— Согласно записи в церковной книге королева Гвиннет родила мальчика, — Локли разлил остатки вина. — И теперь стоит вопрос от кого?
Омоньер переменил позу, теперь он подпирал рукой подбородок и пялился на подчиненого. Храмовник подтолкнул кружку к Солано.
— Подождем вестей от фра Лукко? Он вернется через месяц, — напомнил Локли.
Солано едва не ударил кулаком по столу. К концу следующей недели он уже не омоньер. А если история со Свеном правда, то получается, его возня с Аерном напрасна!
— У нас мало времени ждать, — произнес омоньер и хапнул вино одним затяжным глотком.
Локли щелкнул пальцами.
— Тогда надо кое-что предпринять и...потолковать с кем-нибудь из бывшего окружения покойной мистресс Гвиннет.
— Сомневаюсь, что здесь мы добьемся правды. Это же эшафот!
— Тогда спустимся в усыпальницу. Побеспокоим почившую. В её левой руке* самый правдивый ответ, чьи волосы в медальоне Эрда Свена. Нам повезло, что она из Кайонаодха.
9. Туат Хюльк. Дорога на Довер.
— Вот напасть! Спишь и спишь за мужиком! — ворчала Аннис.
В коем веке маркитантка проспала! Уж и дождь перестал, и зорька разгорелась, а никто и ухом не повел, в бок не толкнул!
— Ой, да ладно, — посмеивалась Кензи над наставницей. — Как к родному прижималась!
— Пока поедим, пока тронемся, полдня долой, — суетилась Аннис, не зная за что схватиться. — А когда в Довер доберемся?
В сущности Аннис права. Проведя половину жизни в дороге, научилась ценить время, научилась понимать его быстролетность и невозвратность.
Пожевали всухомятку, второпях. Черствый хлеб, сыр — плесень с него пришлось срезать, вода замутненная дешевеньким закисшим вином.
— На, примерь, — Аннис подала Хану сапоги. — Подойдут, носи. Чего им место в сундуке пролеживать. Новей не станут.
Сапог её жалко. Ой, жалко! Загадывала продать, а деньгу отложить. Зима скоро, а зимой денежки что дым в трубу улетают, не напасешься. Потеплей одеться, дров или хвороста прикупить. А если морозы грянут как в прошлом году? Под крышу проситься придется. В фургоне околеешь.
— Обойдусь, — отказался Хан от подарка. Почувствовал нежелание маркитантки расстаться с выгодой.
— Обойдешься... А мне опять с тобой возись!
— Чур, я в следующий раз! — лезет Кензи в разборки.
— Цыц, болоболка! — понарошку сердиться Аннис на девушку. Шестнадцать девоньке. Пора уж и на мужиков заглядываться и ласки от них хотеть. Вон сидит, коленки расшаперила.
Хан без дальнейших препирательств примерил обутки. Удивительно, но в пору пришлись. Может что ношены переношены и чинены не раз. Не успел к обновке притопаться, отправили запрягать мерина.
— Справишься? — поинтересовалась Аннис у Хана.
Он не знал справиться или нет. О собственной жизни в памяти черным черно замазано.
Подойдя к лошади, Хан заставил себя не искать подсказок, не обращаться понапрасну к утраченному прошлому. Все одно не вспомнить. Доверился смутному наитию. Вроде когда-то мог лошадь обиходить.
Осмотрел шею, спину мерина. Не сбита ли, нет ли болячек. Сбрую проверил. Кожа хорошая, мяконькая. Узда, седелка, хомут.... Мерин сперва фыркавший от недоверия к незнакомцу, успокоился, притих, дался в руки. Хан подогнал шлею по размеру. Завел лошадь в оглобли... и дальше, по порядку: дуга, гужи, супонь... Справился. На удивление...
Работа не вызвала нареканий. Аннис лишь хмыкнула. Не безрукий мужик попался.
— Сушин набери, — последовал новый приказ. — Кто знает, где ночевать придется.
Хан молчком исполнил и эту просьбу. С бабой спорить — наслушаешься всякого! Это не из прошлых, из нынешних ощущений.
Скрипят вразнобой оси, покряхтывают борта, обмахивается хвостом мерин и тянет фургон.
