда есть "но", правда? Очень удобное слово.
Кожу начало тянуть примерно минут 20 назад, Кит, сам того не осознавая, во многом был прав — гад готовился сбрасывать кожу.
— Как давно ты здесь? — спросил, наблюдая за тем, как сгущаются тучи, словно банда мародеров. Сначала появляется один, потом двое, а через несколько мгновений уже целая толпа, готовая забирать то, что плохо лежит. Тучи сейчас пытались украсть звезды.
— Лет семь уже, — Кит сделал глоток из горла, поставил бутылку на темное дерево.
— Как?
— Умер, — усмехнулся бугай.
— Убийцу нашли?
— Нет, чувак, меня не убили. Я именно умер. Сам. Постояльцы отеля не всегда жертвы, но почти всегда несчастны. По крайней мере, поначалу.
— Мара...
— Не делает их счастливыми. Счастливыми себя мы делаем сами. Мара показывает как.
Мы помолчали какое-то время. Пес продолжал стравливать энергию, накопившуюся за короткое время, что он дремал, лежа у дивана в библиотеке. Тучи продолжали сгущаться, бутылки — пустеть.
— Меня убил котенок, — снова ухмыльнулся Кит.
Я лишь удивленно вздернул брови.
— Возвращался домой, ночью, услышал мяв. Ты знаешь, только котята могут так пищать — плакать, как дети, выворачивая, выскребая нутро. Там страх, отчаянье, безнадежность... Крик о помощи. Странная особенность. Возможно, всего лишь часть эволюции, задумка природы, — он снова сделал глоток. — Он сидел на дереве, не слишком высоко, и пищал. Глазищи огромные, дрожал, даже не дрожал — трясся, намертво вцепившись всеми четырьмя лапами в ветку. Короче, я полез, снял, а когда начал слезать сам... Куртка за ветку зацепилась, я упал, ударился головой. Котенок удрал, надеюсь, жив и стал взрослым котом, гоняет голубей, ловит крыс в подвалах и заигрывает с местными кошечками, — панк улыбнулся, открыто и весело, почти беззаботно.
Крюгер начал выдыхаться.
— Семь лет — долгий срок, ты все еще не знаешь, что тебя здесь держит? Сколько у тебя времени?
Панк поднес к моему лицу руку с браслетом. Широкий, кожаный, с клепками в два ряда. Считать я не стал.
— Если судить по этой штуке, то еще много. Но я то, что называют блуждающая душа. Перекати поле, вполне могу и не уходить никуда.
О блуждающих душах я мало что знал, но смысл был и без того понятен. Панк — анархия даже в смерти.
— Знаешь, что самое отвратительное?
— Излагай.
— Я ничего не могу сделать с тем, как выгляжу. Ирокез, пирсинг. Ты навсегда остаешься таким, каким умер. Волосы не отрастают, штанги не снимаются — надоедает. Единственное, что я могу — менять цвет. Хоть какое-то разнообразие.
— Но...
Близнецы менялись. Я был уверен, хотя бы потому, что в мой самый первый визит у них не было сережек. У Кости даже дырки не было.
— Мелкие — другие, — бугай допил пиво, поднялся на ноги и свистнул Крюгеру, я еще немного посидел, а потом тоже встал.
Завтра надо было ехать в отдел, я готов был рассказать ребятам про маньяка, я готов был дать описание, и рассказать им почти все. Правда, скорее всего, это будет абсолютно бесполезно. Саныч собирался передать дело полностью нашим, узнав, что ублюдок вполне возможно наш. Я начальство поддерживал. А вот ребята в отделе счастливы явно не будут, впрочем, как и Сухарь.
— Нет, это даже не обсуждается. Ты обещал мне, Саша, — Мара сидела в кресле в библиотеке и говорила по телефону.
Собеседник в трубке, очевидно, начал возражать. Хозяйка отеля закатила глаза.
