Гелды валяться с ног, оседают на землю, мешают дожать противника, пробиться к спасению. Гесс словив стрелу в ляжку, охромел. Со зла выдрал наконечник с куском мяса.
— Вперед! Вперед! — гнал он своих людей, но атака захлебнулась и теперь уже его черед отступать.
— Стрелков бери! Стрелков! — орал Гесс, отсылая часть прибывших из донжона. Строй пришлось развернуть, спрятаться за щиты, встать в оборону.
За лучниками началась охота. На этот раз защищать их особо некому. Васлет Бертри держался на ногах, но серьезно помочь не мог.
Брошенная секира подбила ноги Гокни. Лучник сковырнулся с лестницы, проехал юзом вниз. В него в остервенении всадили копье. Вошло вязко, с хрустом.
— Уууу! — заблажил Гокни, что марионетка, дергая конечностями. Его подцепили вторым и третьим, перекинули через себя, словно сено метали.
Следующий Брайс. И тоже копьем. Когда метнули, лучник не углядел. Мощный удар откинул Брайса к стене. Острие вышло насквозь, пришпилив его к ставню-тапеку. Брайс засучил ногами, наблюдая в кровавой пелене, силуэты врагов. Он уже не увидел, в гелдов запоздало полетели стрелы. Первого в подзатылок, второго в шею. Хейгс! Спасибо ему! Жаль не сочтемся...
Менли и Доуни зажали что овец в загоне и изрубили в куски. И самих, и луки, и налучья. Рубили — кровавые ошметки оставались.
Сопляк Ченс угорело метался, не позволяя себя схватить, дотянуться мечом или копьем. Вскакивал на зубец и, балансируя не свалиться, отстреливал серию по три-четыре. Мчался во всю молодецкую прыть, перепрыгивая мертвых и раненых, разворачивался на сто восемьдесят градусов и, продолжая бежать, лупил в преследователей с десяти шагов. Вспрыгивал повыше, на ящик или бочку, и успевал выпустить пару стрел до того как сам становился мишенью. В самый отчаянный момент, уселся на перила и, собирая занозы на штаны, съехал, всаживая во всякого неприятеля, в кого мог попасть. Тетива пела, что струна на лютне. Рука сама чувствовала сколько тянуть, когда отпустит. Почти и не целился.
Вжыхххх! — в глазную щель личины.
Вжихххх! — в незащищенную шею.
Вжихххх! — под ключицу, выбив тонкой упругий фонтанчик крови.
Бац! пришпилил башмак к настилу и добил тут же! В ощеренную в крике пасть!
Большого роздыха баннерет не получил, гелды с лучниками управились быстро.
Юрг Гесс, вживив подоспевший резерв, перетасовал строй, выдвинул тех, у кого клевцы и пламеи и двинулся вперед.
— Дверь держите! — надрывался Йюхен прячась за подобранным с павшего щитом. Свой потерял. Так хряснули — ремни оторвалась. В этот лупят не легче. От щита в лицо летит щепа, дцынькает окантовка, звенит и вминается умбон.
Гелды наседали и наседали. Теперь они действовали одним фронтом. Выталкивая Йюхена и бриган с занятого пяточка.
Баннерет с нарастающим беспокойством вслушивался в треск дерева. От двери летели отщепы. Вот-вот пленники освободятся. И тогда... Про тогда Йюхен старался не думать.
— Вырвутся! Вырвутся! — запаниковал рядом кто-то.
Крик почти сразу перешел на блеянье агнца на заклание. Шипастый цеп смял и трахею, и ребра.
— Держись! — ревел Йюхен.
Вынырнув из-за дальнего угла, на выручку спешил Бусси.
ˮДавай! Давай! Давай!ˮ — мысленно подгонял баннерет сквайра.
В казарме, в оконце подсадили лучника.... Тот выцелил Бусси.
...Не у всякого хватит духу, смерти в глаза заглянуть. У большинства кишка тонка. Что поделать, смерть не лекарь, у нее рецепт на все случаи только один.
Бусси увидел лучника. Увидел близко. Каждую черточку в лице, морщинку, злой прищур. Как тянет тетиву. Плавно, на вдохе.... Как сгибается лук, сближая плечи, что бы расправить их выстрелом.
