Мара болтала ногами и вертела головой по сторонам, улыбаясь.
Здесь дышалось легче, думалось проще, ощущалось свободнее. Время растянулось, превратилось в бессмысленное ничто, утратило вдруг всю напускную значимость и пафосность. Был только момент, этот и следующий, новый с каждым поворотом педалей, движением колес, вдохом и выдохом. Иногда точно такое же ощущение возникает на пустынной дороге, ночью, когда становится не важен конечный пункт назначения, когда, кажется, что вот так ехать можешь целую вечность, просто следуя изгибам серой ленты, когда мерцает желтый свет фар, редких фонарей, когда кто-то рядом наливает тебе в стакан термоса горячий крепкий чай, щелкает каналами похрипывающего временами радио, роется в бардачке. Когда проплывающие за окном улицы неизвестных городов ласкают теплом окон и мелькающими в них силуэтами людей, которые ужинают, делают с детьми уроки, смотрят новости, непременно по Первому. Это простые, обычные люди, со своими страхами, мыслями, переживаниями, заботами, но... В такие моменты ты не думаешь об этом, ты думаешь, знаешь, что у них все хорошо. Просто не может быть не хорошо, потому что именно об этом шепчет тебе на ухо дорога и человек рядом. А потом снова пустынная серая лента, и новый голос по радио, и новый город или деревенька.
— Мара, — позвал я тоже погрузившуюся в свои мысли девушку.
— Да?
— А когда у тебя отпуск? У тебя же бывает отпуск?
— Бывает, — кивнула хозяйка отеля. — Но... тут все сложно. По плану должен быть в начале сентября, а там... как пойдет. А что?
— Поедешь со мной?
— Куда? — она даже обернулась.
— Не знаю, — пожал плечами, направляя велосипед к песчаной косе. — Все равно. Хочешь, на Урал, Калининград, Тбилиси, Минск, София, Краков... В Гурзуфе в сентябре хорошо. Шелестова тихо рассмеялась, хорошо рассмеялась.
Я остановился, дождался пока Мара слезет с велосипеда, слез сам, прислонил его к стволу. Девушка молчала, смотрела внимательно куда-то в сторону и не произносила ни звука.
— Поехали?
— А знаешь, — тряхнула она головой, поворачиваясь ко мне, — поехали, — и смешинки сверкнули в светло-серых на солнце глазах.
Господи, ну разве можно было удержаться от того, чтобы не поцеловать ее? Вот такую — шальную, беззаботную, слегка раскрасневшуюся от летнего солнца, с выбивающимися из-под кепки растрепанными ветром волосами, укрытую ажурными тенями сосен, очень соблазнительную.
Нельзя.
И я поцеловал. Схватил на руки, оторвал от земли, быстро коснулся губами ее губ, кончика носа, виска. Мара улыбнулась и взъерошила мне волосы, снова тихо рассмеявшись, а когда я наконец-то поставил ее на ноги, взяла меня за руку, потянув вниз, к берегу.
Мы сняли кроссовки, чувствуя ногами горячий песок, дошли до старого причала. Когда-то здесь ходили огромные неповоротливые угольные баржи и прекрасные белые корабли, теперь — только прогулочные катера. Но причал остался и сохранился вполне неплохо, только кое-где осыпались в воду несколько кирпичей.
Я сел у самого края, подкатал штаны, опустил ноги в воду, Мара устроила голову у меня на коленях, сняла рубашку и кепку, подставляя лицо солнцу, закрыла глаза.
Господи, как же хорошо...
— Сколько тебе лет? — спросила девушка.
— Много, — пожал плечами.
— И все-таки?
— За двести. Тебе? — я намотал на палец темный локон, чувствуя, как он мягко скользит вдоль.
— Сто семьдесят пять. Ты застал эпоху переворотов? — Шелестова повернула ко мне голову, пытливо заглядывая в глаза.
— Было дело, — пожал плечами. — Екатерина была действительно великой женщиной, а вот сын... Грязно, страшно, больно — это если вкратце. Была цензура, в армии — муштра. Потом попытка Александра освободить крестьян, потом война с Наполеоном, потом Крымская война, Ходынское поле, русско-японская война, Первая мировая, первая революция...