— Я не угрожаю, я готовлю тебя к последствиям, чтобы они не стали неожиданностью, — кривая злая улыбка заиграла на красивых губах, изменив черты лица до неузнаваемости, сделав резче скулы, углубив тени, ожесточив линию подбородка.
Комната была погружена в полумрак, несколько включенных бра не рассеивали тьму, хотя, по идее, должны были, они подчеркивали и странным образом усиливали ее. За окном, в небе, сверкнула молния, словно вторя настроению девушки. Мара однозначно была недовольна.
Я подошел ближе, остановился у самого кресла. Если разговор не для моих ушей, Шелестовой достаточно сказать об этом. Но Мара только бросила на меня мимолетный взгляд и снова переключила все свое внимание на собеседника.
— ...мы не можем... — услышал я с этого расстояния серьезный мужской голос. Очень знакомый мужской голос.
— ...они... и... это...
Хозяйка отеля закатила глаза.
— ...привыкание, — продолжал увещевать Саныч. — Ты же знаешь...
— Вы просто плохо стараетесь, — перебила друга девушка. — Воздействовать можно по-разному, — Шелестова снова посмотрела на меня, свободной рукой она растирала предплечье, словно замерзла. — Мы заключили с тобой сделку, Саша, изволь выполнять ее условия.
Я опустился на пол у ног хозяйки "Калифорнии", устроил подбородок на коленях, Мара показала мне два пальца, одними губами прошептав "минут".
"Мне уйти?" — указал глазами на дверь.
Девушка сначала нахмурилась, словно не поняв, а потом просто пожала плечами, предоставляя решать самому.
Саныч в трубке продолжал монотонно о чем-то вещать. На Шелестову, судя по выражению ее лица, действовало не особо. Я начальство не слушал, разглядывал девушку перед собой и думал о том, что завтра будет долгий и тяжелый день. Рука словно сама собой потянулась к заднему карману, к пачке с сигаретами, но было слишком лениво, и поэтому я остался на месте, думая еще и о том, что из отеля уезжать не хочется, что Георгий наверняка вернется и что меня дико бесит тот факт, что придурку удалось свалить.
— Все, Саш, — вздохнула Шелестова, отвлекая меня от раздумий. — От Ярослава привет, — сладко улыбнулась девушка и повесила трубку.
— Сделка? — выгнул я бровь, вставая и подавая Маре руку.
— Я сливала Совету информацию про Георгия и ему подобных, — просто пожала хозяйка отеля плечами, принимая ладонь, — первое время. Они должны по гроб жизни теперь. Вот только все время пытаются об этом забыть.
— Чертовы старые маразматики, — покачал я головой, давя ехидную улыбку.
— Чертовы старые маразматики, — так же улыбнулась Мара, утягивая меня на кухню. — Какао хочу или горячего шоколада, — пояснила она на мой удивленный взгляд.
— А Георгию от тебя что нужно?
— На самом деле урода зовут Ирзамир, — ответила Шелестова, высвободив свою ладонь и начав рыться на полках. — А нужно... — она привстала на цыпочки, изучая содержимое шкафа над раковиной, я открыл дверцу холодильника в поисках молока, — много чего нужно. У него комплекс неполноценности, связанный со мной. Словно мы в первом классе, и шоколадную медальку за чтение отдали мне.
Я хмыкнул, выпрямляясь, ставя на стол молоко. Мара уже доставала кастрюльку.
— Шоколадная медалька — это серьезно.
— А то, — Шелестова с иронией взглянула на меня и подняла вверх указательный палец. — Ирз хочет себе отель. Ирз хочет себе постояльцев. Ирз хочет себе души, которые появляются здесь. А больше всего Ирз хочет души моих близнецов.
— Прям девочка-нимфетка, — я поставил на стол кружки, потянулся за ложками. За окном снова сверкнуло, рябь на озере усилилась, откликаясь на заигрывания ветра, угадывался за тучами силуэт луны. Мара продолжала суетиться на кухне и говорить. Рассказывать, делиться и это было приятно, черт меня дери. Точнее гад.
