— То есть получается ты с любого боку не причем?
— Я выполню свой долг.
— Гильф свернет тебе шею!
— Не вижу повода.
— Ха! Он не видит! Не видит! — у Медани озорно блеснули глаза. Наглец! — Если король не догадается, ему шепнут. Канцлер вряд ли, — рийа довольно ухмыльнулась, — а Херцл вполне справиться с задачей.
— И что с того? Шендам вольный город.
— Но налог-то он платит не в казну, а в королевский карман! Как ты думаешь, простит тебе Гильф потерю пяти тысяч грот?
— Пусть взыщет с танов Швальба.
— Он взыщет.... Хорошо, а что после?
— Я вернусь к вам, поскольку мне больше некуда податься, и буду служить там, куда вы сочтете нужным определить.
Медани не утерпела, прошлась вихрем по комнате, роняя со стола свитки. Она не могла упустить представившейся возможности и отказаться от такого предложения и.... от бастарда! Столь заманчивые перспективы немного спутали её планы, она планировала использовать спарсов и бриган в ином деле, но похоже им нашлась дополнительная работенка.
— Почему все-таки ко мне? А не к Экруту? Или Пустоглазому?
— Шендам фактически анклав на территории Рагама. И тому и другому далеко тянуться, не вызывая лишних вопросов и противодействия с вашей стороны...
ˮЕще бы!ˮ — чуть не вырвалось у Медани.
— ...Ну и конечно ни тот ни другой мне не поверят. У одного слишком много денег, у второго переизбыток самомнения. Они увидят за словами то, чего там в действительности нет. К тому же, тогда не поиметь дополнительной выгоды с Экрута.
— Хочешь сказать, ты вызываешь у меня доверие?
— Доверие слишком дорогая штука. К тому же вы не настолько наивны и беспомощны, настолько желаете казаться.
— Я?
— Мне довелось присутствовать на вашей свадьбе.
— Какой именно? — насторожилась Медани. Что первая, что вторая, оставили у ней только негативные воспоминания.
ˮДва раза, когда я чувствовала себя первостатейной шлюхой, — так отзывалась она о своих замужествах. — Причем оба раза не заплатили ни фартинга.ˮ
Здесь она явно привирала. Достояние покойных супругов отошли к ней.
— Сомневаюсь, что первая выглядела лучше, — откровенен Эерих в наблюдениях давних событий.
— Отец нуждался в союзе со знатью юга Асгейрра, — честно призналась Медани. А вот в чем она не призналась, так в тех чувствах, что испытывала к отцу за его благодеяния и участие в судьбе.
— Мы считаем сервов рабами, а сами не вольны в своих решениях. Мы идем на уступки обстоятельствам, выгодам, всему чему угодно, но..., — позволил себе порассуждать бастард.
— Опасное заблуждение считать что-то своим.
— Иногда просто необходимо заблуждаться, — закончил неуместные отступление Эерих. — Легче обитать под солнцем.
Разговор явно отклонялся от первоначальной темы в душещипательные дебри. Выворачивать личное Медани зареклась давным-давно. И зарок не нарушала ни в приватных беседах, ни на исповеди, ни наедине с собой. Она предпочитала не заниматься этим никогда. Слишком грязно и противно.
— Я приму оба твоих предложения. Клятву и идею. Они меня устраивают.
— Свидетели я, подозреваю, будут излишними.
— Своим людям я никогда не позволю совершить деяния против короны, — повеселилась Медани над своими же словами.
— Тогда начнем?
— Ты готов принести её прямо здесь?
— Раз ни Малый, ни Парадный залы не про мою честь, достаточно этой каморы.
ˮОн не занудлив,ˮ — не смутилась Медани своего негостеприимства.
— Клятву крови знаешь?
Сама Медани не верила в действенность клятв. Не верила ни в какие заверения и обязательства. Может потому что сама не считала клятвы и заверения обязательными или к чему-либо обязывающими. Но упомянутая, хотя бы красива. Разве что ясам шанджар — клятва на красном корне* выглядит еще примечательней. Но для нее она не подходит, богоданным естеством. Рийа хотела пошутить, но осталась серьезной.