— Ты участвовал где-то?
— С Наполеоном и в Крымской, потом стал священником.
— Почему?
— Насмотрелся всякого...
— Погоди, а... — Мара даже приподнялась на локтях, в удивлении.
Я фыркнул.
— Нет. Иной я с рождения. Отец был оборотнем, но его способности к обращению я не унаследовал, только физическую силу, выносливость и более долгий срок жизни, чем у человека, никаких внешних проявлений.
— Тот... что живет в тебе, это ведь паразит?
— Паразит, но достаточно сильный, у него нет сознания, просто инстинкты и рефлексы, мыслей тоже нет.
— Почему у "него"? — ехидно выгнула бровь Шелестова, явно подначивая.
— Хорошо, у этого, — поднял я руки вверх, сдаваясь. — Поначалу я, действительно, считал его "оно", но как-то со временем "оно" трансформировалось в "него". Наверное, привык. Ты чувствуешь?
— Да, — кивнула Мара. — Чуть ли не с самой первой нашей встречи, с того свидания уж точно. Сначала понять не могла, что же ты такое, потом разобралась.
— Тогда почему спрашивала, не наброшусь ли я на тебя с крестом?
— Кто его знает, — снова перевернулась на спину хозяйка отеля. — Если бог отвернулся от тебя, совсем не обязательно, что и ты отвернулся от него.
— Я не фанатик, — нахмурился, поднимая лицо Мары за подбородок.
— Ага, ты — гад и начинающий фетишист, — уголки ее губ подрагивали.
— Спрашивай уже, — вздохнул, запустив руку в волосы девушки.
— Про что?
— Про священника.
— Не буду, — качнула хозяйка отеля головой. — Сегодня не буду. Ты не хочешь об этом говорить, не хочешь поднимать тему, и я не собираюсь настаивать. Да и... Мне кажется, я примерно представляю, что произошло.
— Тогда я спрошу, можно?
— Валяй, — кивнула Мара, согнув ноги в коленях и чинно сложив руки на животе.
— Они очень тяжелые?
— Наверное, — пожала девушка плечами. — Я с ними всю жизнь, и даже когда проделываю этот фокус с исчезновением, вес никуда не уходит. Не могу сказать... просто сравнить не с чем. Думаю, тяжелые. Отец — знатный засранец.
— Вы видитесь?
— Нет. С тех пор, как я стала хозяйкой отеля, а это уже около ста лет, он не приближается ко мне. Я грешница. То есть он так это воспринимает. Присылает периодически кого-то... Иногда это даже забавно.
— Забавно?
— Ага, — кивнула Мара несколько раз. — Они все меня боятся. Точнее, боятся отца. Я — его любимый проект. Если со мной что-то случится... В общем, забавно.
— Твои крылья навсегда останутся такими? — спросил очень осторожно, надеясь, что не вызову этим гнев или грусть. Крылья для нефилимов — больная тема, пожалуй, более больная, чем даже родители. А мне надо было понять, кто ее отец. "Знатный засранец" — так себе характеристика.
— Да. Что бы я ни сделала, сколько бы ни прожила, они — мое наследие. И этого не изменить, слишком велика вина.
— Ты жалеешь?
— Не уверена, что это именно жалость, — потянулась девушка, — скорее любопытство.
Мы пробыли на старом причале еще какое-то время, просто глядя на воду и разговаривая о всякой ерунде. Но время шло, Шелестовой пора было возвращаться в отель, мне — в город. Мы неспешно пообедали дома, неспешно собрались, и так же неспешно отправились в дорогу. Возле дверей "Калифорнии" я долго и со вкусом целовал Мару под пристальными взглядами близнецов, чьи физиономии снова появились в окнах, стоило машине въехать на дорожку. Из-за двери доносился заливистый лай Крюгера.
Я отстранился от девушки только тогда, когда перестало хватать воздуха, провел по щеке тыльной стороной ладони, коротко поцеловал в кончик носа.
— Ты знаешь, что ты удивительная?
— Догадываюсь, — соблазнительно улыбнулась Мара и... покраснела. Совсем чуть-чуть, едва заметно, но все же покраснела.