— Ага, Лолита доморощенная, — наморщила хорошенький носик хозяйка отеля.
— Почему отель, я вроде бы понимаю — это власть, повышение...
— В точку, Ирзамир сейчас относительно мелкая сошка. Пакостная, но мелкая, — Шелестова начала помешивать шоколад.
— Души — это энергия...
— Да.
— А близнецы?
— А близнецы, — Мара повернулась ко мне, по деревянной ложке стекал все еще густой шоколад, — двойная энергия. Они дети, и они... — она развела в стороны руками, — близнецы.
Я слегка склонил голову набок, открывая упаковку с печеньем, не сводя взгляда с девушки, которая явно пыталась подобрать нужные слова, чтобы объяснить.
— Не совсем уверена, как это работает... Но в Косте и Ксюше энергии раз в десять больше, чем в любом другом призраке. Они...
— ...как туша слона для голодного племени бушменов, — закончил за Шелестову, отбирая у нее ложку.
— Про бушменов ничего не знаю, но полагаю, что ты прав. Но только отчасти... как мне кажется... — закончила задумчиво Мара, садясь за стол. — Бушмены... а тебя помотало, да?
— Было дело, — пожал плечами, — но ты от темы не уходи. Почему кажется? — я обернулся через плечо, отрываясь от помешивания все еще слишком густого шоколада.
— Он... даже для доморощенной нимфетки слишком на них зациклен. Тут есть что-то еще, только я пока не знаю что.
— Спроси, — пожал плечами.
— При следующей встрече — обязательно, — процедила девушка сквозь зубы. Бес слишком сильно разозлил ее. Мужику я не завидовал. Нефилим в гневе как кара небесная — мгновенный и безжалостный.
— Кстати, об этом, — я снял кастрюльку с плиты, — у меня есть знакомые, которые...
— Совет разберется, — дернула Шелестова головой, улыбнувшись, снова все поняв без слов. — Ирз сегодня перешел все границы.
— Я все-таки настаиваю, — шоколад соблазнительно дымился в кружках, распространяя вокруг сладкий, тягучий запах. — Хотя бы тогда, когда куда-то отлучаешься или домашние отлучаются. Бес не так уж слаб.
— Да... — протянула девушка, о чем-то задумавшись. Ложка тихо звенела о края кружки, хозяйка отеля не отрывала от меня взгляда. — Хорошо, — тряхнула она наконец головой.
— Георгий, — я все еще называл придурка Георгием... Для меня он оставался именно им — козлом с холеной бородкой. Уродом, которого хотелось задушить, — в открытую действовать не осмелится, но...
— Подгадить попытается. Знаешь, может, мои проблемы со счетами, налоговой и прочим — это его кривых лап дело.
Я кивнул, делая глоток шоколада, садясь на против. Несколько минут прошло в тишине. Мы пили шоколад, смотрели друг на друга, читая в глазах. За окнами наконец-то пошел дождь. Настоящий летний ливень. Громкий, сильный, теплый.
— Ты завтра поедешь в отдел? — вдруг спросила Мара.
— Да. Пора.
Шелестова бросила на меня очередной задумчивый взгляд, улыбнулась медленно и... с предвкушением, поднялась, так же медленно и все с той же улыбкой, протянула руку, отпивая из своей кружки...
Шоколад оставил след над верхней губой. Сладкий, липкий, горько-молочный след. И я, как загипнотизированный, смотрел на то, как Мара слизывает эти "усики". Тоже медленно, продолжая пятиться к двери, продолжая вести меня за собой.
О, черт! Кажется, я готов идти за ней вот так хоть в рай, хоть в ад.
Мысль ужасала точно также, как и восхищала.
