Венчание трудов ратных, враг повержен и в твоей полной милости. Это сладко... сладко ощущать чужую жизнь в своей власти. Совсем как в детстве, чувствуешь в ладошке теплое тельце воробья. Крохотная пичуга притихла не в силах вырваться и лишь подрыгивается на усиление сжатия пальцев. Ты чувствуешь теплую жизнь, чувствуешь трепыхание сердечка, чувствуешь сочащуюся кровь из кулака. Это истинная власть. Истинная без остатка. Власть над чужой судьбой и чужой жизнью.
— В подвал, посмотрим позже! Этих в шею! В шею сказано! Своих прихлебаев полно! — распоряжался на ходу Дуанн. — А с этими на ваше усмотрение. Этого маркитантке покажите. Этого к попу. Где поп? Найти!
Но самый острый вопрос досталось решать Веронну. Нужно было что-то предпринимать с сидельцами в башне. Силой их быстро не возьмешь, сдаваться они особо не настроены. Спалить как в казарме? Дойдет и до этого. Веронн наблюдал за Дуанном. Одним махом полмира под меч отправит, если эти полмира только пискнут против него. Особенно сейчас.
— Переговорщика давай, — проорал Дод, исполняя роль рупора, фрайха.
Защитники посовещались и вытолкнули Ридена. Человек создан договариваться. Воин опытный и сволочь отменная.
По распоряжению фрайха принесли ведро с говном. Прямо из нужника зачерпнули. А то как? Долг платежом красен. Переговорщик не спасовал. Нет, в благородство победителей он не верил. Как раз наоборот. Но риагу нужны и он сам и те кто подглядывают за происходящим в дверные щели. Иначе зачем все это?
— Про то, что есть, речи не поведем, — напустил на себя мрачный вид фрайх. Он выглядел под стать наплывающей из-за леса дождевой туче. — Толкуем о том, что будет.
— Если столкуемся, — согласился Риден, оглядывая и осматривая разорение. Еще вчера в Эсбро существовал какой-никакой порядок и относительная чистота.
— Не столкуемся, вздерну, — приводит Дуанн не самый лучший довод для убеждения. Но довод пустяки. Рядом с фрайхом он выглядит пусть подросшим, но щенком. Он окреп, ему купировали уши и хвост, но хватки нет. Молочными зубами больно не укусишь. А хочется.
Веронн переждал речь воспитанника. Путное не скажет, но вдруг?
— Веревок хватит? — не очень испугались угрозы винтенар. В их положении только смелым и остается быть. К тому же Риден знал, кого следует опасаться. Таких людей не спутаешь ни с кем. С фрайхом он лицом к лицу, а второго.... Увидеть мешали столпившиеся близко бриганы.
— Не хватит, в ров скину, — рычит Дуанн. Винтенару даже не смешно, от его рыка. А Веронну стыдно.
— Кидай, — не уступает Риден.
В отличие от риага, винтенар прошел неплохую школу жизни. Понимал, к чему приведут все тары-бары. К переговорам. А что такое переговоры? Торг. Каждый свою выгоду ищет. Сейчас вот попугают-попугаю, постращают-постращают, погрозят-погрозят да предложат службу. Так и вышло.
— Службу предлагаю, — вернул переговоры в свои руки фрайх.
— То веревка, то служба. Уж что-либо одно, — Риден опять попробовал протаранить взглядом толпу бриган. Нужен был ему один человек... Наблюдал во время боя из донжона.
— Одно другому не помешает, — убавил грозности фрайх. Не в его характере долго притворяться. Не нужда, вовсе бы этим не занимался.
— Сперва, про службу послушаем, — предлагает приступить к делу Риден.
— Копейщику четыре, лучнику шесть, бригану восемь фартингов в день, винтенару — два сверху, таковы условия фрайха. Обычные условия, ничего привлекательного.
— У нас от пяти начиналось. Мне, стало быть, без малого грот причитается, — возмущен но осторожен переговорщик. Наглеть не стоит! Ведро с дерьмом вот оно.
— Стоите ли испрашиваемых денег? По мне так нет.
