Нижней Веткой путешествовать и поспокойней и шинков рассовано за каждым пнем два. Ехать против Чедвигского тракта втрое дольше, но комфортно, сыто и весело.
Глинистым Руслом еще век назад ездить зареклись. Шел он от Абони через Перевитый Бор и люду на той дороженьке сгинула тьма-тьмущая! Сколько не пытались дознаться, куда народ подевался, так и не дознались. Толи не старались, толи купцы абоньские сунули кому следует мзду немалую и дознание похерили. С торговцами из Бопамана абоньские испокон веков на ножах, а те на Русле интерес имели.
Король, с великой свитой или с малой, в спешном деле или так ˮяйца покататьˮ всегда ехал от Абони по Нижней Ветке и всегда останавливался в ,,Королевском шлюшельникеˮ. Повод для подобного выбора весьма курьезен. Заприметив заведение со столь вызывающим названием, разгневанный Гильф решил разобраться с наглецом. В те годы король многое делал сам, не передоверяя работу подданным. Рубил головы смутьянам, контролировал поступление налогов, порол собственных детишек, врачевал раны, сдирал кожу с предателей, не гнушался зубодерством. Несчастных попавших на плаху, на порку или на зубодерство, успокаивал: Рука у меня легкая. Спорить с ним никто не отваживался.
Ввалившись в тесный смрадный шинок, битком набитый придорожной пьянью, хлеставшей пиво и винище, дезертирами-пиллардами*, визжавшими шлюхами и лихо отплясывающими гильярду, Гильф опешил, а вдохнув разок другой отравленный флюидами порока воздух, помягчел сердцем....
— Точь-в-точь как у меня. Такой же срач!
... и заказал кролика (вполне возможно хорошо приготовленную кошку, если уметь приготовить — мммм!) и пива, со спадающей с кружки белой пеной.
С той поры и кухня в шинке стала лучше и пиво выше всяких похвал, а хозяин, отмытый и постриженный, предусмотрительно завел дозорного приглядывать за дорогой, не прозевать дорогого гостечка. К приезду монарха лишние люди любезно выпроваживались со двора кто на сеновал, кто в ближайшую канаву. Глиняная посуда менялась на фарфоровую, пол мели полынным веником для запаху и от блох. Увы, увы, увы! Иногда что-то улучшить не значит сделать доброе дело. Исчезли колоритные босяки, вытягивавшие через нос, без чиху, пинту портера и плевком гасившие свечу. Канула в лету достойная женщина Свегда, за вечер обслуживавшая винтенарство, по три, а то и по четыре члена на заход. Откочевали невесть куда балагуры-ваганты, затих задиристый стих и слог веселых песен. Запропастился несравненный вой Рупя, против которого лучший столичный рубака Дугэл Кетш не держался и полминуты. Все становилось обыденным и пресным. Уходил... ушел бодрящий дух безбашенного разгула и безоглядного греха, за что когда-то и глянулся Гильфу придорожный ,,шлюшельникˮ.
Король ковырял вилкой яичницу на сале. В этот раз от кролика (или кошки!) отказался. К пиву не притронулся, лекарь (гореть ему в аду!) запретил. Видите ли раны могут воспалиться.
Напротив короля устроился омоньер. Храмовник ничего не ел. Перед ним лишь кружка с чистой водой.
— Ты нынче редкий гость во дворце, Солано. Так занят? Или отсутствуют хорошие новости?
— Отсутствовали, сир. Теперь есть.
— Только теперь?
— Мы отыскали подтверждение, разыскиваемый манускрипт из Сарцана в королевском особом архиве Ногра.
— Хорошо звучит. Для правды. А на самом деле?
— Сир, он там. Но доступ в архив ограничен, а кому разрешен, единичны, — Солано сдерживал разражение. Отчитываться перед кем бы то ни было омоньеру претило. Король не исключение.
— Ордену некого использовать?
Король оставил яичницу в покое и сощурился на огонек свечи. Лекарь ( гореть ему в аду!) говорит полезно для зрения!
— Из тех, кому всецело доверяешь, таковых нет.
— Ногру не отказываем и полагаемся на нашу тихоню? Так понимаю?
— На данный момент, сир, да. Только лэйт Кэрэн.