Кензи дремлет на козлах, Аннис возиться с корешками. Через сито готовит особую приправу. И к столу и к пользе. Семя льна, петрушки и конопли, укроп, пожитник, семя дикой моркови, фенхеля и сельдерея. Соль конечно! Пахнет!!!! Рецептов у Святой Хильдегарды на все случаи жизни предусмотрено. Для мужчин к примеру — вареный сельдерей, пчелиная пыльца, желток, две луковицы, семена тыквы, тыквенное масло, сок алоэ. Столетний дед за юбками гоняться начнет, молодому форы даст!
Позади фургона шагает Хан. Иногда налегает плечом, пособить лошади, выбраться из промоины или лужи. Не дорога — наказание Божье! Морозец бы ударил, землю прихватил. Грязюка сплошная!
— Накинь, — подала Аннис Хану провощенную мешковину.
Закрапал дождь. Кап-кап. Дальше-больше. Потек с небес без продыху!
Хан набросил на голову, расправил по плечам и спине, сомнительную защиту. Но лучше такая, чем вовсе без нее.
Ругать Судьбу удел слабаков. Тех, кто не обучен полезному промыслу добывать себе хлеб насущный. Не знает с какой стороны меч заточен. Боится вымазаться в чужую кровь и пролить свою. Для кого страх согрешить тяжелее вериг и каторжных кандалов. У Джефа с Судьбой негласный уговор. Она к нему помягче, он о ней ни словечка худого. Ремесло свое лихое бродяжье познал до тонкостей. С мечом не расставался с десяти лет. Чужой крови пролил достаточно, а грехи? придет срок — ответит. Но с этим лучше не спешить. И так мессир Майси, бейлиф Хюлька, громогласно пообещал жителям Крамба отловить Джефа и сварить в кипятке. Все остальные виды казней посчитал мягкими. Но обещать легче, чем собственные обещания выполнить. Джеф выскользнул из всех ловушек и засад.
— Фургон, — толкнул Джефа в бок Щурый.
Знались они давно, но за что напарнику не повезло такую кличку иметь, Джеф не любопытствовал. Они оба в бегах, оба в розыске бейлифом. К обоим большущие претензии со стороны закона, по поводу неправедного жития. И место нахождение.
— Вижу.
— Маркитантки. Одна..., — Щурый пригляделся внимательней. — Не... кажись двое. И мужик следом телепается. Что скажешь?
А что сказать? Лежа в кустах в такую погоду кроме лихоманки ничего не вылежишь. Опять же бейлиф.
— Руки только при себе держи, — предупредил Джеф.
— О? — не понял приказа Щурый.
Два дня назад они укатали двух купчиков. Ничего кроме денег и еды от них не взяли. Товар бросили в овраг.
— Палево, — отказался Джеф забрать хоть сколько из невеликого хабара. — Какие мы с тобой торгаши? На рожи наши глянут и поймут, не чисто.
— Так добра столько пропадет! — заходился от негодования Щурый.
— Ты о шкуре своей думай. Вот она пропадет...
Им до зарезу нужно попасть в Довер. Там у Джефа хорошие знакомцы. Приютят, дадут отсидеться зиму. При деньгах это сделать проще. Но в город умудрись, попади! Их описание, наверное уже у каждого сволочного сервиента имеется, что в городских воротах толкутся!
— Может с ними и въедем в город. Ищут то двоих, а нас будет пятеро. Да в фургоне, не пешие.
Поднялись из секрета. Джеф заботливо закинул за плечи котомку. В нем длинный ящик-полено. В руку толщиной. Потрясешь не бренчит, не пересыпается. Может бумаги. Еще до того как сошелся с Щурым, антиквара с барахлишком придавил. Тело и шмотки с книжками в болотине утопил, а вот ящик пожадничал. Работа на загляденье. По черному дереву резьба, знаки всякие. Буквицы чудные медной проволокой вдавлены. Сверху лак. Хотел подломить, глянуть внутрь, да замочек мудреный. Мастер нужен. Не сломать, не попортить. У Джефа на примете таковой имелся. Опять же в Довере. Откроет. И не такие открывал. Вполне возможно, внутри полная лажа или вовсе пуст. Но и за пустой ящик, не хило денег поднимешь.
— Не сутулься. Мы честные люди, — напомнил Джеф Щурому.
