Тот громко выдохнул и сел на постели.
— Ну вот, а я не оправдал ваших ожиданий. Не смог! Что теперь?
— Да ничего. Жить дальше. Не топиться же...
Наконец Тессетен почувствовал, что хочет улыбнуться. Не для вида, а по-настоящему. И он улыбнулся, грубо потерев ладонью обросшую щеку, да так, что в каюте поднялся треск волос — "Надо все это сбрить к проклятым силам". Несмотря на суровость, Паском отыскал нужные слова, обернувшиеся утешением.
— Что, как там Кронрэй и ворчливый старина-Солондан? Со времен "Орисфереро" их не видел...
— Кронрэй, кажется, преподавал на твоем курсе архитектуру?
— Ну да, как же... У нас не было такого. Скульптуру.
— Да-да, все время забываю, что в этот раз у тебя был узкий профиль созидания... Кронрэй по-прежнему любит выпить, Солондан все такой же брюзга. Ничего не меняется...
— Я бы на месте Кронрэя тоже запил, глядя на то, что мы делаем с его творениями...
— Ты на своем месте разберись с пьяницами-гвардейцами. Они расселены на нижнем ярусе, над трюмом. Кажется, решили продолжить вчерашнюю попойку.
— Что с ними разбираться — сейчас пойду да перетоплю всех, как щенков-ублюдков, в море...
— Верю, ты можешь. Но лучше остынь.
Сетен кивнул, поднялся и, усевшись у зеркала — в доме на Рэйсатру он выбросил все зеркала и брился всегда на ощупь, — стал состригать бороду:
— Я у вас спросить хотел, кулаптр... Задумался тут что-то... К нам в Кула-Ори прибился один парень из деревни кхаркхи, звать Ишваром. Правдами-неправдами, за шесть лет худо-бедно научились объясняться — уж очень ему нравится наше общество. Он у Ормоны на побегушках. Как-то заговорили при нем о наших обычаях, он давай все выспрашивать, что да зачем. А потом и вовсе задал каверзный вопрос, на который никто из нас не смог ответить: как, мол, вы узнаете своих попутчиков? Так можно ли узнать истинный перед тобой полярный "куарт" или все это лишь капризы естества?
Паском слегка зевнул, похлопав себя по губам.
— Узнать можно. Не сразу, конечно... Разве только встретитесь на каком-нибудь турнире...
— Это как?
— Так. Самый неточный признак — это когда противоположный "куарт" притягивает к себе твое внимание даже в толпе. Очень легко спутать с обычным, как ты выразился, "капризом естества".
Тессетен усмехнулся и старательно намылил подбородок:
— Да, у нас у всех в юности находится так много полярных "куарт", что просто диву даешься, как на всех хватает внимания...
— Второй признак уже вернее: при взгляде друг на друга настоящих попутчиков на какое-то время, пусть даже на пару мгновений, словно парализует. Они замирают, не в силах говорить, не в силах разорвать связь взглядов. Даже дышать! Их как будто прошивает одной молнией. Но и это может быть фальшивкой, все зависит лишь от темперамента...
— Ну-ну, — экономист взглянул на отражение кулаптра.
— Есть еще парочка признаков. И они наиболее точные. Если попутчики вместе работают с энергиями, они практически непобедимы, они образуют синергическую связь и не иссякают.
Тессетен опустил бритву и в задумчивости повернулся к Паскому, пытаясь уловить ускользающее воспоминание из недавнего прошлого:
— Вот как? Не выдохнутся ни он, ни она?
— Да. Кого-то из них могут ранить, у кого-то — вырвать "куарт", но и только. Сама энергия не иссякнет. И последнее. Обернуть эту силу друг против друга истинные попутчики не смогут.
И тут Сетена будто осенило, он едва не выронил бритву на пол:
— Как вы сказали?! Никогда не смогут? Ни в шутку, ни всерьез?!
Паском кивнул:
— Именно. Это их общая сила, иначе и быть не может. Ну что ж, мне пора.
Когда он ушел, а взамен в каюту к нему просочился Нат, Сетен закрыл лицо ладонью и горько рассмеялся. И не гвардейцев ему теперь хотелось утопить, а самому пойти и броситься в ледяные волны. Всё, что он навоображал себе за эти пятнадцать лет, было фикцией...