— Девка добудет нам манускрипт? — усомнился Гильф.
— Орден не возлагает на вашу племянницу такой ответственности. Мы приставим к ней доверенную особу, которая поможет лэйт в затруднениях или справится сама.
— Не слыхивал, чтобы в ордене служили бабы. Или я ошибаюсь? Или чего-то не знаю?
— В редких случаях, мы прибегаем к помощи мирян, — краток в пояснениях омоньер. — Добровольной помощи.
— Хорошо. Что даст манускрипт с описью вывезенного из Сарцана? Как определишь из перечисленного нужный предмет. Это может быть ковчег, мощи, корона. Что именно мы ищем? Хроники исчисляют взятое добро в три больших флейта, едва одолевших пролив при тихой погоде.
— Для этого опись и потребна. Нас интересует не все что выгребли из Галахада, а только похищенное из храма Святого Кеннета. Вряд ли список реликвий велик. Пусть десяток. Часть хранится у нас, часть однозначно попала в Дакс, часть в Ногре. Лучший вариант — спуститься в вашу королевскую сокровищницу и взять искомое.
— А ты не допускаешь, трофей давно переплавили в звонкую монету?
— В храме Кеннета никогда не держали ни золота ни серебра.
— Ладно бы так. А если ЭТО уплыло в Дакс?
— Тогда следует спешить. Пока на страну не наложила свою когтистую лапу империя.
— У меня только одна племянница. И родниться с Бирром? Ох-хы-хы!
Кто поверит вздохам короля? Раны — да, но не от печалей о судьбе лэйт Кэрэн. Заметил бы король, пропади девушка из Пфальца*?
— Жизнь часто напоминает игру в мечи и чаши*, — пространен Солано. — У кого-то хорошая карта, у кого-то нет, кто-то берет взятки, кто-то пасует.
— А почему манускрипт нельзя выкрасть? Или купить? Или снять копию под предлогом написания новой хроники.
— Сир, выкрасть нельзя, у нас в Ногре и близко нет людей надлежащего умения и ранга. Подкупить мы не сможем, поскольку те, кто имеет доступ к документам весьма высоких чинов и титулов. Любые, даже незначительные, наши контакты сразу станут известны Юэлю, королевскому бейлифу. Описью могут заинтересоваться и в самом Ногре. Нам это надо? Привлекать лишнее внимание. Обратиться официально, значит насторожить их. Керт Пятый и его канцлер далеко не дураки. К тому же есть еще одна причина. Второстепенная, но так или иначе для Ногра малоприятная. Когда делили добычу, Ногр некоторым образом нагрел ваших предков. И весьма. Им нежелательна огласка той давней истории. Каково выставить перед всем миром венценосного предка обманщиком.
— Зачем же им хранить компрометирующую бумагу?
— Манускрипт никоим образом не компрометирующая бумага. До той поры пока её не прочтет посторонний и не захочет пересчитать доли. Ногр это делать не будет, в Даксе об описи или не знают или забыли, а нам не обязательно сознаваться в осведомленности о её существовании.
— А почему у нас нет второго экземпляра? Или третьего? Делили-то трое!
— Возможно виной спешка. И Асгейрр, и Ногр, и Дакс торопились убраться из Сарцаны, пока весть о добычи не достигла ушей Заарских пиратов.
— Чем же может быть ценна увезенная под шумок триста лет назад безделица?
— Сир, это явно не безделица. Монахи храма Святого Кеннета подозрительно не сознаются, что именно у них украли. Их требования крайне сжаты и до безобразия внятны. Верните взятое! А насчет ценности? Раз требуют, для них увезенное ценность.
— Для даяков с Белых островов зеркальце стоимостью в грот дороже ведра золотого песка.
— Жрецы Святого Кеннета не даяки. К тому же реликвии трудно соотносить с общепринятой шкалой материальной выгоды. Для нас возможно это ничто. С другой стороны, если припомнить Вимпекскую Икону с Ликом Создателя, под чьей сенью, плечом к плечу, в одном строю бились непримиримые враги, нас это устроит. Мы вернем испрашиваемое. Дружить конечно не станем, но помощь против империи получим. Все наши траты и усилия оправдаются.