Тот рад бы, да половину жизни прятался от сервиентов, голова сама ниже плеч виснет.
Срезали угол луга и выбрались к дороге. Репье со штанин смахнули, подождали пока подкатит фургон. Не суетились, на встречу не спешили. Заподозрят чего и разговаривать не станут, а то за дубье возьмутся.
— Доброго пути, уважаемые, — поклонился Джеф. — Не возьмете в попутчики?
В ответ от Аннис услышал.
— Дорога никому не заказана, ступайте.
— Приморились пехом. Подвезите, — попросился Джеф и пообещал. — Заплатим, коли сговоримся. Лошадке на овес, хозяйке на плат.
Наметанный глаз верно определил кто всем заправляет. Мужик так, с боку припека!
Аннис не настроена подбирать незнакомцев. Люди неизвестные. Что на уме держат? По виду из лихих, но после войны никто сильно нарядными не выглядит. Хлеба бы добыть, не до нарядов.
— По совести, без обмана, — посулил Джеф. — Наперед.
Он не встречал людей, что откажутся от легких денег. Мерину холку хомутом бить, не хозяйке.
Не будь Хана, Аннис ни за чтобы не согласилась. Маркитантов обычно не трогали. Но кто нынче поручится за их неприкосновенность? Люди храмы обирают, с древних икон оклады снимают, а уж ближнего, что липку обдерут, не усовестятся! Однако, деньги лишними не будут. Опять же за сапоги, что Хану отданы, вернуть неплохо бы.
— У брата спрошу?
ˮАга, братˮ, — раскусил маркитантку Джеф. — ˮМамаша к соседу не похаживала, что ты братца такого заимела?ˮ
— Попутчики вот просятся, — разыграла роль сестры Аннис и подсунула Хану нож — возьми! Тот не взял.
Маркитантка виду не подала, что рассердилась.
— Пенс с двоих! — потребовала она. Обдираловка, но риск имеет свою цену. На безлюдье тройную.
Джеф без слов полез в кошель, выудил монету, подал Аннис. Кензи сунул фартинг. На сладости.
Забрались в фургон. Поклажу Джеф сунул под лавку, не светить. Сидели тихо, что мышь под веником, с расспросами не лезли.
ˮНе просты парни, ох не просты,ˮ — подмечала Аннис. Чего уж она там подмечала? Что не спрятать, не сокрыть как не старайся? Джеф бы с удовольствием послушал. Умным да бывалым полезно внимать.
Парням сомнения маркитантки понятны, но старались выглядеть непринужденно.
— Далеко ли до Довера, матушка?
— Пффф! — возмущенно зашипела Аннис. Старухой облаял! — Послезавтра к вечеру прибудем. А вам туда зачем?
— Слыхивали в роты вербуют, — вполне правдоподобно придумал Джеф. Говорить Щурому не доверял. О чем предупредил загодя. Не спросят молчи, спросят коротко отвечай.
— И ты в роты? — подивилась Аннис Щурому. Такого ханыгу и в пустой амбар страшно пускать, а тут в роту. Он там на старые портянки позариться!
— С меня вояка никакой. В обоз, — не стал гнать Щурый, проявив удивительное здравомыслие.
— Бумагу что ли зачитали? — любопытствует Аннис. Бумагой у пропащих указы бейлифа зовутся.
— Знакомец рассказывал, — ,,не понялˮ Джеф.
— И кто с кем, и чем не поделился?
— А нам-то что? Заплатят таны, за них станем. Кто другой — за него. Воинское умение простое. Бей-руби!
Разговор не разговор. Тягучая игра в вопросы и ответы. Кто кого подловит.
Фургон ползет, оставляя в грязи колесный след, макает спицы в лужи. Аннис возится с травами, с попутчиков глаз не спускает. У Щурого язык чешется, поболтать, но помня наказ приятеля помалкивает. Джеф поглядывал за названным братом маркитантки, тревожился. Родственник слова никому не сказал, шлепал следом. Вымокшая мешковина не спасала от дождя. Но его устраивала и такая.
Налетел ветер, просушил серое небо. К закату остановились на ночлег, облюбовав пригорок. Под одинокой березой. Дерево в спираль от комля свилось, ветки в ширину распластало, место стерегло. Дождь зачастит, меньше мокнуть.