Внутри, за ребрами, хлипко. Мир сделался мягким, горячим, текучим.
ˮГосподи!ˮ — рвется немой крик перепуганной плоти.
ˮГосподи!ˮ — молит душа.
Тяжелый колун смел стрелка с позиции, что перышко ветром.
— Господи! — вздыхает-всхлипывает Бусси.
Причем тут Господи? Хан постарался.
— Силищи у дурня! — прохрипел бриган за плечом Бусси, видевший бросок. С приличного расстояния прилетело вражине.
Всхлип ли не дошел до Создателя, или Хан посчитал свое участие в спасении сквайра законченным и не вмешался вторично, но срубили сквайра Бусси, в пустяковой драчке пятеро против трех. Руку отсекли, а затем и голову сняли. Отпрыгнула что капустный кочан от доброго пинка.
Дверь больше не звенела, жалобно всхлипывала, содрогаясь от ударов. Лопнула одно доска, пустила длинный скол. Вторая. Отвисла верхняя петля. Под край подсунули лавку. Навалились в раскачку. Со скрипом, выдирая гвозди из навесов дверь пошла вверх и уперлась в притолоку.
Все настолько безнадежно безнадежней некуда. Йюхен не приказал отступать только по одной причине. Быстрее добьют.
ˮА как все удачно складывалось,ˮ — посетовал баннерет.
Где-то быстрым всполохом мелькнуло воспоминание о Бутсе. Много ли он выиграл, оставшись с риагом? День? О, да!
Опять невесть откуда появился Хан и зашвырнул заткнутый горящей тряпкой, кувшин, в высокое, под самой крышей оконце. В казарме еще больше шума, топот, возня. Застеленная на пол для тепла в три слоя солома занялась сразу. Повалил сизый дым, языки пламени рванулись к стропилам и кровельной дранке. Второй кувшин Хан запустил поверх своих, в притолоку двери.
Бой на мгновения замер. Люди вжимали головы в плечи, озирались, слушая нарастающий вой горящих заживо людей.
— Открооооооте!!! Откройтеееее! Помогитееее! Богом прошуууууу!
Пауза закончилась внезапно.
— Гесс вперед! — проорал владетель Эсбро.
Ченс никогда не видел тана Мюрра. Он даже не знал, существует ли таковой на белом свете, что храбр, умен и умел, не смотря на молодость. Только-только двадцать пять минуло. Не слыхивал о его славе знатного мечника, выигравшего досрочно прошлогодний турнир в Инхорне, о таланте поэта, женского угодника и любимого мужа. Много чего не ведал ни сном ни духом про тана молодой лучник Ченс. Но именно в него пустил последнюю стрелу. Так уж вышло, не загадывал, не выискивал, не зарекался. Хлопнула тетива, засвистело оперение, сверкнул наконечник, и угодила стрела в око. Вошла в глазницу и вышла в затылок, упершись в шлем. Перешагнул через порог донжона тан Мюрр, выпустил из руки родовой меч и упал бездыханным под ноги своим отступавшим воинам.
26. Замок Эсбро.
Поднять полностью герсу не удалось. Риагу Дуанну, Веронну и Доду пришлось спешиваться и корячиться под преградой, пачкая руки и одежду. Можно было в калитку, но Кайона обязывала предводителя, если он только не самолично взобрался на стену, входить только через парадный вход. Победа победой, а урону чести быть недолжно!
От вида крови, порубленных тел, стенаний раненых и умирающих, разорения и разрушения Дуанну сделалось хмельно. Сладкой волной ударило в голову, зашумело в ушах, забухало в висках. Победа! Победа! Победа! Перепрыгивая через павших и лежачих живых, скача через пролитую кровь, ринулся к донжону, размахивая мечом.
ˮМальчишка!ˮ —Веронн проводил воспитанника хмурым взглядом. Не умнеет. И поумнеет ли? Королевский венец не всем в пору, но мечтают носить и носят многие. И те, кто впоследствии станут мудрыми властителями и те, кто так и останутся посредственным рубаками.
— Не стоять! Не стоять! Бей! Бей! — выл Дуанн на бегу, созывая Йюхена и Бертри и всех кто мог держать оружие.