— Даже не предположу, что именно подвигнет меня встать в один строй, скажем, с дикарями Майгара!
— Неважно с кем, важно против кого. В ситуации с империей Хайош выбирать не приходиться. Любой её враг наш друг и союзник.
— Вот именно, но было бы из кого выбирать! — рыкнул король, вытирая слезу навернувшуюся на глаз. Лекарь... гореть ему...
— Тем более, важно достигнуть ясности в истории с кражей. Кстати, империю Хайош объединило не что иное, как Святая Плащаница. Вспомните, с чего началось! Пять княжеств претендовало владеть ею единолично. Нашелся умник провозгласить: Одна святыня на всех! Через сто лет результат. Великая Империя. Чье величие скоро мы почувствуем на собственной шее, если ничего вразумительного не предпримем.
— Плохо, что у меня нет такой плащаницы, — король поднял кружку, но тот час поставил. На этот раз не обвинив лекаря. — Но зато имею Кайона.
— Надеюсь, сир, в скором времени вопрос со Старым Королевством разрешиться к нашей пользе.
— А уж как я надеюсь, омоньер! Только вот хватит ли талантов у моих отпрысков? У Аерна не хватило! — искренне посочувствовал Гильф любимцу. — Как он там?
— Ваш сын под моей опекой. Что же касается остальных... Я верю в разрушающую способность пороков. Великое создается ценой каторжных усилий выдающихся умов. И оно же рушится под дуновением глупости.
— Не забывайся! Ты говоришь о моей крови! — выказал недовольство Гильф.
— Речь не об ущербности ума. О слепоте желаний и властолюбии.
— Что бы ты запел, будь на их месте?
— Я не на их месте. Я, омоньер.
— Слабовата гарантия бескорыстия. Сознайся, Солано, Орден тоже заинтересован в возвращении реликвии.
— Заинтересован.
— И какова мотивация?
— Монахи Святого Кеннета считают, Орден виноват в пропаже.... пусть будет реликвии.
— Правда?
— Когда Господь сотворил человека, Храмна поставили приглядывать за ним и оберегать.
— И?
— Прародитель человечества носил имя Кеннет.
— Не слышал такого от попов.
— Вы многого от них не услышите. Многие знания повергают дух в великие смятения.
— Вернуть доброе имя хорошо, но согласись не тот прибыток влезать в старые дрязги, — добивался правдивого ответа Гильф.
— Орден владел значительными землями в Галахаде.
— Вот это я понимаю! На землицу всегда спрос. Надеетесь вернуться?
— Надеемся, — процедил Солано.
Когда долго наблюдаешь подданных привыкаешь к их сладким рожам, любое проявление иных чувств улавливаешь сразу. Омоньер гневался. Невозмутимый омоньер изволил играть желваками и узить глаза! Это презабавно когда тебя хотят сожрать с говном и не могут. Пока.
— Ты, Ворон, со мной через губу не разговаривай! Из нас двоих я король!
Солано нечего сказать. Разве что процитировать Фрашери. Червь думает о навозной куче — милый дом! Человек думает о доме червя — гора дерьма! Небеса думают о человеке не лучше, чем человек о черве и его жилище.
— Что предпримем, отыскав.... пусть будет реликвию, — повторяет Гильф омоньера.
— Оценим насколько выгодно её возвращать. Самое малое, узнаем из-за чего нас не любят Великие Мормерства Пролива. Хотя обобрали только храм в одном из них.
— Одном, но действительно Великом!
— Пусть так, но...
— Любовь мне их не надобна. А мечи... Мечи — да!
— Будь я почитаемым в миру Иво Фрашери, рек бы — иной раз любовь сокрушает хладный булат.
— И что тебе мешает произнести такую мудрость?
— Я омоньер Ордена Святого Храмна. Меч мне понятней.
— Солидарен с тобой, — Гильф решительно потянулся к пиву. — Хотя я только король Асгейрра.
4. Кэффа. Левый берег канала. У моста Святого Гугона.
Чернила, а не ночка! Ни зги! Никакая Славная Рука* не понадобиться! И погодка та еще!
Вспыхивает крохотный свет. Приподнятый до плеча фонарь плохо освещает небольшой пятачок луж, раскисшей земли, фигуры двоих людей, задок телеги и косые прочерки дождя.