— Спать уж, где пристроитесь, — предупредила Аннис. — В фургон не пущу, хоть грот предложите.
— А за два? — пошутил Джеф, разрядить обстановку. Занервничала маркитантка. Крепилась-крепилась, а заегозила.
— И за два не пущу! — в отказе Аннис.
— Устроимся как-нибудь, — отстал Джеф. В шутках тоже меру знать надо.
— Мы привычные, — ляпнул Щурый.
— Где же привыкнуть то успели? — зацепилась Аннис за оговорку.
— А где и брат твой, — нашелся с ответом Джеф и так глянул на Щурого, пояснений непотребно — язык прикуси!
Хан, скинув дождевик, щеголял в одной рубахе, мастеря костерок. Розжигом занимался в удовольствие. Лицо в сизый дым от берестяной коры кунал. Вроде слаще и не дышал.
— А ему хоть говори хоть нет, бес толку. Упертый, как и вся ваша жеребячья порода. Давно ли лихоманка трясла, а сегодня героем ходит, соплей в землю бьет, — Аннис покосилась на Хана. Мужики, они насчет самолюбия слабоваты. Но Хан ноль внимания. Или не услышал. Или, что скорее всего, похеру ему.
Джефа брат маркитантки занимал сильно. Непонятной роли человек. Роль она у всякого есть. Трус героя корчит, герой в боги метит. Нищий богаче купца выглядит. Купец мошной трясет, полмира купить грозится. Они вот путники уставшие. У маркитантки братец странный. Никто в своей собственной шкуре не ходит. А очень полезно знать, кто есть на самом деле. Только вот с этим, с братом, не угадать, что за птица? К примеру, с сушины щепу на растопку тесал. Тонко-тонко. Топором бил от пальца на волосинку. И не боялся откромсать. Рубаха колоколом, на доходягу в ней похож, а коряжину припер, вдвоем с Щурым надсадились ворочать. А огонь разжигал? Так долбанул, искр — лес поджечь можно! За водой пошел, в ночи растворился! Как вернулся, не уследил. Не запнулся в темноте, не водой не плеснул, ни капли из котла на сапоги не пролил. Вот и гадай, что за человек пред тобой. Непонятный. И это не то, что плохо. Опасно!
Чем дольше и внимательней Джеф присматривался к Хану, тем больше беспокоился. Вспомнил слух. В Лафии людоеды объявились. Но в послевоенную пору чему удивляться? Человек всяким способом выжить хочет.
От этой мысли рука сама за голенище потянулась, за ножом. Еле унял желание острым поиграть. Надо же такая дрянь на память пришла.
Костерок горит, каша силу нагуливает, кипит, густо пыхтит. Аннис хлопочет. Что-то подсыпает, солит. Кензи хлеб режет, Щурый ей помогает. То это подаст, то другое, только что подол следом не носит. Джеф в сторонке на границе света и темноты. Хан на кочке примостился. Подобрал ветку, сломил надвое, в одинаковую длину. Сидит, забавляется, в пальцах крутит. Порознь левой-правой, впротивоход в обе стороны, вместе вперед-назад, потом левая быстрей, потом правая... и не обронил не разу, не сбился, не замешкался. Пустая вроде забава. Пустая, а ну как пика* в руках окажется. Джеф хотел в шутку спросить, где научился, но осекся на вздохе. Ветром костер притушило, темнота сдвинула границы. Хана что родного за плечи обняла, собой укутала, укрыла. Только сидел и пропал! Джеф тряхнул головой — блазниться! Костерок от ветра выправился и вот он! Хан! Он да не он! Черной дырой Джефу показался! Свет будто отскакивал от человека и только руки игравшие с палочками можно различить.
Натешившись, Хан воткнул ветки в картофелины, удобней переворачивать, и подсунул к углям.
ˮМайгары так делают!ˮ — подобрался Джеф и опять на памяти подслушанный разговор убиенных им купчиков. Видели горцев в Кайона. В Швальбе, Бахайе, во многих местах. Джеф на всякий случай нож из сапога достал. Зыркнул, не попалился ли? Ох, лучше бы не трогал сталь!
За спиной Хана ночь собралась в черную плотность. Туманом сползалась, облаком накипало, вскидывалась над плечами и головой. Джеф стиснул зубы борясь с наваждением. Куда там!
