— Нет, Святейший. Майгар сказал, что жрец и току думают, человек послан разбудить злых духов.
— Послан? И к кому же гонец Уэкуфе наведается? Раз есть цель, значит, есть и хозяин цели.
Не подглянув в бумажку клирик не мог ответить. Запоминать богомерзкие имена он не собирался. Он и произносил их так, будто перекатывал во рту горячую картофелину. За то Святейший отметил нерадение докладчика вторично.
— Уальипэну, Сомпалуэ, Коло-коло Кэтро-намун, Периман.
— Ты пропустил Кучивилу, — подосадовал Святейший.
— Возможно..., — Эрвик пробежал глазами по списку.
— Не возможно, а так и есть. Кучивилу, стерегущий Перевитый Бор.
— Я преклоняюсь перед вашей осведомленностью.
— Я бы преклонился перед твоей.... Занимательный список. И что он нам дает?
— Перечень богомерзких имен! — крепнет голос клирика.
— Это само собой. А кроме? Ничего тебя не настораживает в нем?
— Меня настораживает, что майгары шастают по Кайона! Уже уничтожено несколько отрядов.
— Положим это не твоя забота. Столкнись ты с ними лицом к лицу, вряд ли после облачат в тогу победителя. Скорее в саван.
— Господь бы не попустил!
— Господь помогает тому, кто не сидит, сложа руки. И не надеется на его помощь, — Святейший сделал о клирике третью пометку в уме. — На ровном месте.
Эрвик промолчал. Толи не нашелся что возразить, толи посчитал возражения опасными, толи сообразил, его не осведомленность и отсутствие внятных мыслей не очень-то нравится Святейшему.
— Если рассуждать, не апеллируя к Создателю, то вырисовывается следующее. Все их богомерзкие духи или божки, кому как нравится, не овеществлены. Поди проследи, живет ли Кучивилу в Перевитом Бору, сидит ли Сомпалуэ в глубине Великого озера. Может да, а может, нет. Зависит от фантазии наблюдателя. И так можно сказать про каждого, за исключением одного. Перимана, который очень даже вещественен.
Клирик не мог скрыть своего удивления. Чем заслужил четвертую пометку в памяти Святейшего. А Святейший, и это хорошо известно окружению, ничего не забывал. И никому не забывал.
— Я нахожу настораживающим факт, что некто Алуэ заявится навестить Перимана, которого в Кайонаодхе знают под другим именем. Черный Камень Королей. И это в канун некоторых важных событий...
— Простите...., — не понял Эрвик.
Это уже пятая за сегодняшний день промашка. Пятая. Задавать вопросы на темы которые тебя не касаются, не следует.
— Вы здоровы, брат мой? — спросил Святейший клирика.
— Хвала Господу, не жалуюсь.
— Хорошо. Рад за тебя. Тогда поступим следующим образом, отпустим майгара. При условии, что он отведет нашего посланника к своему жрецу. Я хочу знать больше об этом Алуэ. Как можно больше. Все что знает их жрец, должен знать и я.
— Боюсь, мы обречем нашего брата на смерть.
— Смерть во имя веры зачтется всякому. В последнее время подобный подвиг редкость. Мы забыли жертвенность наших предшественников, а уж ровняться на них и вовсе не стремимся. Я уж не упоминаю Царствие Небесное, куда все желают попасть ничего не делая и ничем не жертвуя.
— Вы правы, Святейший, — согласился Эрвик, не уделив ни слова подвигу.
— Ну, вот и отправишься вместе с майгаром в обиталище порока и ереси. Легко бить праведным среди праведных, но явить твердость духа и непоколебимость веры в гнездовье лжи, достойно всяческих похвал.
— Они не станут с нами разговаривать, — скороговоркой произнес клирик, глотая или утишая слоги.
Смотреть на него в этот момент крайне забавно. Морда стала, что мраморный пол. Из эмоций и мимики только трещины морщинок.
— Станут. Пообещай им свободный доступ к святыням. Раз в году.
— А если майгар не согласится? — предложил вариант неудачи своего подвига.