— Служить верой и правдой, телом и духом, жизнью и смертью, пока не прольется кровь?
— Именно, — поразилась Медани знанию бастарда столь редкой вещи. Оказывается, на конюшне обучают многому такому, чему не обучают в столичном университете. А там дурят голову, чем угодно. От риторики до арифметики, от философии до стихосложения, от отстаивания незыблемости религиозных догм до умения оплевывать незыблемые догмы в еретических диспутах.
Эерих извлек скин-ду* и чиркнул по большому пальцу. Все одним скорым движением, без лишних раздумий. Обильно смочил лезвие в крови. Опустился на колено.
— Я, Эерих Гашш, клянусь служить Медани Амаль, рийа Рагама, верой своей и правдой своей, телом своим и духом своим, честью своей и сталью рода своего, жизнью дарованной и смертью ниспосланной Создателем, во всех делах, началах и свершениях до времен, пока вновь не прольется кровь!
Служение без срока. До той поры, пока тот, кому служишь, не измыслит против тебя дурное. Не попытается пролить твою кровь вновь или не вернет клятву пролив собственную.
Медани перевязала рану бастарда своим платком.
— Я, Медани из рода Амаль, рийа Рагама, принимаю клятву Эериха Гашша, на служение верой и правдой, телом и духом, честью и сталью, жизнью и смертью, до той поры пока кровь не прольется вновь! И не попустит Создатель созреть в моем сердце злу, не затаит мой разум обмана, а деяния мои не навлекут гнев Господень неправедностью.
Рийа приняла скин-ду от Эериха, слизала кровь с одной стороны лезвия, вторую подержала над свечой. Кровяной духмянный пар унес клятву к небесам. Всевышний свидетель их союза!
Эерих поднялся с колена, готовый к служению.
— На будущее, если таковое нам определено..., — Медани акцентировала свои слова. — Спать я с тобой не буду. Это к тому, что так далеко твоя служба мне не распространится.
Легкий поклон в принятии воли своего сюзерена.
То, что мелькнуло на его лице могло означать ,,Очень надоˮ или ,,Жальˮ. В коем веке Медани захотела узнать точный ответ.
23. Туат Голадж. Танство Гензан. Дуфур, столица туата.
— Добрый знак, сир, — благодушно щурится на солнце Гердт.
Что позволило ему так считать? Хорошая погода, наконец установившаяся, после стольких унылых дней с проливными дождями? Или близкое окончание долгого пути? Или и то и другое? Совокупность сбывшихся ожиданий и приятность ощущений, довольный вид и необычный для почтенного возраста румянец на щеках, говорили о переполненности чувствами и душевной сумятице нунция. Увидеть Гердта, старого брюзгу таким, редкость необычайная!
— Скоро узнаем, — не расположен верить нунцию Экрут. Риаг крутит по сторонам своим острым носиком. Принюхивается к неприятностям или вынюхивает хорошее?
Дорога неторопливо сворачивала к реке, проваливалась каскадами трудных спусков и как с ладони стекала на берег. Восхитительный и величественный водный простор, заполнен тяжелыми неповоротливыми галерами, глубоко осевшими от грузов, воздушными ялами, белопарусными куттерами и кэтами. Южный Гривец широк и места хватает разойтись и купцам и рыбакам.
Цепкий взгляд Экрута провожал и встречал речные суда. Риаг вертелся в желании спросить, но задавать вопросы нунцию или бейлифу бессмысленно. Что они понимают в торговле, в судоходстве и товарообороте?
— Вы заметили, по течению идет меньше груженых судов, чем против? — не сдержался Экрут спросить, без особой надежды на обстоятельный разговор с нунцием.
— Нет, сир. Не придал этому должного значения. А это так важно?
— Еще как важно! Еще как! — вдохновился Экрут возможностью выговориться. — Товар из Восса и Дуфура идет в Гензан, а оттуда дальше. Таких судов больше. Туат живет с торговли! Продает и перепродает. И очень мало, из десяти только три идут груженными в обратном направлении, покупает!