Гесса и гелдов смяли и выбили. Пленных и не подумали брать. Некогда возиться. Впереди донжон, последний оплот и последняя линия обороны. Ррррраздавить! Сломаааать! Никаких переговоров!
Нижний зал донжона им сдали без боя. Защитники дружно отступили к лестнице второго этажа, устроив завал на ступенях и площадке из подвернувшегося барахла. Баррикаду укрепили, набросав стульев и лавок и перевернув сверху посудный поставец. Возглавлял оборону сквайр Хакль, муж бесталанный, но упертый и упрямый. Покойный тан Мюрр поручил ему защищать донжон. Он и будет её защищать. Пока не получит обратного приказа.
— Во славу риага!— ломились бриганы вверх ведомые Дуанном, Йюхеном, Додом и запаздывающим из-за ран Бертри.
Кто-то садил из лука почти в упор. Слышно как бьет тетива о наруч и жужжат в полете стрелы. Одна цокнула и скользнула по наплечнику Дуанна. Выбрала иную жертву.
— Во славу! — ревут глотки, торопя себя и первые ряды.
Сброшенная сверху цветочная кадка вбила голову бригана в плечи, швырнула земли в глаза следующего, хлестнула ветками по роже третьего.
— Бей — завыл Йюхен, прикрывая голову щитом.
— Фей! Фей! (Бей! Бей!) — вторил Бекри, поддерживая себя. От потери крови дрожь в ногах. И меч скользкой рыбой норовит вырваться из руки.
Через перила кувыркнули тяжеленный кассоне. Сундук накрыл здоровяка Дода, сбил на колени. Бертри сунулся помочь. Его достал Хакль. Мечом в шлем. Бертри откинулся назад. На руки не взяли, он поехал по ступеням под ноги бриганам. Кто-то сердобольный, за шиворот, оттащил беспамятного сквайра полежать в сторонке.
Риаг отшвырнул щит, выдрал из убитого гелда корд и двуручно рубился на острие схватки. Прыткому мечнику отсек кисть, лучнику броском с короткой дистанции проломил височную кость.
— Бей! — надрывает глотку риаг. Сорвавшийся голос пускает ,,петухаʼ. Позора никто не замечает.
— Бей! Бей! — хрипят и сипят басы и баритоны за спинами Дуанна.
Атака вползала, втиснулась в узость лестничного пространства, перелезла завал, устремилась на второй этаж. Дуанн словно ослеп. Не видел чужих смертей, не считал смертей соратников, и не думал о своей собственной. Накопленное за последние дни напряжение он с привеликой отдачей, выплеснул в бой. А насчет смерти... еще не его время. Он чувствовал это. Он риаг!
Хакля упокоили классическим ударом. С хорошим замахом тяжело провалили ключицу. И сразу вторым, пока Хакль оседал. Горизонтальным подрезом по горлу, разхрящили кадык.
Гибель Славного Упрямца лишила воли к сопротивлению, и часть защитников бросили позиции и сдались. Желающих умирать за проигранное дело не нашлось. Вымотавшийся до коленной дрожи Йюхен подчищал этажи донжона, выковыривая неприятеля, откуда можно. Извлек васлета из сундука. Другого из шкафа. Бриганы плохо подчинялись, в боевом опьянении, в горячке, полосовали без разбору чина, возраста и пола. Сопляка сдури схватившегося за баллок (против мечей!), вдоль и попрек, как тушу в мясницкой лавки искромсали. Двух сквайров, из худородных, не позарившись на выкуп, загнали на крышу и скинули. Гордый стяг Мюрра швырнули в загон к хавроньям. Нарядное полотнище накрыло навозную кучу.
— Слава риагу! — орали и скакали на крыше. Победители ликовали. Не чаявши выжить, оказались победителями.
Совсем небольшая часть из замковых, человек восемь — десять, во главе с витенаром Риденом, без толкотни, держа ряды и сдвигая щиты, огрызаясь ратным железом, отплевываясь топорками и копьями, дистанцируясь от противника пиками, отступила по переходу донжона в жилые палаты, оттуда по открытой галерее в Дальнюю башню, где и заперлось в виду бессмысленности дальнейшего бегства. Бриганы сработали на опережение и завалили выход во двор. До конюшни рукой подать, а не добраться. Большую инициативу высвободится, решили не предпринимать. Спалили казарму, спалят и башню. Так что затихли и ждали, пока у победителей страсти не утихли.