— Найди другого майгара, который даст свое согласие, — в умении настаивать на своем Святейший превзошел все мыслимые высоты и авторитеты. ˮДругогоˮ прозвучало в столь великолепной огранке тонов, что даже полуобморочный клирик понял, это относится и к нему.
— Будет исполнено, — склонился... сломался Эрвик.
Святейший жестом показал перейти к следующему пункту доклада. Клирик трясущимися руками перелистнул.
— Мистресс Янси.
— С ней, что-то не ладно?
— Мистресс Янси плохо справилась. За время встречи усмотрено пять явных признаков лжи.
— Пять? Это много. Очень много. А что омоньер?
— Все обошлось.
— Или он сделал вид? Не следует недооценивать мейстера Солано.
— Он бы высказал свои подозрения. Учитывая его личную заинтересованность в судьбе Аерне.
— Личное слишком отвлеченное понятие. Во всяком случае, для меня. За личным всегда прячется что-то еще.
— Мы работаем в этом направлении.
Святейший согласно кивнул — работайте.
— Но, так или иначе, мистресс справилась. Важен результат, а не путь его достижения.
— Вы как всегда правы, — соглашается с очевидным клирик. Соглашаться с набившими оскомину истинами всегда легко.
— Омоньер настаивал на второй встрече?
— С этим все улажено.
— Очень хорошо... Но раз речь зашла о Солано... Какие новости из Фрисса?
— Мейстер..., — клирик прикусил язык не назвать имя. Подтверждением правильности действия послужил негодующий взгляд Святейшего.
— Капитул Ордена соберется в конце месяца.
— Пробст не передумал? Старый пройдоха вполне может позволить себе подобную выходку.
— Он назначит приемником мейстера Солано, — уверено, с ноткой раздражения, произнес Эрвик.
— Что? Есть препятствия? — заподозрил Святейший клирика не в обмане, но в самозаблуждении.
— Их возникновение возможно. Учитывая сложившуюся в Ордене обстановку.
— И какова она? Обстановка?
— Все в этом мире движется снизу вверх. Но если у подножья просторно, то наверху тесно, — ответил клирик пространной цитатой Фрашери. Он думал, ему это зачтется.
Святейший не имел привычки ставить в заслугу знания чужих мудростей. Образованность еще не признак ума. Клирик как раз из таких.
— А скольких из всех мы учитываем?
— Многих.
ˮЗначит чуть больше, чем никого,ˮ — недоволен Святейший. Иногда хочется приятно ошибаться в собственных подозрениях. Клирик на ошибку не указал и подозрения не развеял.
— Нам крайне, крайне желателен мейстер Солано на посту пробста Ордена.
Прозвучало странно. Не пожелание — приказ.
Клирик склонился, хотя и не знал, как гарантировано исполнить его. К сожалению Святейший тоже знал, клирик не способен ему помочь. А он вообще способен на что-нибудь ответственное?
— Продолжай.
— Получен ответ из Ногра.
— Наши предложения приняты к рассмотрению?
— Нас заверили, покажут все бумаги, которые мы просили.
— И какова цена вопроса?
— Отмена брака с лэйт Кэрэн Амаль.
Святейший не считал краткость сестрой таланта. Не во всех случаях. Ему хотелось услышать от клирика развернутый анализ ситуации, где человеческими словами, без всяких недомолвок и вывертов, без жонглирования фактами вскрылись бы причины нежелания наследника Ногра вступать в союз с племянницей короля Асгейрра. Видит ли будущий король помеху собственным планам или же находит брак банальным расходованием человеческих ресурсов.
ˮВот даже как?!ˮ — ехидно восхитился хозяин комнаты. — ˮЧеловек это ресурс. Король — ресурс! Надо почить Фрашери.... Надо...ˮ
— Вполне приемлемо, — согласился Святейший. — Если только мы получим от него оригиналы.
— Это потребует времени.
— Так ведь и брак не завтра. Пока посольство, пока мы расшевелимся....
— Думаю, он согласится.
— Конечно, согласится.
— Дозволите придать огласки историю с Мэйвом Ланжем?