А вдалеке, провожаемый взглядами многих пассажиров корабля "Сэхо", таял берег родного континента. Для кого-то — навсегда.
Глава десятая, в которой выясняется, есть ли жизнь после начала войны
Когда в аудиторию бесцеремонно вторгся офицер из того же корпуса, где некогда состоял Дрэян, и окинул властным взглядом поднявшихся с мест студентов, Фирэ все понял.
Вот уже год, как война между Оританом и Аринорой была объявлена официально. Северяне отчаянно пробивались через бреши в воздушной обороне южного континента, и несколько прибрежных городов уже не единожды были обстреляны с орэмашин аринорцев.
Фирэ оставалось немного до освоения первой ступеньки в кулаптрии — целительство юноша избрал в качестве первого образования. Увы, но в Новой Волне, по мнению взрослых ори, учили уже совсем не так, да и не те. С отъездом Паскома эта дисциплина потеряла многое, потеряла невосполнимо, и бывшего советника в Ведомстве едва ли не обвиняли в измене, ведь нужно же было найти виновного.
Время от времени студентов-целителей со старших курсов выдергивали с ученических скамей и бросали в пекло: кулаптры в боях ценились превыше всего, и не только как специалисты во врачебном деле. Многие обладали умениями, недоступными подавляющему большинству военных, которых больше учили стрелять, чем развивать внутренние силы. Кулаптр, к примеру, имел возможность выходить в некое подпространство, из которого мог как излечивать союзника, так и уничтожать врага. И не только этим ограничивались способности целителей.
Офицер не торопясь прошелся вдоль передних рядов, насмешливо и высокомерно окидывая взглядом вытянувшихся в струнку юношей и полностью игнорируя присутствие девушек. Последние при этом держались по-разному: иные испуганно сжимались, желая, по всей вероятности, стать невидимками, а некоторые, напротив, смотрели с вызовом — кто бравируя, а кто и в самом деле бесстрашно. Но был тайный указ, о котором тем не менее все знали: женщин-кулаптров в огневые точки не направлять (поскольку они впоследствии пригодятся для деторождения и выращивания новых воинов-ори и просто будущих работников взамен убитых граждан), а направлять только мужчин от шестнадцати лет. В связи с этим многие семьи, где росли девочки, собирались и попросту покидали лишенную остатков разума страну, уезжая в никуда — кто на Рэйсатру, кто в Осат, а кто даже в Олумэару.
Вдоволь насладившись произведенным впечатлением, корпусник запустил взор на остальные ряды и безошибочно выловил Фирэ. Тот чуть было не поверил, что это все вовсе не спектакль, если бы офицер не усмехнулся с такой очевидной наигранностью, прежде чем подошел к его столу.
— Кулаптр Фирэ?
— Точно так! — отозвался тот, нахватавшийся от Дрэяна разных гвардейских выражений и в глубине души над ними смеющийся.
В темно-карих глазах офицера проступило одобрение.
— Помню вашего старшего брата, — сказал он, уже не так казенно печатая слог, но тут же спохватился, вспомнив, что находится "при исполнении": — Через час вам надлежит явиться в восемнадцатый корпус. Адрес указан в распоряжении.
И, пришлепнув лист бумаги к столу между учебниками, бывший сослуживец Дрэяна покинул помещение.
Робкие сокурсницы смотрели на Фирэ с жалостью, а все остальные — едва ли не завидуя. Юноша подумал, что вот кто-кто, а отец будет рад этому назначению: младший сын должен искупить грехи старшего и восстановить добрую репутацию их семьи в глазах соседей. Сам же Фирэ, с двенадцати лет, как и большинство ори, живший и воспитывавшийся в интернате при школе и опытных учителях, даже не помнил тех соседей, чтобы заботиться о реноме своей семьи. Он уже мог отдавать отчет своим чувствам и понимал, что отца он не любит, а всего лишь почитает, сообразно требованиям правил общества. Любимыми существами в этом мире были мать, брат, а с недавних пор — вновь обретенная попутчица.