— Переждать не могли? В такую темень тащились!
— Не могли! Забирай ящик!
— Интересно, что в нем? — кряхтит здоровяк снимая груз.
— Тебе-то что? — ворчит фонарщик.
— Тяжелый, — здоровяк принюхался. — И воняет. Покойником.
— Тебе-то что? — фонарщик сердиться еще больше.
— Посветил бы куда ступать, — советует здоровяк, шлепая по лужам и грязи. — А то сковырнусь с твоей вонючей хренью прямиком в канал.
— Не сковырнешься, — фонарщик приподнял свет повыше. Видно лучше, но не сильно. — А сковырнешься, туда тебе и дорога.
— Это почему? — пыхтит здоровяк. Груз скользит в руках, он поддерживает его коленом, перехватиться ловчей.
— Спрашиваешь много.
Идти рядом. Мимо остовов брошенных и сгнивших лодок, мимо куч мусора собранных еще высоким весенним половодьем, мимо вымоен в земле, наполненных уже в осеннюю слякоть. Где-то в ночи и непогоде спрятан спуск к берегу.
Мосток, широкая доска с набитыми поперечинами, скрипит и проседает. Не в лад топочут люди. Речной ветер бросает брызги на стекло, слепит фонарь. Слышно, волны плещутся у свай. Звук шагов становится громче. К боку причала жмутся несколько лодок. Легкий ял, крепко стиснут соседями посолидней, черпает бортом. Блеклый отсвет скачет по ряби короткой неровной дорожкой. Вода черна до копоти.
Здоровяк с облегчением уронил ящик на причал. Не рассыплется, поди.
— Вон та! — светит фонарщик лодку.
— Хлипкая, — жалуется здоровяк. Для него и морской баркас — утлое корыто!
— Весла на дне, — сообщает фонарщик.
— Помог бы, — просит здоровяк своего сопровождающего.
— Справишься, — поспешно отказывается тот. В такую мокрень и шевелиться не охота.
Здоровяк потянул за веревку прыгающее по волнам суденышко. С предосторожностями, придерживаясь залез. Выругался. По щиколотку воды! Стянул ящик, резко опустил, качнувшись.
— Не утопи! — рявкнул фонарщик.
Здоровяка распирало любопытство, что же такого важного в ящике и что за блажь мокнуть под дождем ночью. Но за любопытство ему не платят, а за лишние вопросы вполне могут сунуть стилет под ребро.
— Свет давай! — перекрикнув порыв дождя и ветра потребовал здоровяк.
Фонарщик отдал ему фонарь. Оставшись в темноте, запахнулся в плащ и ссутулился.
— С богом!
— Надо же! Какая заботливость!
Здоровяк достал весла, приладил в уключины, сильно налегая, направил лодку вверх по течению под мост. Горбатая громада Святого Гугона угадывалась в полсотни ярдах выше лодочной стоянки.
— Махнешь как обратно! — наказал фонарщик, осторожно ступая по краю причала.
В какофонии непогоды отчетливо слышится весельный скрип, размеренные всплески воды под ударами. Свет фонаря рывками удалялся все дальше и дальше, но не бледнел, размываясь, а обращался в маленькую точку, проткнувшую темноту.
Фонарщик не на миг не отвлекся, наблюдал за фонарем. Ни здоровяка ни лодки он не видел.
Справившись с течением и ветром, гребец ткнул суденышко в берег. Посветил место высадки. Кругом непролазно. Выбрался и подхватил ящик. Скользя по раскисшему грунту доставил ношу к решетки канализационного стока. Крякнул от удовольствия бросая ношу чуть ли себе не на ноги. Неудачно. Грязью плюнуло на штаны. Здоровяк выругался для порядка, снял с пояса корд. Скрипнули гвозди, хрустнуло дерево — он отворотил крышку на сторону. Ну и вонища! Поддел и распорол хорошо провощенную мешковину большего мешка. Затем второго, вложенного в первый. Сплюнул от омерзения. Ящик поддал ногой, опрокинул набок. Сдерживаясь не дышать, быстро вернулся к лодке, вскочил в нее, порядком черпнув волну и едва не утопив фонарь. Поднял свет повыше, мотнул им туда-сюда.