— Зачем же торопиться бросаться грязью. Передайте это дело Саманбу. Когда посольство отправится в обратную дорогу, Кэрэн Амаль должна завершить жизненный путь. Скажем на границе. Или неподалеку, на сопредельной территории. Все должно указывать на нападение скаррцев. Ведь там еще не перевелись достойные воины? Битвы за свободу продолжаются либо до полной и безоговорочной победы, либо до тотального поражения.
— Это все на сегодня, — закончил доклад Эрвик.
— Очень хорошо. Прикажи натопить в библиотеке. Хочу кое-что посмотреть. Не идет у меня из ума это распроклятый Периман.
Чтение мудрого Фрашери Святейший оставил на после.
3. Туат Лафия. Септ Местад. Монастырь Св. Идрака.
Тан Жежи почти час рассматривал разоренный монастырь и наблюдал за вороньем в сером небе.
ˮОткуда их столько?ˮ
ˮОткуда? На падаль слетелись. На падаль!ˮ
Тан даже не приказал монастырь обшаривать. И так понятно, его опередили. Жирных попов потрясли до того как он прибыл проделать это лично.
— И что теперь, мессир? — осмелился прервать наблюдения тана один из его сквайров.
— Кажется, наш риаг просил принести ему Лафию? Я сделаю ему приятное. Прикрою немного землицы. Идем к Горгуду.
— Мессир, это очень хорошо укрепленный город!
— Зато там целых два монастыря! И один в предместьях!
4. Место действия не определено. Возможно королевская тюрьма Брюхо.
— По-моему я только и делаю, что посещаю самые злачные места нашего королевства? — воскликнул посетитель узилища, едва не поскользнувшись на ступеньке.
Тот к кому он обращался, сидел на топчане, поджав ноги. Спустить их на пол пленник попросту не мог. Вода. Шли дожди, и камеру подтопило. Сейчас воды по колено или выше. Отхожее ведро притоплено и нечистоты плавают в ободке верхнего края.
— Не боишься утонуть, Хенк? — посетитель указал на парашу. — Ведь так? Хенк Ксан?
— Если думает, я вас не признал, то ошибаетесь. Признал....
— Ну-ну. Произносить имена моя прерогатива. Зови меня дорогой друг. А что? Так и зови. Я в последнее время тем и занят, что становлюсь добрым другом всякой швали. Ты согласен Хенк?
— С чем?
— Что ты, попросту говоря шваль. Никчемный человечишка. Который подохнет в компании подвальных крыс. Впрочем, если ты сочтешь это хоть каким-то утешением, здесь не водятся крысы. Но ведь ты равно подохнешь. Ты будешь сидеть на этом топчане день, два, неделю, месяц, и смотреть, как твое дерьмо дрейфует из угла в угол, одновременно выковыривая червей из собственных лодыжек. Мерзость всегда заводятся там, где кандалы натирают кожу. И вот так ты просидишь достаточно долго, что бы однажды умереть. Но даже твой хладный труп не извлекут из этой дыры. Он так и останется здесь.
Скандальный бретер, гроза столичных фехтовальщиков, повеса и буян, понуро опустил голову. Ему нечего возразить. Вернее нечего возразить именно этому человеку. Стыдно вспомнить, он проиграл! И кому!?
— Так ты согласен?
— С чем? — еще раз переспросил Хенк. Признавать себя шваль? Может так оно и есть на самом деле? Но кто же признает правду.
— Что ты здесь запросто окочуришься, если не докажешь взаимность дружить со мной.
— Зачем это вам?
— А вот это не твоего ума дело. Хочешь стать мне другом? А? Другой бы уже от счастья пел, бросался на шею, и тянулся пожать руку, спрашивал не угодно ли мне чего?
— И что вам угодно?
— Пока не знаю.
— Тогда и я не знаю, хочу ли стать вам другом.
— Ого! Да в тебе говорит гордость! Похвально. Похвально! Очень! А знаешь в чем различие гордости и гордыни?
— В чем?
— Обуянных гордыней множества, тех, кому присуща гордость, — жест руки посетителя читался, таких как я. — единицы.
— Рад, что хоть это за мной осталось.
— Ну, не только. Еще ты отменный мечник. От бога! Хочешь узнать от кого у меня талант держать клинок, раз я тебя одолел? Сам не знаю. Хотя случается, задаюсь подобным вопросом. Ты не огорчишься? Нет? Ответа я не скажу. Попахивает ересью.