За эти годы Саэти выросла в красавицу и на свою беду привлекала к себе излишнее внимание окружающих. Она уже не раз жаловалась Фирэ на попытки каких-то посторонних мужчин объявить ее попутчицей — те даже не стеснялись являться к ее родителям и лгать в глаза. Хуже, что этими лжецами были военные и люди из Ведомства. Некоторые воспринимали отказ как личное оскорбление и мстили доступными им методами: лишили, например, ее отца работы, вмешивались в ее учебу, заставляя учителей отказываться от занятий с нею. Саэти рассказывала все это и плакала. Но что мог сделать пусть даже очень древний "куарт", попавший во времена великих перемен в тело ничего не решающего юнца? Они с попутчицей воспринимали все это как испытание, наслаждаясь единственным, чем их никто не смог обделить — обществом друг друга, и мечтая поскорее уехать на Рэйсатру к Дрэяну. В его последний день рождения, на шестнадцать лет, Саэти нашла способ еще раз побывать на Можжевеловой Низменности и подарить попутчику полет над Оританом. Он наконец-то смог осуществить свою мечту: снять на камеру и сфотографировать материк почти по всей береговой линии. Юноша и теперь, бывало, включал запись, любовался горами, реками, озерами осеннего Оритана, еще не тронутого снегом, и вспоминал тот многочасовой перелет, смеющуюся Саэти с сияющими глазами и ее шутливо-возмущенные вопли, когда он приставал к ней с поцелуями и объятиями, мешая управлять орэмашиной.
Отец повел себя совсем не так, как ожидал Фирэ. Узнав о распоряжении, он рассвирепел. Совершенно как Дрэян называя соотечественников "эстетствующими идиотами", а военных — бездарными болванами в амуниции, господин Кронодан теперь запоздало сокрушался, что не отпустил на Рэйсатру обоих сыновей.
Устав от его излияний, мама незаметно позвала младшего сына в свою комнату и только там осмелилась высказаться насчет потрясающей своевременности мужниных решений.
— Пусть прокричится, — махнув рукой, сказала она и обняла Фирэ. — Вот, положи в рюкзак. Я собрала там кое-что для тебя.
— Могу я тебя попросить кое о чем, мам?
— Конечно!
— Ты помнишь Саэти?
— Девушку, с которой ты встречаешься? Конечно!
Он заметил блестки седины в густых каштановых кудрях мамы. Увидело, как состарило ее происходящее с Оританом. Она ничего, ничего не могла изменить, но и мириться с этим не хотела, терзаясь от страшных противоречий. Фирэ захотелось срочно найти врага, повинного в ее печалях, и заставить ответить за все. Это было так по-мальчишески, что он слегка удивился.
— Все плохое пройдет, мам, — сказал он, целуя материнские руки. — Мы выгоним отсюда аринорцев, и все снова будет, как раньше. Ты передай Саэти, что меня командировали, но я пока не знаю, куда нас отправят. Я не успеваю повидаться с ней, мне отпустили мало времени на сборы...
— Я передам. А ты пообещай, что при первой же возможности отправишься на Рэйсатру к Дрэяну...
— Конечно! И заберу вас.
Она улыбнулась — недоверчиво, без всякой на то надежды...
— Иди сюда! — мама охватила его за талию и завела в смежную комнату — библиотеку. — Это должен был сделать твой отец еще осенью, когда тебе исполнилось шестнадцать. Или на шестнадцатилетие Дрэяна, но, зная их отношения, на это не стоило и рассчитывать... Отец хочет проверить твою доблесть, но дед считает, что так, как он, поступать нельзя, это не тот случай, на котором можно спекулировать.
Она распахнула створки старинного сейфа между высоченными стеллажами старых книг. Зафиксированный креплениями, оттуда холодно сверкнул меч. Настоящий аллийский меч, а не поздняя подделка. Вот о чем твердил Дрэян, когда говорил, что есть в доме нечто, от чего он теряет покой, но не может найти источник!
Фирэ протянул к мечу руку и вздрогнул: клинок словно отталкивал его.
— Мне кажется... это чужая вещь... — тревожно поглядев на мать, признался юноша. — Он меня не принимает.