Но стоило Маре закрыть за нами дверь спальни, как все мысли вообще вылетели из головы. Ночь была жаркой, страстной, дикой. Не выветрившийся до конца из крови адреналин заставлял нас кататься по кровати, кусаться, рычать. Мы были похожи на диких зверей, выпущенных из своих клеток. Была только страсть, сводящая с ума, заставляющая желать большего. Пьер Корнель говорил, что бог страсти — злой тиран. В эту ночь, я, пожалуй, готов был с ним согласиться. Мара была прекрасна, безудержна, ненасытна. И я, и гад, мы вместе, не могли от нее оторваться, не могли утолить голод. Мой яд не причинял ей вреда, мои покрывшиеся чешуей руки и лицо ее не пугали. В темноте спальни, в тишине спящего дома, в возникшей вдруг пустоте и незначительности, почти никчемности окружающего пространства, ее поцелуи были, как топленый шоколад, гибкое тело словно впитало в себя призрачно-молочный свет луны, а стоны казались самой сложной, самой гипнотической мелодией.
Шелестова была живой, настоящей, требовательной.
Мы не говорили, не шептали всю ту чушь, которая чуть ли не считается обязательной. Я чувствовал девушку, и этого было вполне достаточно, иногда даже чересчур. Болезненное желание. Болезненное чувство. Слишком сильное.
И в рай, и в ад.
Мы позавтракали вместе почти в полной тишине, лишь в конце Мара спросила:
— Тебя ждать к ужину или к завтрашнему завтраку?
Вопрос вызвал очередную дебильно-довольную улыбку. С инстинктами, берущими начало в животной сути, справляться нелегко, да и не нужно, в общем-то.
— К ужину.
Мара кивнула.
Мы закончили завтрак также в тишине, допили кофе. Шумный и беспокойный отель еще спал, даже Крюгер не соизволил появиться.
Шелестова проводила меня до машины, поцеловала, привстав на цыпочки, прижавись всем телом, как умеет только она.
А через час я уже стоял, опираясь о стол, в кабинете Сухаря, рассматривал сосредоточенные, со следами недосыпа лица ребят и рассказывал.
— Мы ищем белого мужчину, ему от тридцати пяти до сорока, скорее всего у него шизофрения и паранойя в начальных стадиях. Учился в семинарии, но около полугода назад его выгнали за радикальные взгляды, жестокость, нетерпимость. Скорее всего, он привлекательный, среднего телосложения и роста, общительный, достаточно легко заводит новые знакомства, втирается в доверие, вежлив. В деньгах особой нужды не испытывает, но, чтобы не выделяться, не вызывать лишние подозрения, зарабатывает фрилансом. Он аскетичен, сдержан, строг, очень педантичен, очень скрупулезен. Он тот, кого обычно называют фанатиком. Сатанист наоборот, если хотите. Охотится на девушек, женщин, старух, которых считает ведьмами. То есть целью может стать любая женщина, открыто заявляющая, что она ведьма. Жертв находит по объявлениям: проверяйте социальные сети, посты в Интернете, списки клиентов погибших, надо сузить круг поиска. В какой-то степени у преступника присутствуют и комплекс бога, и нарциссизм. Не терпит неуважения, не терпит панибратства. Внешне, скорее всего, это не проявляется, остается таким же спокойным и сдержанным, но общение тут же прекращает, вежливо и изощренно, в крайних случаях может послать. Он жесток, почти классический садист. Свои наклонности оправдывает высшим предназначением. Жертв не просто пытает — наказывает, полагая, что делает мир чище. Он не испытывает раскаянья. Проверьте психиатрические клиники, неврологические диспансеры, санатории, может он состоит на учете, может проходил лечение, тоже около полугода назад, не из-за шизофрении, скорее просто глубокая депрессия. Диагноз был поставлен неверно. Убийца очень силен. У него либо загородный дом, либо склад, стоящий в отдалении от жилых построек, где преступник держит и пытает жертв. Есть машина, непримечательная, с большой вероятностью — седан. Старается не выделяться, не нарушать закон. Бары, ночные клубы — не его история. Он образован, одинок, либо родственники живут далеко. Консервативен как в одежде, так и в выборе мест проведения досуга, совершения покупок. Очень опасен. Вопросы? — я внимательно оглядел "коллег".