Хорошо уел. Действительно, не зазря бы получали, замок бы выстоял. Риден подозревал кому спасибо сказать. Сыскать бы только.
— На войне всяко повернется, — не признал сомнений в профессиональной непригодности винтенар.
— Так что скажешь за службу? — фрайх прикинул, во сколько обойдется перенаем пленных, плюс повышение жалования своим. Есть от чего голове болеть. Одна надежда, в замке найдутся деньги. Должны найтись!
— Мы не бабы нас уламывать. Платишь — думаем..., — Риден отшагнул в сторону. Вроде от ведра подальше, а на самом деле.
ˮКхана ищет,ˮ — догадался Веронн. Огонь еще не унялся в казарме. Оттуда, нос закладывает, несет сожженной человеческой плотью.
— ...Нет, значит, нет!
ˮПоквитаться хочешь?ˮ — Веронн сощурил глаз на винтенара.
Риден дернул носом.
ˮНе без этогоˮ
— Я подумаю. Стоите ли испрашиваемого, — вслух произнес фрайх.
Переговорщик его понял.
— А как узнаешь?
— Найду способ. Еще и прибавлю по фартингу сверху. Тем, кто чего-то стоит.
— Другой разговор! — уступает винтенар.
ˮЗабесплатно пойду!ˮ — таково его последнее слово.
В общем, все более-менее успешно. Вероятность полюбовного разрешения конфликта велика. С той лишь разницей, фрайх более чем уверен, гелдов получит. Пусть и без винтенара.
Переговорщика отпустили целым и не вымазанным. К дверям башни выставили охрану, из молокан*. Потому как не пьют. Главным назначили Дода. Больше некого.
— Гляди в оба! — наказал и предупредил фрайх.
Сама обстановка требовала воззваний и проповеди. Люди сплочены общим делом, устремлением, грезами. Дуанн оглядел бриган людей. Его людей. Что он им скажет? Что пообещает? Куда поведет? Но нужны ли им длинные речи? Простая истина, люди услышат только то, что хотят услышать, риагу не нравилась. Сейчас не нравилась. Хотелось говорить о будущем. Дуанн проявил похвальную разумность и постарался быть краток.
— Отсюда начнем! — провозгласил риаг соратникам, наступление новых времен.
И начали...
...с грабежа, дележа и насилия. Выворачивали кладовые. Наспех хлебали вино. Выбив крышку, макали голову и глыкали не набравший спелости вердеш, пока дыхания хватало. Черпали шлемами, кто-то набирал в сапог. Жрали колбасу, обгладывали окорока, рубили головы сыра и пихали в рот, раздирая щеки и давясь до слез. Лезли руками в кадки с грибами, выуживали соплистые опята да лопушастые груздочки и пригоршнями! пригоршнями в рот, в глотку, в кишки... Что бы глаза, брюхо, душа наелись! В загоне визг, валили свиней и поросят. Еще дергающуюся полуживую скотину, потрошили и на огонь. Курям откручивали головы и в перьях, с потрохами, на угли. Обожравшись, опившись отлавливали служанок и прислугу. Не стыдясь возраста девчонка ли, молодуха в соку или старуха, заламывали руки, рвали платья, затыкали рты, грубо лапали и насиловали, торопливо и поочередно, выплескивали ярость и страх прошедшей схватки! Пресытившись, орали лужеными глотками похабное...
Ах, кто б в шинок меня не вел,
Уйти мне сил не хватит:
С двух кружек я валюсь под стол,
С трех — под того кто платит!
С великого перепою, боролись и барахтались в грязи, дрались до кровавых соплей и мирились пуская сопли в общий жбан. Резались в карты и кости. Делили добычу. Одежду, оружие, еду. Хозяйственную утварь. Все что имело мало-мальски ценное, зачислялось в трофей. Некоторые продували и добычу и исподнее с себя. И снова дрались и мирились!
Не зря эгльцы во всех краях считались народишком приставучим и злопамятным, признанными мастерами вино хлестать. Нилс, не то, что нынешние бабьи прилипухи, после шести пинт падает. Он и после восьми тверд в походке и крепок в руке. Но на хмельной ум и обиды острей. Припомнил. Кинулся к Хану.
