Посольский зал или зал Вздохов. Место, где обычно назначаются первые свидания, прежде чем влюбленные найдут свой уголок в Пфальце. Негласное правило, входящие в зал, идут по левой стороне. Покидающие по правой. Наивная конспирация и призрачный шанс не столкнуться со знакомым. Совсем рядом взволнованное перешептывание. Чья-то страсть достигла вершин. Чваканье? Чмоканье? Толкут липкое и влажное.
Кэрэн догадалась, опустила фонарь ниже. Увидят свет, но не увидят её лица. И гораздо лучше видно дорогу.
Наконец лестница. Она не широка. Будь Кэрэн внимательней или волнуйся меньше, заметила бы, в нише прячутся.
Писл Кайб, конюх, подымался в покои вдовствующей мистресс Сьюз, повелительницы его брагетта! О! Чего толька она не повелевала проделывать! И каким только прихотям он не повиновался, доверяя ей свой ,,скипетрˮ.
Конюх лишь хмыкнул, признав в ночной гостье лэйт Кэрэн.
ˮКто же трогает нашу недотрогу?ˮ — проводил он девушку взглядом. Припомнил последние сплетни. — ˮНе уж-то взаправду сопляк Ланж?ˮ
Конюх втянул воздух носом. Запах женщины о многом может сказать. И что он узнал? Ничего такого чему бы удивился. Никаких неожиданностей. Все как раз ожидаемо!
Свет из арки окна стелется по полу бледно желтым ковром. Слишком светло, но пятно не обойти. Если увидят... Непременно увидят. Кругом столько шорохов и тайных движений, раздернутых штор и неожиданных сквозняков. Но прочь сомнения! Ступив на путь нельзя возвращаться! Кэрэн стремительно преодолела предательскую зону.
Следующая лестница! В конце сразу налево, к низенькой дверце, через которую на кухню таскают дрова и впускают слуг. Слышно возню.
— ...ще! ...ще! ...ще! — задыхается женский голос, не успевая проговаривать слово полностью. Скоро от подгоняющего ,,ещеˮ остался только яростный придых.
Девушка, спасаясь от звуков, выскочила на улицы. Не сразу сообразила, не отомкнула замка! Дверь не заперта и ключ, в общем-то, для нее оказался бесполезен. Предупреждение? Но кто его поймет, когда луна в полнеба и свежий ветер, и закончился дождь.
Она прошмыгнула под галереей, стараясь держась в тени. На балконе переговаривались. Придумывали слова обменяться.
— Вы получили вести из Кайона? — спрашивала женщина.
— Ожидаю со дня на день, — отвечал мужчина. Он устал и разговор ему в тягость.
— Вы испросили у короля дозволения вернуться моему брату в столицу?
— Нет. Король запретил обращаться с подобными просьбами.
— И как же быть?
— Для начала получим известия. Я уверен, можно что-нибудь придумать.
Острое, как укус пчелы понимание. Оба лгут! Лгут друг другу и выгадывают. Ей плевать на брата. Он встречался с королем, но не замолвил словечка за родственника жены.
Выдавая девушку, жестко захрустела галька. Кэрэн замедлила шаг и тут же ускорила, миновать предательское место.
Где-то хлопали двери, раздавались приглушенные голоса, судя по невнятности и сбивчивости, их обладатели злоупотребили вином. В кордегардии массарии резались в карты. Свет от масляной плошки выхватывал из темноты возбужденные потные лица.
— Да что ж такое! Третья раздача!
— Карта не лошадь. Всех не катает! — утешали проигравшего.
— Давай по последней!
— А у тебя кроме собственного хрена что-нибудь осталось? — подзуживают ˮдойногоˮ.
— Ставку гони! У нас как в борделе. Денежки вперед!
— Кольцо пойдет? Десять грот!
— Может медяшка?
— Сам ты медяшка!
Они лгут! Двое играют на одну руку. Третий сам по себе. Но хуже всех четвертый. Он не жертва. Он.... Что-то не так с кольцом! Что?
Кэрэн не хватает воздуха. Она будто тонет в темени и лжи.
В фонтане шлепает вода, но, кажется, некое существо шлепает за тобой следом. Ускоряешь шаг, чуть ли не бежишь, спотыкаясь о кочки, и преследователь, подышав в затылок холодом, понемногу отстает.
