— Антикваров? — удивился Солано неожиданному известию. Пропащих ни разу не трогали на его память.
— Трех-четырех, точно.
— И Клебба?
— Не знаю такого. Не слышал.
— И что Брадар? Читает их?
— По большей части спит над ними. Спит так крепко, что мне пришлось трясти его за плечо растолкать, — говорил Ваерд так быстро, что задохнулся. — Я знаю о манускрипте. Не спрашивай откуда. Знаю.
ˮСекрет, который ни для кого не секрет. Значит, сведения утекли из Ордена. Просто отлично!ˮ — закипел Солано. — ˮДаже молчать уже не годимся!ˮ
— Сегодня я нечаянно услышал чужой разговор, — Ваерд понизил голос, но от этого он не зазвучал приятней. — Некоторые теряют осторожность и говорят громче, рядом со слепым. Путают. Слепой не глухой. Разговор не предназначался для посторонних. Я не могу передать его целиком. Только часть. Пробст договаривался с коннетаблем* Риданом. Они собираются отлучить тебя от омоньерства... Госпитальер* Вирб с ними. Когда соберется Капитул. Ты им больше не нужен. Это их слова.
ˮТак вот зачем это представление?! Убедиться, знаю ли я больше их! А заодно подготовить обвинение. Влез не в свое дело в Кайона, не справился с поручением. Манускрипт еще не получен и что в нем не известно. А им похоже известно! Известно ли? Может не все, только часть, но тем не менее. Кто-то сделал мою работу. Если правильно поднести... Из семи четверо уже против меня. Остальных тоже доберут... ˮ
— Значит из-за манускрипта..., — затаил гнев Солано. — Жаль не знал этого раньше.
— Да уж всяко не за то, что ты их терпеть не можешь! — скрипит старик. — Тогда бы они избавились от тебя давным-давно.
— И что же утянули из храма Кеннета?
— Откуда мне знать?
— А вдруг. Про манускрипт узнал как-то.
— Именно как-то. А положено ли мне знать про него? То-то!
— Ключ что? Вернуть пробсту?
— Можно и вернуть. А можно взглянуть чего ему натаскали, пока тебя не было.
— Не пояснишь, ты чем-то обижен на пробста? Раз советуешь подобное. Мне.
— Я обижен на то, во что превратился Орден! — скорготал Ваерд. — Многие хотят посиживать спокойно в удобных креслах и загребать жар чужими руками. И не особо печалится, что проели за бражными столами, растеряли во дворцах, проспали на мягких кроватях остатки былой славы. И мне этого не понять. И не принять!
— Я сочувствую тебе старик, — искренен Солано.
— Сочувствуй себе брат! Мое время скоро закончиться, твоему продлится еще долго. Я уйду с гордо поднятой головой. Как уйдешь ты? Будет ли стоить хоть сколько скопуляр с символом Храмна! Я слеп и не увижу, какое решение ты примешь. И не услышу его в твоем голосе. Ключ твой, а как с ним поступить.... В битве у Вёзара, последней моей битве мы не могли победить и не могли отступить. И потому сделали лучший выбор в нашей жизни, — старик стоял, расставив ноги и сжимая кулаки, будто и в этот момент находился там, в плотном строю на бранном поле. — Мы атаковали! Это не жертвенность, мы не жертвовали собой, это осознание кто мы есть и что мы должны свершить! Мы!
Короткая пауза отдышаться.
— Не хочешь, неволить не стану.
— Отчего же, — Солано забрал ключ из дрожащей руки старика.
Граница между ,,не должен ˮ и ,,обязанˮ слишком условна. Есть еще время подумать. До конца следующей недели точно. Но омоньер уже решил для себя как поступить.
— Пусть Ворон приглядит за нами, — склонился Солано перед стариком и убрал ключ в шап.
— Пусть приглядит, — ответил поклоном Ваерд.
Покинув келью, Солано постоял на ветру, заглянув в его черную глотку ночного неба. Чернота манила. Куда? Зачем?