— Сир, вы слишком много хотите от слуги Господа. Перипетии торговли для меня тайна великая.
ˮИ плохо!ˮ — недоволен Экрут. — ˮПастырю чужды интересы приданных его попечению!ˮ
— Меня поразило другое, сир. В городках и вдоль дороги очень мало лобных мест и виселиц! — делился уже своими наблюдениями Гердт. — В чем усматриваю почтение к закону, — хвалит нунций подданных Экрута. В такую чудную погодку грешно думать дурно.
— Положим, почитают они его не больше, чем в других пределах Кайоны, но отправляют воров на каторгу, в рудники и мраморные карьеры, — пояснил Экрут очевидное. — Зачем пропадать рабочим рукам!
— Разумно! — согласился нунций. Ах, он согласится с чем угодно! Какое солнце! Какой воздух! — От мертвых польза только червям!
В Гензане оставались не долго. Сбить дорожную пыль и подкрепиться. Однако Экрут не отказался посетить набережную и склады. Тан Гензана, Яг Трови, неодобрительно отнесся к плебейским склонностям риага. По его убеждению, вколоченному тяжелой дланью покойного родителя — светлая ему память, владетеля короны должно интересовать: боевитость рот и баталий, земли и деньги для награждения преданных и верных слуг, и наличие наследника мужеского пола. Но, похоже, ничего из перечисленного риага Экрута совершенно не заботило. На Трови даже снизошло крамольное и колкое как гвоздь озарение. Из все столичной кодлы, понаехавшей к нему, сынок Гильфа меньше остальных подходил на верховную должность. За то мытарь из него отличный! На вид определяет сорта и качества сукна, ведает цену и запросто ловит нечистых торговцев на обмане.
— Э, братец! — радовался Экрут. — Товар похоже с душком! От рыбалей? Не может тусса* стоить полмарки за фут! Никак не может. Доставить сюда издержек несчетно! Ткани цена марка, а то и полторы! А в Кэффе она по две идет и не залеживается!
Хозяин товара бледнел, краснел и пробовал отбрехаться. Дескать, остатки, товар подмочен.
Экрут утешал его, хлопал по плечу.
— Ну-ну любезный! Я не бейлиф, но ты все-таки с ценой порядок наведи. А то стыдно за тебя.
Нунцию и тану он объяснил следующее.
— Чем дороже товар, тем выше доход. Чем выше доход, тем выше статус торгаша, чем выше статус торгаша, тем больше взимаемый с него налог. Чем больше налог, тем меньше у меня головных болей эти самые деньги искать, собирать и занимать, — и мелко захихикал, — А уж пересчитать, перемогу гордыню, пересчитаю!
И Гердту и мар-Трови его объяснения пустой звук. Им ли заниматься подобным? Но риагу не перечили, соглашались, дружно кивая.
Здесь же в Гензане попробовали знаменитой селедки, малосольной и икристой. Экрут щедро расплатился, нахваливая деликатес. Сам же, не гнушаясь запаха, кишки выпотрошил, плавники оторвал, тушку очистил. С руки угостил Саскию. Бедняжку укачало в повозке, тошнило.
ˮУж не наследника ли заделал?ˮ — заподозрил Трови. Но сам своей мысли побрезговал. Страшна больно... Саския.
До Дуфура добирались еще два дня. Экрут терял терпение.
— За что не люблю путешествия, в них определенно нельзя заняться, чем-либо полезным, — жаловался риаг Саскии Нелль, прижимаясь к теплому боку. Та была с ним полностью согласна с небольшим дополнением. Путешествовать еще и неудобно. Лишний раз не умыться, не нужду справить, не поесть. Впрочем, она всегда с Экрутом соглашалась, когда согласие ничем её не стесняло и не к чему не обязывало. В остальных случаях находила контрдоводы значительно весомей его.