С центральной аллеи Кэрэн свернула в боковую. Ближе идти и уж точно не с кем не столкнешься. Девушке пришлось низко пригибаться, уворачиваться от веток, не зацепиться платьем и не оцарапать в кровь лицо.
Ночь полна иллюзий и обмана. Светлячки смешиваются со звездами, звезды заговорщески моргают. Кому? Каждый куст затаившийся зверь, каждое дерево подкарауливающий гигант, шорох — знак надвигающейся беды. Там куда не достает свет — черный проход в неведомое, где тебя ждут... караулят... зацапают...
От старой сирени вправо. Куст сильно поврежден. В пору цветения, воздыхатели не милосердно ломают ветки, одаривая любимых чудесными пахучими цветами. Скольких таких счастливиц, Кэрэн наблюдала во дворце. Ей тоже дарили, но то были цветы услужения, но не чувств.
Тропинка обежала небольшой прудик. Место вполне романтическое и приятное, если бы не комары. Редкая страсть в силах перенести назойливое зудение приставучих насекомых, огромного терпения стоит отбиться от настырных кровопийц. По поверью, в пруду, обитал базилик — уродец с головой петуха и телом дракона. Раз в десятилетие базилик всплывал на поверхность, утащить неверного влюбленного или коварную обманщицу. Поэтому, несмотря на докучливое комарье, здесь назначали встречи и торжественно клялись в любви и верности, призывая в свидетели водяную тварь. ˮПусть меня схватит базилик, если в моем сердце скрыт обман!ˮ Монстр не хватал и клятве верили.
В просвете мелькнула решетчатая стена ротонды, увитая серебристым от луны плющом. Что она скажет Мэйву? Как скажет? И будет ли он слушать её. Что если да? Что если нет?
Последние полсотни шагов. Приходилось сдерживаться не побежать. Однако побежала, запыхалась и остановилась, перевести дух. Говорить в таком состоянии не возможно. Избыток волнения. Еще минутка оглядеть себя, поправить шапочку-каль, подоткнуть выбившиеся волосы. Выглядеть растрепой не хотелось. Посветила путь. Ступеньки...
— Входите лэйт Кэрэн, входите! — прозвучал уверенный голос из темноты.
Фратта Деринн!!?
Тот час по волшебству вспыхнули лампы. Множество ламп. Ночь сделалась светлой и яркой. Люди с закрытыми лицами плотно окружили девушку. Они не дотронулись до нее, но ясно дали понять, лучше не совершать ничего такого, провоцирующего их дотронуться. Кэрэн опешила, потом испугалась. Сильно! Не за себя.
Мэйв Ланж стоял на коленях со скрученными за спиной руками и тянул шею, как можно выше от лезвия. Страж держал возле его горла арит*. По острому клинку стекал отраженный свет, торя дорожку крови.
Монахиню трудно узнать в мужском одеянии.
— Любовь требовала криком предупредить тебя о засаде, — Деринн указала на пленника. — Что значит собственная жизнь по сравнению с добрым именем любимой. Он промолчал. Поскольку своя шкура ему дороже вашей чести, лэйт Кэрэн.
— Как вы смеете! — затух голос Кэрэн. Не нужно слов. В них нет необходимости. Фратта Деринн посмеет все на что решиться.
Монахиня указала рукой и фонарь поднесли ближе к лицу пленника.
— Раз он не насмелился доказать свою любовь, придется вам лэйт доказывать свою.
— Вы убьете его! — кинулась Кэрэн спасать плененного воздыхателя, но её грубо удержали сзади за плечи.
— А вы хотите, чтобы он жил? — прямой вопрос фратта Деринн.
— Я...
Кровь Мэйва закапала на пол. Кап..... кап.... кап... кап.. кап-кап.. кап-кап-кап... поторапливая с ответом.
— Вы хотите что бы он жил, лэйт?
Страж чуть ослабил пальцы на рукояти и тут же усилил хват. Замах не требуется. Достаточно подтянуть арит и острое лезвие вскроет Мэйву горло.
— Да...Да... Я хочу... хочу!