Прихватив лампу у служки, Солано поднялся к себе в комнату. Собственно делать ему здесь нечего. Он с удовольствием бы отправился на Рыбий Нос, где давно жил и прихватил Трию. Но уже поздно и его не выпустят из Фрисса. Еще не все порядки похерили.
Отворив дверь, остановился на пороге. Долго вглядывался. Лежак с набитым шерстью тюфяком. Стол. Грубый как из под топора. В трещинах и сколах (он их помнил все!) и давнишнем воске от оплывших свечей. Полка для книг и посуды, пузатый сундук. Все его богатство. Его неприкосновенный и жизненный багаж. Они, несомненно, побывали у него и рылись в его вещах. Тюфяк сбит, сундук отодвинут. Книги стоят не в том порядке. Вот вам прямая польза от бардака. Никто кроме хозяина не упомнит где что лежало и стояло. Уже и обыскать правильно, не оставив следов присутствия, не умеют?
ˮА для чего им стараться? Скоро Капитулˮ, — закипал Солано. Еще не совсем, но вот-вот!
Что же именно они искали? Хотели лишний раз удостовериться, он их не опередил? Или еще что-то? События выстраивались в логическую последовательность. Мятеж в Кайона, манускрипт из Сарцана, лэйт Кэрэн, Капитул Ордена и его отстранение. Занозой саднила мысль. Его обошли. А может изначально впрягли в работу в которой не преуспеть. Ему не преуспеть. А он и рад стараться!
— Нерешительность есть признак великих сомнений и смятения духа, — раздался за спиной голос Локли. — Крепок ли ты в вере, если страхи одолевают тебя?
— Моя вера выкована из клюва Ворона и закалена в его крови! — ответил обычной формулой Солано.
— А вот моя, крепилась в старом добром мистеле*, — Локли похлопал опечатанный кувшинчик по боку. — Не желаешь подкрепить бренную плоть и нетленную душу?
Возможности прояснить хоть что-то Солано решил не упускать.
— Ты знал, что пробст отправил ко мне далака?
— А должен был? — удивился Локли.
Молчание омоньера, признак не принятия ответа.
— Нет, не знал.
— Антикваров кто тряхнул?
— Ридан. Но ничего такого. По верхушкам прошлись. Юсваль, Гибт... Кэрот, кажется. Мелочевщики.
— Клебба зацепили? — и сразу подозрение.
ˮС пробстом и приором понятно. А Луц? Скрыл от меня? Или действительно только мелочь потревожили? Что им с них? С пустяками пропащие возились. Или коннетабль по наводке ходил? Кто навел? И почему на этих?ˮ
— Его самого нет. А дома он ничего такого не держит.
— У меня на Рыбьем Носе были?
— У тебя нечего искать, раз ты до сей поры паришься с манускриптом.
ˮИ этот в курсе всего!ˮ — Солано шлепнул свиток на лежак. Смысл им заниматься.
— Много сняли с антикварного барахла?
— Этого не скажу. Не вхож запросто ни к приору ни к пробсту. Чин мал.... М-да... Вижу не вовремя я... Что ж...
Солано остановил его жестом.
— Ты еще тренируешь комтура* Церса?
— По его же собственному настоянию еще усерднее прежнего. Наверное, метит подвинуть Ридана.
ˮА тот скакнуть в омоньеры. Чем не вариант!ˮ
Солано поставил лампу в центр стола.
— Попробуй разузнать, что они изъяли или нашли в изъятом.
Локли ответил не сразу, прикинул шансы на успех. Шансы были. Церс в приятелях с допиером, а тот вась-вась с коннетаблем.
— Если получиться.
Омоньер выставил на стол кружки.
— Ты не спрашиваешь о далаке... не о чем не спрашиваешь.
— И как тебя наркутил пробст?
— Ни о чем... Идет?
— Идет.
— Я пошлю за закуской, — сделал примирительное предложение Солано.
— Мистель? Под закуску? Нет-нет! — отказался Локли. — Под добрые новости.
— А они есть? — отпустило Солано. Он всегда удивлялся умению подчиненного не морочиться обидами и бедами. Он так не мог. Не умел. Не учили.
— Сколько угодно.