Черт!
— Ты обещала мне свой отпуск, — напомнил, отступая на шаг. — Так что начинай выбирать место.
— Договорились.
Я продолжал отступать, пятясь назад. Уходить не хотелось, но и остаться я не мог.
— Ты поймаешь его, Волков, — махнула мне Шелестова рукой и скрылась за дверью, я опустился за руль и завел мотор.
Дорога до дома заняла больше двух часов. Чертовы пробки на Киевском, чертовы пробки на Ленинском, чертовы пробки везде...
В общем, в квартиру я ввалился злой и очень голодный, закинул в кастрюлю сосиски, в микроволновку — позавчерашние макароны и ушел в душ.
Ужин хоть и был явно нецарским, но я на удивление наелся и подобрел, а подобрев, снова уселся за изучение бумажек по жертвам и их социальных страничек.
И чем больше изучал материалы, тем больше сомневался в своем первом выводе, тем больше склонялся к мысли, что маньяков все же было двое. Разных. И первый, тот что убивал старушек у подъездов, либо уже месяц как гниет где-то на обочине, либо перенимает опыт...
Первое, само собой, было предпочтительнее.
Я набрал номер Саныча.
Глава 11
Мара Шелестова
— Зайцы! — позвала я ребят, стоило только переступить порог отеля. Детвора, усиленно делающая вид, что увлечена очередной новинкой для X-box, "нехотя" повернула ко мне головы. Будто я не видела их мордашки, маячившие в окне несколько минут назад. — Я завтра собираюсь съездить на квартиру, могу заехать в пекарню, кому что привезти?
— Зачем? — удивился Костик. — Мы все отмыли, с соседями Кит поговорил.
— Хочу просто проверить...
Цокот когтей по паркету возвестил о прибытии Крюгера. Пес возник в комнате, как маленький ураган, завертелся рыжим волчком у моих ног, оглашая помещение счастливым собачьим лаем, застыл возле двери.
— Что проверить? — насторожилась Ксюша, отложив джойстик, и развернулась ко мне всем телом.
— Не заходила ли Эли, — улыбнулась, как можно более беспечно.
— Мы ее присутствия не почувствовали, — вышел Кит из зала ресторана, хмурясь и внимательно меня рассматривая. Ирокез сегодня был ярко-малинового цвета. Кислотный нравился мне больше, но я сочла за благо промолчать.
Я пожала плечами на заявление панка. На самом деле на квартиру надо было съездить, чтобы и там проверить и подновить защиту. Спасибо Анатолию и пакету "все включено": оставил мне мужчина несколько интересных заготовок. Для отеля они не подойдут, слишком он большой, а вот для квартиры в самый раз. Надпись волновала меня в меньшей степени, впрочем, как и человек, ее оставивший.
— Так что заказывать будете, пока я добрая и принимаю пожелания? — поторопила я мелких. Крюгер по-прежнему сидел у двери и очень осторожно скреб ее лапой.
— "Шоколадный бриз"! — в унисон взвизгнули мои маленькие гении.
— Принято, — улыбнулась я. — Вы с Крюгером сегодня не гуляли?
— Час назад только вернулся, — почесал подбородок Кит, разглядывая собаку. — Неугомонная псина...
— Просто энергии много. Я переоденусь и схожу.
— Вместе пойдем, поздно уже, — проворчал панк, поднимаясь. — Я пока снаряжение достану.
Я кивнула и отправилась к себе, переодеваться. Погода опять ухудшилась, и над озером начали собираться тучи, поднялся ветер, вроде бы даже гром слышался, пока только вдалеке.
— Ну как все прошло? — широко улыбнулся панк, когда мы вышли из отеля и двинулись по дорожке к озеру.
— Ну ты же не думаешь всерьез, что я буду обсуждать с тобой эту тему, — толкнула я бугая плечом. — А вообще, все хорошо. Выключай заботливую мамашу. Бить морду никому не придется.
— Жаль, между прочим. Это было бы занятно.
— Нашел мне развлечение, — фыркнула, спуская повизгивающего от нетерпения пса с поводка. — Волков теперь знает, кто я.