— А! Сучонок! Думал, я забыл! Зашибу!
Хан среагировал без суеты. Пинком катнул на встречу нападавшему корзину со свеклой, одновременно выдернул из борта повозки крепкую жердь. Ясеневую, упругую, от времени и непогоды гладкую.
Нилс запоздало скакнул, зацепился, засеменил, выравниваясь и, угодил под удар. Жердь! Ясеневая! Пополам! Шлем всмятку! Разбитый череп плеснул по сторонам мозгами и кровью.
— Ах, ты...! — кинулся второй. В охране его Хан не видел. Должно быть из собутыльников Нилса.
Хан по городошному, с подкруткой, запустил обломок. Ясень, укая торчащими щепками излома, угодил в ноги. Бригана снесло. Зарылся мордой, тут же перевернулся, зашелся в крике, задирая перебитые конечности вверх и обхватывая руками. Острые кости прорвали мышцы, кожу и одежду.
На смену павшим двум поднялись еще трое.
— Лови! — крикнули Хану и он перехватил переброшенный ему фалк. Попав в руки, оружие описало пару кругов, не завывая, но яростно визжа во вращении, и замерло отведенное назад для удара. Те, кто кинулся на выручку, благоразумно остановились.
— Прекратить! — вмешался винтенар. Начальство пыталось мыслить объективно и не упасть. — Петли захотели? Разойдитесь сейчас же!
Винтенар чин не великий, можно послать. Но за его спиной показалась массивная фигура Сиора Дода.
— Пшли прочь! — выдохнул он драчунам. Хану присоветовал. — Уберись куда. Утром, мессир Веронн разберется.
Никто сквайру не возразил. Одно дело с ровней ,,хер за херˮ спорить, другое с благородным. Моргнуть не успеешь, на суку окажешься. А время то не подходящее. Гульба в разгаре!
Поздно вечером лежа под повозкой, Хан слышал сквозь редкий дождь, перешептывание Аннис и Кензи.
— Вишь мужик, какой попался. Заступник. Не бросил. Теперь вовсе в гору пошел. Васлетом сделался. Чего руками машешь? Приглядись. Подластись. Мужики они что дворняги. Посытней покорми, помягчи постели, на завтра сам придет за добавкой.
— Не нравится он мне. Молчит все.
— Не нравится? Он не сорока без умолка трещать.
— Не нравится, говорю.
— То, что у мужика нравится, то у него не на виду.
— Ой надо же! — посмеялась Кензи.
— Ты дурочку из себя не корчи. Вчера он за тебя заступился, а завтра некому будет. А так мужняя жена.
— Сама и живи с ним.
— Скажешь! Деток рожать надо, а я старая уже, — маркитантка засмеялась. — Подмахнуть подмахну, а уж не залечу. Хоть стог подорожника съем!
— То-то радости с пузом таскаться. Вон Майра своему троих выносила и что? Доброго слова не услышала. Муженек любимый с ней как со скотиной последней. Бил до смерти.
— Так надо не на рожу мужика смотреть, он не церковная икона им любоваться. А хозяйственный ли, нраву каков, работящий ли.
— Хозяйственный? Ой, уморила! Голым на дороге подобрали!
— Вчера гол как сокол, а сегодня синица в десницы, а в скорых днях и журавель в щах.
Хан слушал бабий треп, противился наваливающемуся липкому сну и все равно засыпал. Тонул, в черном омуте....
...Последний аккорд желаний и надежд, и первая нота реквиема вечного покоя. Его ждала тьма. Именно ждала. И только его. Он чувствовал её ожидание и предугадывал припоминал дальнейшее. Она прикоснется...
Щенок примостившийся под боком, чуя неладное, жалобно лизнул ладонь человека. Хан дернулся и очнулся. Попробовал сглотнуть. Ком запирал горло, мешал дышать. Резко сел, обхватил голову руками. Он был еще там, в жутком сне-яви и как ни странно знал, что будет дальше. Вспомнил малое....
27. Туат Швальб. Околица деревни Мшец.