Храмовник разлил вино по всем правилам, правой рукой. Выпили, держа кружки левой. От сердца! Во славу Ордена!
— С чего начать? — спросил Локли.
— С моего отъезда из Брюха.
— Тогда еще по глоточку.... Закрепить послевкусие.
Сказано-сделано! Вторая дополнительная. Не только послевкусие закрепили, но и на душе сразу легче и говорить проще.
— ....Первым я вызвал Марека. Меня очень заинтересовала его активность в процессе спасения Свена. Сервиент явился со свежим синяком под левым глазом.
— Бейлиф?
— Зачем бейлифу сервиент, если разборки повесили на нас? После нескольких вопросов выяснилось, постарался наш геройский винтенар. И за что? Обвинил Марека в пропаже некоего предмета, который у арестанта имелся до того как сигануть в колодец, а после чудесного спасения, пропал. А вот Уигн подобной подробности не отметил, потому как не видел арестанта близко до купания. В грехе воровства винтенар Марека и заподозрил. В чем и принуждал сознаться. Искренне и чистосердечно. Наши методы пользуются популярностью.
— Винтенар ошибался?
— Марек поклялся всеми святыми о не причастности к исчезновению ценностей.
— Ты ему поверил?
— Это что? Игра такая? Верю, не верю? — Локли нацедил по третьей. — Я вызвал Коула. Тот и не отпирался, имел желание применить и возможность осуществить рукоприкладство по отношению к подчиненному. Ему доподлинно известно, Марек шнырь и вор. В чем готов поклясться на Святом Писании. В казарме несколько раз пропадали деньги и вещи. Прямые подтверждения крысятничества Марека отсутствуют. А тут почти с поличным. Был медальон и пропал.
— Медальон?
— Винтенар обозвал пропавшую вещицу медальоном. И даже описал его. Как сумел. Неточно и расплывчато. События с утопцем начали приобретать хоть какую-то осмысленность и я приказал перекрыть поступление воды в колодец и вычерпать содержимое, осматривая каждый добытый предмет, каждый комок грязи. Сам же отправился потолковать с людьми, как их мне отрекомендовали, хорошо знавшими незадачливого утопца. Благо большинство в Брюхе дожидается королевской амнистии. Заметь, не суда, а именно амнистии! Помнишь наш разговор об Ингид? Желает принять постриг, но не желает на костер...
— Давай о Свене.
— Некто Вайлар припомнил забавную историю с перевернувшейся лодкой на озере Копли. Наш несостоявшийся утопец, тогда вовсе не собирался тонуть, а легко и просто спас трех адди королевы Гвиннет. Мало того, достал со дна, а там ярдов пять глубины, утопленное мистресс имущество. Если сопоставить с нырянием в колодец, отличному пловцу тяжело топиться. Еще Вайлар припомнил, после случая спасения адди, Свен стал вхож в свиту мистресс Гвиннет на правах своего. Для всех он числился при наследнике тана Фосса, но нашего утопца привечали отдельно и особо. Он не дурно вписался. Веселый нрав, живость речи, славно танцевал, отменно бился на саксах*, нежаден на подарки и, не в укор сказано, небогат. Другой мессир, Уэйтц, потешил меня чудной историей. Во время празднований в честь рождения наследника престола, то бишь смутьяна Аерна, Свен, будучи навеселе, свалился в канал и переплыл его туда и обратно, распевая песни. Так что, наш утопец выбрал для себя отнюдь не самый легкий способ покончить с жизнью.
— Было бы желание.
— Желание вещь великая..., — оживился Локли.
Солано махнул рукой. Этот анекдот он знал. Во всех вариантах.
— Что же получается? — продолжал рассказ храмовник. — Марек, отрицает причастность к хищению, но винтенар настаивает на обвинениях в краже медальона. Совершил один, а пятно ляжет на всех шестерых! А сквайр Свен отчего-то не заявил о пропаже имущества, как можно было ожидать. Пришлось мне тащится в лазарет и навестить нашего утопца. Выглядел он не совсем здоровым. И если физическая форма еще сносна, то душевная составляющая желает лучшего. Вполне возможно расстройство следствие пережитых потрясений.