— Так вам нужен фехтовальщик? — не скрывал надежды оказаться правым Хенк. Больше он ничего предложить не мог. Все чем владел это отменное (отменное если проиграл этому?!) умение драться холодным оружием.
Увы, сейчас от прежнего Хенка осталась бледная тень. Где несностность характера, задиристость речи, вызывающие манеры. Одно единственное поражение и от кумира юнцов и девиц не осталось следов. Постыдная и скорая капитуляция духа.
— Пожалуй, да. Да. Мне нужен фехтовальщик. Но не простой. Умение не задавать вопросы, столь же важно как исполнять веления. Сказали — сделал. Не сказали — не сделал.
— Я понимаю.
— Ты пойми другое. Ты уже трижды мертв. Первый раз, когда проиграл. Второй, когда угодил сюда. Сказать про третий раз?
— Нет, — твердо заявил Хенк.
— Уверен?
— Более чем.
— Тогда договорились.
Посетитель собрался уходить. Хенк привстал с топчана спросить.
— Завтра, друг мой. Потерпи до завтра. Надо еще обставить твое возвращение. Не скажу что с фанфарами, но...
5. Замок Эсбро.
Утро не назвать добрым. Да, да, да его вовсе нельзя таковым назвать. Лежа на тюфяке с колкой соломой, Глен Веронн пялился в потолок, ощущал себя старым и разбитым и не мог никак определить, чего же он больше — стар или разбит? Последнее щадило самолюбие, но первое, надо признать, честней. Даже громко сопящей рядом девице, чей голый зад он поглаживал кончиками пальцев, не переубедить его в обратном. Он хронически и неизлечимо стар. Из-за сопящей девицы тоже. Кому скажи, притащил в постель девку и полночи вел с ней беседы. О чем он разговаривал с ней, толстожопой деревенской коровой? О чем? Какие сыскались точки соприкосновения интересов, кроме доброго перепихона? Весь её интерес, хер потверже, да мужик порасторопней. А его? Ля-ля-ля, ля-ля-ля. Вместо того чтобы.... Даааааа. Позорище. А голова? С пяти-то пинт? Она просто-напросто лопнет от накатывающей волнами боли, что перезрелый арбуз. А во рту? Погано будто за ночь сгнили все зубы разом и теперь он выдыхает и вдыхает собственное зловоние почище какого-нибудь дракона. В кишках печет-припекает. Дракон и есть. Старый дряхлый дракон.
Девка засопела чуть громче. Веронн хлопнул по сдобной бабьей заднице. Не претворяйся, не спишь ведь. Раньше он не так бы её заставил сопеть. Раньше... Веронн сел, спустил ноги на холодный пол. В былые дни этого хватало привести себя в чувство. А сейчас что? А сейчас к ступне прилип мышиный помет. Вот что сейчас.
Фрайх кряхтя поднялся и, пошатываясь, поковылял к столу. Налил вина, сделал глоток. Надо же! Глоток?! Его теперь хватает на глоток и сразу тянет блевать, как забеременевшую дуру. Веронн сплюнул в угол, вино выплеснул следом. Стукнул кружкой о столешницу и отбил ручку. Покрутил похожее на огрызок бублика глиняное полукружье, зашвырнул во все тот же многострадальный угол.
— Чего это я? — спросил он себя вслух, нисколько не опасаясь, что девка сочтет его еще и двинутым. Сам с собой разговаривает. А того это! Если день начинается паршиво, жди продолжения. Хорошее заканчивается быстро — это про вчера, а дурное подобно осенней непогоде, длится и длится — это уже про сегодня. Он вновь налил вина. Сцепив зубы, стоически давился, но не осилил каких-то полглотка. Ну? Скажите это добрый знак? Веронна передернуло от послевкусия вина, от спазм в желудке. Фрайх разок другой икнул не исторгнуть выпитое. Поискал куда выплеснуть опитки на этот раз. Хорошо бы в огонь. Но в комнате огня нет. В очаге черные головешки, в жаровне черные уголья, свечи, что горели с вечера, оплыли и угасли. Черные фитильки высохли и скрючились.