После захвата ключевых и не ключевых позиций, начали наводить порядок.
Винтенар с оставшимися двумя лучниками и двумя полудохлыми от ран бриганами, загонял сдавшихся на милость победителя в сарай. Нескольких отрядили стаскивать покойников подальше от колодца. Из самого колодца выловили двоих утопленников, чтобы воду не запоганили. Раненных тянули под навес, разворошив им для удобства под спины немного сена. Тягали не всех. Чужих, не ходячих, потихоньку прирезали и к мертвякам.
Дуанн облазил донжон от подвала до чердака. Заглянул и в покои тана Мюрра. Успокоил зареванную мистресс Джизу Мюрр, побывавшую под двумя его бриганами. Пообещал защитить от подобного и более не позволять поступать с ней дурно. Злой и белый Бертри присутствовавший при разговоре риага, не стесняясь рылся в вещах, хлебая аррабиду из горлышка. Семейную реликвию Мюрров, фалк* врученный когда-то самим Нэйбом Усмирителем, в знак признания заслуг рода перед троном, снял с видного места и выкинул в окно. Благородное оружие ударилось обо что-то древком, отпружинило и, изменив полет, воткнулось в землю, чиркнув искрой. Наконечник в локоть длины, вороновым пером переливался отблесками догоравшей казармы. Сталь ненасытно впитывала цвета огня.
Во всей этой свистопляске железа и крови, Веронн разыскивал Хана. Тревожится, не прибили ли, не тревожился. Подобная мысль казалась фрайху донельзя абсурдной. Везунчик не может сгинуть в пустяковой схватке, за дерьмовенький замок, где полегло от силы-то человек тридцать.
Хана фрайх нашел. Тот сидел на разбитой повозке, поджав ноги. Держал на коленях чугунок, таскал вареную в мундире картошку, очищал и ел. Круто солил, подбирая соль просыпанную прямо на колено. Рядом крутился щенок-хромоножка и часть еды перепадала ему.
— Полоумный! — изрек Дод. Юноша безмерно счастлив. В схватке побывал, рану получил, теперь дело за наградами.
— Трезвомыслящим Эксбо не взять! — ответил довольный фрайх.
Позже, но не в это утро и не в этот день, Веронн часто вспоминал пасторальный завтрак. Жующего картоху Хана. И не мог никак сообразить, что его больше смущало. Спокойствие или отстраненность от происходящего. Будто с этим хаосом, ни моментом предшествующим, ни моментом проистекающим, ни временем последующим, жизнь Хана никак не связана. Ни кровью, ни судьбами, ни местом, ни действием. Но это потом. Сейчас Веронн готов облобызать не только убийцу Ло-Рю, но и дворнягу!
Целовать конечно ни пса, ни героя не стал.
— Баб можешь при себе держать. Никто не тронет. Старая ведьма раненых пусть осмотрит. А молодухе накажи, не шастать по лагерю. Расточительно, за каждый раз как её за манду поймают, хорошим мечником расплачиваться, — объявил фрайх. — А тебе, как и обещал..., — Веронн содрал с сапога шпору и кинул Хану. — Для начала васлетом походишь.
Другой бы от радости и милости в поклонах сломался. Но Хану картошка важней. Фрайх не обиделся.
ˮХерова порода... Из Скарра оне видите. Невместно подачки принимать!ˮ — ворчал Веронн добродушно.
Только там, на севере земель Дуэгга, в Скарре, на самой-самой окраине, в приграничье с Ледяной пустынью, остались вот такие вот, кому важно само дело, а не то, сколько за него отсыплют. А уж кланяться и вовсе спина не приучена. На севере, среди препоясанных мечом, все равны.
Мелькала у Веронна еще одна мыслишка по поводу Хана. Но так, мыслишка. Беглая и прыткая, как мышь. И даже наверное не мыслишка, а некое недопущение, неприятие. Кхан и Хенк Ксан не один человек. С чего бы ему вспомнился столичный скандалист?
ˮОт изжоги!ˮ — так объяснил себя фрайх. Лукавил.
Что бы на его догадки и мысли сказал Хан? Наверное ничего. У него самого этих самых догадок и мыслей — пруд пруди.