— Не может быть! Это же меч твоего деда! Кронодан тоже говорит, что меч отца его оттолкнул, как чужого. Но господин Корэй настаивал, чтобы я передала это Дрэяну, а не тебе.
— Значит, его надо передать брату!
— Только если втайне от отца!
— Он не притягивает меня, — еще раз посмотрев на фамильную реликвию, окончательно убедился Фирэ. — Я уверен, что это чужое. Он не дастся мне в руки... Этот меч способен обернуться против меня, а если бы я был его настоящим хозяином, это было бы невозможно. Меч не пойдет против хозяина, если тот сам этого не пожелает...
— И все-таки ты достоин большего, нежели фальшивка... — грустно сказала мать, снова запирая сейф.
— Значит, мой дожидается меня в другом месте. Если суждено — он найдется и будет моим. Я даже не сомневаюсь.
И она еще долго смотрела из окна вслед уходящему в неизвестность сыну.
* * *
Восемнадцатый корпус находился недалеко от Самьенского моста. Глухой стороной здание выходило на обрыв над Ассуриа, а окна фасада подслеповато таращились в сторону Объединенного Ведомства, возвышавшегося вдалеке. Это была, пожалуй, самая некрасивая постройка в Эйсетти — если не считать других корпусов с прилежащими казармами, которые словно в насмешку называли интернатами. Если бы не колоннада фронтона, украшавшая вход в безрадостное заведение, и не большой парк, разбитый перед входом, сфероид можно было бы принять за оружейный склад военного крыла Ведомства, расположенного через дорогу от территории восемнадцатого корпуса.
Поправив на плечах лямки рюкзака, Фирэ стал подниматься по ступенькам фронтона.
* * *
— Кулаптру незачем быть громилой, — пояснил приписной целитель корпуса.
Фирэ стоял в исподнем перед несколькими военными из комиссии посреди огромного зала, выхваченный светом слепящих прожекторов, и апатично ждал, когда они придут к единому мнению насчет его дальнейшей судьбы. Да, он не мог похвастать мощным телосложением, мышцы его, развитые сообразно возрасту, не выпирали, как у многих сверстников-переростков. Он был сложен идеально — но только не в понимании военных. И то верно: что способен сделать стек в руках созидателя против лопаты, роющей окопы на поле боя?
Он уже принял судьбу, перестав ориентироваться в том, что происходит вокруг. Единственным его желанием было узнать конечный пункт своего назначения и сообщить близким.
Занимались им пять человек: два кулаптра и трое старших гвардейцев. Кто-то выразил недовольство по поводу его "хлипкости", кто-то засомневался в его профессиональных навыках — больно уж молод.
Помощник приписного, господин Диусоэро, кулаптр лет сорока с одутловатым измученным лицом и отвисшей нижней губой, заступался за Фирэ, утверждая, что его "куарт" достаточно зрел, чтобы ощутимо помочь ори в военной мясорубке.
— Я готов взять его в помощники.
Гвардейцы перебросились несколькими фразами, и самый старший сказал:
— Если он зрел, то сможет пройти проверку.
Фирэ очнулся. Фраза скрывала под собой что-то нехорошее, и недаром комиссия стала отступать в темноту, а свет прожекторов усилился, ослепляя новобранца.
Юноша не стал ждать дальше и сразу же вошел в состояние готовности к "тонкому" бою. Для этого он первым делом защитил себя невидимым полем, воззвав к собственному духу, единому со стихиями и способному взаимодействовать с каждой из них. Это было почти забытое искусство ори, воскрешенное в новом воплощении Фирэ уроками старого Паскома. Вопреки расхожему мнению, утвердившемуся в обывателя благодаря деятельности шарлатанов-чародеев, которые творили свои фокусы на потребу толпе, картинно размахивая руками и выкрикивая какую-то чушь, двигаться физически для "тонких" действий было совсем не нужно. И даже наоборот: большинство стадий проходило чище, если тело было полностью обездвижено и лежало в расслабленном виде, как при вождении полумеханических рабов — диппендеоре. Только "куарт" был свободен и передвигался без преград в любом измерении, с любой скоростью. И еще на всякий случай Фирэ приготовился войти в свой морок, чтобы действовать эффективнее, чем в обычной физической ипостаси.