Дуфур торговый город. Город торгашей. Не даром на гербе крона — старинная монета. На всякой улочке, во всякой подворотне бойкая торговля и громкая мена. На каждом удобном перекрестке затор прилавков. Порой, из-за устроенной толчеи, не проехать. На площадях не фонтаны и памятники — рынки. Не стесняясь торгуют у общественных бань, на ступеньках городского суда, под окнами тюрьмы, у входа в коллектор, у колон храмов и соборов. Везде! Даже на Эшафотной чуть ли не с лобного места деньгу с продажи зашибают! И чем!? Мясом!
Приезд Экрута прошел буднично. В Дуфуре не любили необоснованно тратиться и уважали экономить. Событие, сулившее лишь дополнительные расходы, а двор риага расходы и еще какие! не воодушевлял ни Совет туата, ни многочисленно городское купечество, ни цеховые гильдии коих пруд пруди, ни прижимистых обывателей. Обошлись без вручения ключей, без долгих речений, вместо дорожки из свежих цветов постелили тканую, порченую молью. Зевак не подпустили и близко. Прибывший с риагом двор, человек сорок, частично определили на проживание в один из фахверков взятых в аренду. Домик не велик, но уютен и опрятен. Частично отправили в казарму. Женщин разместили в монастыре Св. Урсулины. Как-то обустроили, вложившись малой денежкой. Заверили риага, жилищные неудобства временны. Соврали, конечно.
Воздав должное скромному гостеприимству и не менее скромному хлебосольству, Экрут загорелся смотреть город. Он хотел увидеть, обнюхать, потрогать Дуфур. Пядь за пядью, шаг за шагом. Доедая лимонный мусс, риаг тыкал серебряной ложечкой в тех, кого желал видеть в провожатых.
— Вы, Эммер.
Купец только присутствовавший, но в обеде не участвующий — не всех кормили, учтиво поклонился. Учтивость учтивостью, а радость невелика. Муторно в глаза заглядывать, в речах заискивать.
— С превеликим удовольствием, сир, — отозвался Эммер.
Удовольствия на его бородатом лице не наблюдалось.
— Пожалуй, вы... Дейтт,
Второй кандидат проворно отвесил поклон, да еще ножку назад отставил и ручкой... ручкой до полу. Лучше всякой танцовщицы. От нахлынувшего счастья купец и не вспомнил, ни его самого, ни Эммера риагу не представляли и узнать о них он мог только загодя.
— Мессир Горв.
Глава Совета, конечно, был несколько сконфужен. Его имя не прозвучало первым. Но как человек осознававший скромность свои дарований и заслуг, порадовался и такой очередности. Не забыли!
— Мессир Фольч, — ложечкой трясли в воздухе — не вздумайте увильнуть!
Полная неожиданность! Мессир Фольч предпочитал оставаться в тени при всех проистекающих городских событиях.
— Сир. Всегда готов оказать вам посильную услугу!
Нарядите кряжистый дуб в пурпуэн, наздевайте висюлек и пристегните к поясу меч вот вам и Маттиас Фольч. Кто с ним общался, находили его скучным, те кому довелось выслушивать его суждения находил тана занудным, те кто наблюдал за ним, считали Фольча себе на уме. И были правы. Ум Фольча работал исключительно в двух направления. На благо родному городу и на благо собственное. Увы, не в равных долях, каким бы патриотом Дуфура он себя не мнил.
С первого взгляда, с первого слова и жеста, риаг Фольчу не глянулся. В отличие от других, ему Экрут крысу не напоминал и близко. Актера плохо справляющегося со свой ролью. Не потому что бездарен, наоборот — талантище! Зрителей считает простаками и деревенщиной.
— Посмотрим, посмотрим! Готов ли...
Назначив выездную компанию, Экрут поднялся из-за стола и потребовал, потирая лапки.
— Показывайте!
Просто и ясно. Без всяких конкретных уточнений что и чего? немало озадачив купцов. В любом городе найдется пара-тройка местечек, куда ни то что приезжему, но и не всякому коренному жителю соваться стоит. Целее будет.
— Сир, мы завсегда готовы, — переглянулись Эммер и Детт. Здесь они, пожалуй, помянули худым словом городскую прижимистость. Накормили бы от пуза, глядишь риаг в дороге умаявшись, отправился бы спать, а не затеял выезд в город.