— И?
— Ну, отреагировал нормально, — улыбнулась дурацкой широкой улыбкой. — Даже более чем. А еще, оказывается, он — бывший священник.
— Да, Шелестова, умеешь ты себе мужиков находить, — пробормотал парень.
— Вот только давай без этого, я твою прошлую пассию все еще с содроганием вспоминаю.
Кит скривился, словно выпил подгоревший кофе, и покаянно покачал головой.
— Ирз приходил недавно, — поделилась я с призраком.
— Понял уже, что защиту ты не просто так усилила. Что говорил?
— Предупреждал, чтобы я не лезла не в свое дело, — я засунула руки в карманы, наблюдая, как Крюгер носится по берегу, поднимая тучу брызг и песка. — А еще Антон предупреждал... Или не предупреждал... Процитировал мне перед уходом отрывок из "Падения дома Эшеров", — поспешила пояснить на вопросительный взгляд. — Может, конечно, просто так вспомнил, но... кто его знает? Ничего странного не было в мое отсутствие?
— Нет. Ни звонков, ни, как видишь, постояльцев. Все тихо, как на кладбище в Новогоднюю ночь.
— Тьфу ты, Кит! — отвесила я легкий подзатыльник парню.
— Я просто пошутил, — поднял обе руки здоровяк, но лицо оставалось серьезным и сосредоточенным. Панк хмурился.
— Что? — склонила я голову набок.
— Не знаю, не нравится мне это затишье. И появление Ирза тоже очень не нравится. Он тебе все еще близнецов простить не может.
— Не посмеет, — зарычала в ответ. — Я ему его же зонтик в задницу запихаю.
— Суровая ты женщина, Шелестова, — Кит тоже засунул руки в карманы.
Ветер усиливался, тучи на горизонте сгущались, темнели все больше. Крюгер продолжал носиться по пляжу.
— Стаса тоже не видел?
— Нет, — отрицательно покачал головой панк. — Хочешь, могу завтра поискать.
— Поищи, пока я в городе буду. Не нравится мне, что он просто так по округе шатается, да и в Москве что-то неспокойно.
— Поищу, — кивнул Кит. — Поговорю.
— Спасибо, — я приобняла бугая за талию, прислонилась к нему, парень положил тяжелую руку мне на плечо. Мы не отрывали взглядов от резвящегося пса, но радости в обоих не было. Что-то грядет, что-то явно не очень хорошее, и лучше обезопасить себя со всех возможных сторон. Надо бы позвонить в Совет, попросить приставить кого-нибудь к тете Розе и ее родным, особенно когда женщина в Москве.
Я смотрела на собаку и думала, как помочь ему... Как найти его нить, и есть ли она вообще. Хозяева других отелей о животных ничего не знали, по крайней мере та дюжина, что уже мне ответила. Оставалось надеяться, что все-таки кто-то да сталкивался с чем-то подобным.
С пляжа мы ушли только через полчаса. Дождь так и не начался, хотя гремело и сверкало уже совсем рядом, а ветер чуть ли не сдувал с ног.
Мы затащили Крюгера в ванную на первом этаже, кое-как отмыли безобразно испачкавшегося, но вполне довольного жизнью пса и устроились в гостиной на первом этаже перед теликом. Что смотреть в этот раз, решали мальчишки, поэтому выбрали какой-то боевик. Мы с Ксенькой поначалу приуныли, а потом незаметно втянулись и за героя болели как за родного. Девчонки, что с нас взять?
Дождь все-таки пошел. Сильный, громкий, частый. Небесные хляби разверзлись часа в два ночи, когда я как раз пыталась затолкать себя в кровать. Заталкивалось неважно: в голове крутились мысли. И об отеле, и об Ирзе, и о Стасе, непонятно где пропадающем, и, само собой, о Гаде.
О горячем и жестком, но таком предусмотрительном, и предупредительном, и заботливом. Мне нравилось то, что произошло между нами, мне нравилось то, что еще только должно было произойти. Мне вообще очень многое в нем нравилось, в том числе и напор, и упрямство, наверное, потому что мы были с ним удивительно похожи.