— Хорошо, — фратта придерживает руку стража. — Но если вы забудете о своем долге и чести... Не мечтайте, его не выволокут на эшафот и не обвинят в покусительстве на доброе имя Амалей. И платок с его кровью не станет вашей святыней. Его сгноят в Брюхе. Охолостят, как деревенского борова и отдадут на потребу нарушившим запрет на греховную противоестественную связь. Даже если Мэйв Ланж каким-то чудом сбежит, будет ли он нужен с такой славой хоть кому-нибудь, кроме добровольной веревочной петли? Вы понимаете, о чем я?
Кэрэн молча кивнула. Её поразило лицо Мэйва. Юноша готов расплакаться. Не от отчаяния, от жалости к себе. И нет тщетных усилий увидеть любимую в последние мгновения свободы, и нет радости расстаться с жизнью за нее. Нет ничего из воспетого труверами. Ничего кроме жалости и испуга. Он забыл о ней, как только арит коснулся глотки.
— Увидите мессира Ланжа и оставьте нас. Нам необходимо кое-что прояснить. Очевидно, мы еще недостаточно наговорились за сегодня.
Ротонда опустела. В узком кругу света Кэрэн и фратта Деринн. Разговор получился до нельзя коротким, но беспрецедентно содержательным.
Звонкая пощечина обожгла щеку девушки.
— Вы не вняли просьбе своего короля помнить о долге перед короной.
Вторая пощечина звонче и крепче первой.
— Вы не вняли моим словам о своем добром имени.
Кэрэн попробовала закрыть лицо.
— Руки, убрать! — последовал властный приказ и набатная залепуха всей пятерней! Рука у фратта Деринн тяжела. — Как доверить вам отвечать за чужие судьбы, если вы не в состоянии справиться с собственной?
Несправедливо и неправильно! В её жизни все! все несправедливо и неправильно! Слезы сохнут от обиды и обреченности.
— Есть то, что мы хотим делать. Есть деяния возможные к свершению и деяния обязательные. Вам не повезло, лэйт, — произнесла фратта Деринн, смягчившись. — Не повезло, но мне не жаль вас. И вам не нужна моя жалость. И вам не стоит жалеть себя. Вы сами впутались в эту истории, не удосужившись разобраться в ней. В жизни много событий, якобы происходящих сами по себе, а на поверку все далеко не так.... Теперь ступайте, — Деринн забрала у девушки фонарь и задула. — Я прослежу, чтобы вы не сбились. Не посмели. Не смогли, даже если очень-очень захотите.
Фратта Деринн лгала. Так же как и прочие. Мужчина и женщина на балконе. Игроки в карты. Но Кэрэн вовсе не любопытно, в чем её ложь и кому достанется выгода от лжи.
Порой дорогу не измерить ни шагами, ни верстами, ни временем на преодоление. А лишь тяжестью груза, который тащишь в собственной душе. И сто шагов покажутся двойной вечностью.
19. Пфальц. Алое крыло
Книги Заветов писали наивные люди, свято веровавшие в востребованности их усилий. Кратко и ясно сформулировав поджидающие род людской напасти и искушения, они поделились виденьем избежать греховности. Они думали, кто-то прислушается к советам и последует им. Но что увещевать оглохших душой, на свое разумение, вершивших дела свои?
Не убий! — повторяли обнажавшие первыми меч.
Не укради! — припоминали отбиравшие у убогих последний кусок.
Не возжелай! — укоряли завсегдатаи чужих спален.
Возлюбите чад своих, и воздастся вам любовью большей! — умилялись не способные любить и не нуждавшиеся в любви....
Мистресс Мика Этуро совершенно не испытывала светлых чувств к собственным детям. Могло ли сложиться по-другому? Для кого как, но для нее, однозначно, нет! Все трое девки, все трое от презираемого мужа. Ни богатство последнего, ни его высокое положение, сомельер короля! не могли смягчить её отношений с мессиром Пако Этуро.
— Подвальщик! — кричала Мика в ярости при очередной семейной ссоре.
Скандалить мистресс умела. Раз и навсегда назначив мужа ответственным за её пропащую жизнь, не упускала возможности отыграться.
Когда— то Мики прочили брак с младшим братом короля, с Кааном. Но Гильф счел род Марсденов слишком бедным ( или недостаточно состоятельным — звучит лучше) для подобной партии. Союз не состоялся. Брак с Пако Этуро по сути, унизительный компромисс. Мика не желала подобных компромиссов. Но кто её спрашивал, чего она желает, а чего не желает? Скромное приданное, красоты не на ломанный фартинг, уживчивости и того меньше. Куда с таким богатством? Вернее за кого? Все разногласия снял король, выступив сватом. Гильфу требовалось прибрать окраины заснеженного Скарра и держать нищих и гордых северян на коротком поводке. Окраины он прибрал. Фрайхи встали под его руку.