От собственных дум, как и от собственной смерти не убежишь, не старайся. Но пытаться... пытаться никто не запрещает. Кто-то разобидевшись на прошлое, утешается мыслью — лучшее впереди. Кто-то наоборот горюет по ушедшим денькам — все хорошее позади. Кто-то считает день вчерашний повториться в дне завтрашнем, и нет из круга времен выхода. Из перечисленных Эерих был исключением. Если допустимо считать исключением обыкновенного смертного затерявшегося среди смертных. Ушедшие годы он не считал худшими. Не загадывал, что завтра колбаса станет вкусней, солнце ярче, а неурядицы самоустраняться, не воспринимал жизнь за колесо. Хотя... с натяжкой... катится и катится... Эерих вырос на задворках Пфальца, по соседству отцовским покоям, в той свободе, которая полагалась и допускалась бастарду. Пфальц слишком велик часто попадаться на глаза и слишком мал чтобы о тебе забыли окончательно и навсегда. От рождения он знал кто его ОТЕЦ. В этом не было тайны и в перипетии его происхождения посвящены многие. Даже слишком. Мать жила своей жизнью и уделяла Эериху ровно столько времени, сколько требовалось от хорошей матери. Он был одет, обут, сыт и пристроен к делу. Слава богу, женщине хватило мудрости осознать, мужчину воспитает только мужчина, и до двенадцати Эерихом занимался шен Горок, крестный. Уже после него пристроили (или сбагрили!) в роту бриган, постигать воинское умение. На неокрепшие мальчишечьи плечи легла тяжелая ноша воина. Он не жаловался. На жалобы не хватало духу. И не плакал. Слезы вышли крепким воинским соленым потом. И не мог сбежать. Сбежать означало признать себя слабаком. Носитель королевской крови быть слабаком не может! И куда сбежать? К кому? В какой части света и чьим покровительством воспользуется ублюдок? Не благородный бастард, а ублюдок. То-то! Подобное происхождение способно помножить беды и горести надвое и уменьшить радости и успехи втрое, но не облегчить жизнь. Судьба старалась подставить подножку или крепко пнуть, люди въехать в рожу. И никто не торопился протянуть руку помощи. Да и были ли такие? Науку не падать, держать строй и удары, постигал на зуботычинах и оплеухах. Постигал, насколько хватало способностей. И способностей его, в конце концов, хватило на лычку винтенара. Для его лет, без всякой протекции, успех. Он уже прицеливался дослужить до сотника, когда Воронье напомнило ему о происхождении. Ублюдку не позволительно прожить и закончить жизнь в собственных заботах. Он потребовался отцу — Гильфу Второму Амалю. Утверждают, и, наверное, не безосновательно, у всякого в умах и сердце живут надежды. Такие милые утешеньица (дурочку — лялька!): бедному разбогатеть, больному выздороветь, мечтателю научиться летать, провинциалу пристроиться в столице, столичному прибиться к трону. Плох тот воин кто не грезит повести за собой армию! Иногда надежды воплощаются в явь. Тут Эерих исключением не являлся. Он точно знал, чего хотел. Но звание риага никоим образом его чаяниям не отвечало. Танство. Кусок земли, где бы чувствовал себя полновластным хозяином. Люди которые помогали бы ему и которым помогал он. Аклеус Варба (святой человек!) писал: Кто видит на обед лишь корку хлеба, возмечтает о кремовом торте. Если благополучие измерять по шкале корки-торты, то Эерих довольствовался бы пирогом с мясом. Не очень возвышено, но гарантировано и сытно без приторности.
К этому Эерих и стремился. К надежности своего существования. И вот уж чего точно не пожелал себе и в качестве подарка на тезоименитство* — титул риага.
— Сир, пополнение, — отвлек Эериха нотарий Лэнард. Мудрый дядька заподозрил, так долго разглядывать мух на окне можно только этих самых мух не замечая, а паря где-то в высотах грядущего или ползая в дерьме прошлого.
Лэнарду почти сорок. Безобразно сутул, удивительно пронырлив, еще более удивительно образован и настораживающее хваток в мечном искусстве. Умение сие вряд ли от божьей искры, скорее от собственного желания и каторжного труда. Таланты без непреклонного и непоколебимого стремления вкалывать до семи потов быстро увядают.