— Притворяется?
— Можешь попробовать сам с ним поговорить. На мой взгляд, в ближайшую неделю бессмысленное занятие. Неделя было бы пол беды, беда, — Локли постучал пальцем по лбу, — разговаривать с ним будет бессмысленно и через месяц и через год. Сервиент упоминал Уэкуфу... хоть и грешно так говорить, похоже Уигн угадал. Словом, ничего вразумительного я от Свена не добился. Зато пока я шастал по коридорам и этажам Брюха в поисках ответов, из колодца выудили.... Тебе понравиться... Опля!
Локли выложил перед Солано золотой медальон на крепкой крупной цепочке.
— Предмет по всему сквайру был очень дорог, и расставаться с ним, без веских причин Свен не собирался. Тем более сидя в колодках его не спрячешь. Выронить в тюремном дворе не выронишь, подберут. Зашвырнуть не зашвырнешь, увидят и найдут. И только прослышав о встрече с нами, Свен забеспокоился, что некий секрет раскроется. После чего инсценировал попытку самоубийства, а на самом деле медальон спрятал.
Омоньер разглядел анаграмму и вопросительно глянул на Локли. Что еще?
— Его поступок тем удивительней, что все кто знаком с ним накоротке в один голос заверяют, Эрд Свен родом из Голаджа, из Бозо. Танство на границе с Худдуром. Весьма засушливое место. Лужу найти проблематично, а уж выучится хорошо плавать... Поэтому, на всякий случай, я отрядил фра Лукко собрать о Эрде Свене подробные справки. Включая родословную от пятого колена и до любовных шашней нашего неудавшегося утопца.
Придраться к действиям подчиненного не придерешься. Все сделано правильно.
— Медальон не семейная реликвия. Работа современная, — разглядел омоньер стилизованные под древность надписи. — Любой средней руки ювелир шлепнет.
— Первая буквица несомненно его имени, — Локли очертил контур пальцем. — Вторая... все так делают... его дражайшей половины.
— Спорно.
— Спорно? Загляни внутрь! — предвкушал неожиданность Локли.
Солано осторожно открыл медальон. Портрет развеял бы все сомнения. Портрета, увы, не было. Даже крошечного. Но медальон не пуст.
— Волосы?
— Я так думаю младенца. Сорокового дня жизни.
Не закрывая, Солано положил медальон на стол. Говорил с Локли, уставившись в точку. Вернее на темно-синюю нить зацепившуюся за отщеп сундука. Нить с туники далака! Но и это открытие не могло сбить омоньер с размышлений.
— Хранить локон первенца в обычаях жителей побережье Пролива.
— Жителей с той стороны Пролива, — уточнил Локли. — С чего бы сквайру Свену, из засушливого Бозо, соблюдать обычаи Великих Мормерств?
— Если на минуту забыть, что он с приграничья с Худдуром, и вспомнить, в мормерствах свен это младший ранг рыцаря...
— То окажется, наш свен Свен весьма ловкий малый. Мало того что выдает себя за другого человека, так еще по всему заслужил благосклонность мистресс Гвиннет, чья анаграмма имени украшает его медальон.
— Или одной из её адди.
— Из-за истории с адди никто не станет топиться. Тем более столько лет спустя. А вот если предположение верно и анаграмма действительно Гвиннет, а не скажем какой-нибудь Гротии или Гретты, становится понятна его боязнь попасть к нам на разговор. Ведь речь бы зашла об Аерне. И кто знает, до чего мы дознались, раз притянули его к ответу без видимых на то причин. Он банально испугался, что его столь хранимый секрет выплывет наружу, после стольких лет забвения.
Солано слушал и переосмысливал каждое прозвучавшее слово. Выискивал пороки в рассуждениях, выдумывал зацепки переиначить и переврать виденье ситуации. Напрашивающийся вывод, безусловно, можно опровергнуть. Опровергнуть при желании и упрямстве, можно все что угодно, даже то, что день это день, а ночь это ночь! Но опровержения выглядят еще невероятней, чем доводы Локли.