Свадебные фанфары.... Свадебные кортежи... Свадебные пиры... промелькнули одним днем. Праздник не привнес в душу мистресс умиротворения, а в семью лада. Король воевал, Пако следовал за ним, Мика рожала дочерей. Глава фамилии относился к бабьему нашествию со спокойствием. У него полно бастардов. Выбирай и признай законным наследником. Девкам Мики кроме имени и сундуков с тряпьем ничего существенного не получить. Нищие и гордые таковыми и оставались.
— Вы достойны лучшего! — мрачно цедила Мика, разглядывая подросших деток. Девочки каждое утро являлись к ней в спальню, пожелать доброго дня и вместе помолиться. Взгляд матери надолго задерживался на старшей, Лессе, меньше на средней Кайле и совсем чуть-чуть на младшей Дафне. Должно быть так она распределяла ,,хорошую жизньˮ, которую у них украли. Как и у нее.
Дети любят своих родителей вопреки всему. Не задумываясь и не вникая почему и за что. Любить отца и мать это в крови! Любить безоглядно, стараясь не замечать терпкую и горькую ноту невозвратно уходящего времени. Те, кого мы любим в разряды Вечности, увы и ах, не зачислены.
Не обделили бы любовью и Мики Этуро, люби она хоть сколько своих дочерей. Она их не любила. Её нелюбовь оказалась сильнее детских чувств. Старшая — Лесса, выйдя замуж, скоро забыла о существовании матери. Избегала встреч, а встретившись, не раскланивалась и не смотрела в её сторону. Даже в церкви. Даже в Прощенное Воскресенье. Отяжелев первенцем, не поделилась радостью, не испросила материнских советов. Средняя — Кайла находила забавным изводить родительницу предосудительными эпатажами. Посещала фехтовальный зал, изучала алхимию и особенно растительные яды, устраивала молебны и жертвоприношения богине юашей Мадж. В канун смотрин устроенных матерью с большими-большими хлопотами, в одночасье объявила о искреннем желании принять постриг и уйти в монастырь. Едва скандал с замужеством утих, отказалась от пострига, но воспылала небывалым почтением к отцу. Лично прислуживала Пако за столом и организовывала ему всяческие увеселения, помогала в делах, советовалась и сам давала советы родителю. Очевидно дельные. Ключи от кладовых, подклетей, запасников и ларей перешли от Мики к Кайле. На радостях любимица Пако сходила в церковь, зажечь заупокойную свечу о еще живой матери. Младшая — Дафна, долго путалась в противоречиях ума и чувств, пока не поняла, что собственно её снедает? Зависть. С кем не бывает. Одно беда, стоит такой червоточинке поселится под сердцем и она сожрет и сердце, и душу, и все остальное по кусочкам. Маленькими незаметными порциями. Вчера, сегодня, завтра... Иво Фрашери осуждал страдающих подобным недугом. Преподобный относил один из восьми грехов к болезни. Он размышлял: ˮ...Те, кто болен, достоин сочувствия, ибо завидуя звездам, не желают подняться к ним, но увидеть в лужах у собственных ног...ˮ Дафна находила приемлемым видеть звезды в лужах, и, именно, у её ног. Она завидовала Лессе, сумевшей избавиться от материнской опеки. Завидовала Кайле, ибо самой не хватало смелости не то, что не повиноваться, прекословить матери. Завидовала Дафна и лэйт Кэрэн. Не чему-то конкретному или предметному, как часто случается, а всему сразу, принимая во внимание каждый кусок, всякий глоток, пустую безделицу, чужой взгляд или доброе слово. Болезнь, будем следовать утверждению Фрашери, приняла особо острую форму, когда объявили о брачном союзе с Ногром. Но просто и тихо завидовать, слишком мелочно и бездеятельно. Бездеятельной Дафна не была. История любви Мэйва и Кэрэн выросла из всепожирающего желания отнять то, что самой не получить. Отнять — высшее право королей и Небес! Не удивительно, она завидовала и королю и Небесам.
